Ингадарь

Ворожеюшка

... Почему всегда такие ледяные ветра кружат над смертным полем? Может, потому, что как отгремит-отшумит битва, и уйдут - живые, следом за ними, на дым ли костров, на что ли еще, ледяные ветра приносят на своих крылах Незваную Гостью, ту, что приходит за теми, кто оплатил победу.

...Да какая победа, когда... Странное слово придумали люди...

...Придет весна, и затоскуют пашни по плугу... Придет весна, и затоскуют дома по детским голосам... Придет весна, и лето, и пройдет, и вновь закружатся ледяные вихри, а те, кто остался здесь, не придут уже никогда.

Скольким домам, скольким пашням тосковать без родной крепкой руки, может быть - жизнь, что покажется - в веки вечные... Сколько слез будет пролито, сколько плача и печали будет... Только ни на каких весах не взвешивают этого.

Глупое слово придумали люди. Победа…

Что тянуло тебя под эти ледяные ветра? Всеми красками манила тебя жизнь, не пройденная еще тобой, до дна не испитая. И томили весенние вечера да молодость непонятной еще тоской... И отражались искры колдовских костров Солнцеворота в смеющихся серых глазах - плакать им по тебе... Столько было не сказано, столько было не видано, столько было неведомо, только открывалась рассветным золотом манящая даль. Что же потянуло тебя под ледяные ветра? Добро бы - черными крыльями пожарища беда заполонила бы небо... Да нет - возжелалось князю твоему власти, не на братьев ли с мечом двинулся? И пошел ты - искать себе чести, да князю власти. Только не нашли - ни князь власти, ни ты чести... Только князь-то, поди, в теплых хоромах раны зализывает... А тебе честь да почести воздают ледяные ветра поля смертного, черные тучи по небу, да закат - пожарищем.

Отпустить бы тебя, молод ты еще для Дороги... Только кто стар для нее был? Может быть, одолеет еще жизнь и все еще будет?

...Боги пресветлые, до чего же страшно! Говорил - смеялся: "Чести заслужу - счастье в дом принесу". Говорил - вот вернемся с победой, возьму за себя. Что ж его послушала, не старой матери? Что ж его послушала, не сердца вещего? Как ушел - томила тоска, чуяло сердце, чем все кончится.

Не с победой - с позором возвратились живые до дому, кто успел... Но раньше того вывело под ледяные ветра из дому... И как только до мертвого поля отшумевшей битвы довели ветра? И захлестывала до неба тоска-отчаянье, но не желало слышать сердце, верило, жив еще.

Солнце светлое, до чего же страшно! Только где ты, солнце - волчье солнце одно, месяц-свет-серебряный, да и тот за черными тучами.

Тишина. Только ледяные ветра воют где-то там, над тишиной. Пусто. Мертво. Страшно...

Что это? Кто - смотрит?!

Тишина. Только ледяные ветра поют над тишиной... И не найдет силы жизнь одолеть мою власть, и не найду я в себе сил эту власть проявить.

И - шепот-шорох ветров... Кто-то живой - здесь? Кому бы?

Золотистое сияние - стягом по ветру в полумраке. Это тебе - полумрак, а ей - мрак кромешный, и осветить - страшно. И сияние - ей не светит, что ты так видишь, а она и не подозревает, какие силы в ней сокрыты... Слишком уж легко оделась для этих ледяных ветров... Кого ты тут ищешь, верность-ворожеюшка? Кажется, я знаю, кого.

А ведь сейчас она увидит - меня. Не завидую.

Тьма какая! Только волчье солнышко сквозь тучи пробирается, льет свой свет недобрый, мертвенный... И ветра, ледяные ветра, точно живые - или живые и впрямь? - точно чьей-то злой волей норовят побольнее хлестнуть, что бичом, порывом своим... Не добры ветра над мертвым полем к живым... И все бы полбеды, даже собственный страх - но откуда это ощущение взгляда - пристального - на тебя? Откуда?

И - словно яснее стал свет - тот же недобрый, мертвый свет волчьего солнца, и замер вокруг недобрый посвист ледяных ветров, как какую-то границу перешагнула она. И - увидела...

Мертвенный свет - мороком по глазам, или так - страх, что расплылось все? Только черный, серебро и кроваво-красный остались во взгляде... И - ужас, сковавший всю. "Сама!" Бились мысли: бежать? Не поможет... А потом - разглядела, над кем та стоит.

Это была высшая смелость, страшная смелость людского отчаяния, когда через ужас - рванулась - хоть собой загородить от этой... Больше в душе не было ничего - ни отчаяния, ни неверия, ни боязни... Только где-то на дне души уголечком мерцала мысль: "Не смотри ей в глаза!"

А в глазах была - горькая насмешка и усталость. "А ведь не помочь ему - спорить со мной кинулась..." Но это - вначале, а потом - непроницаемый черный лед, в котором ничего не отражалось...

Откуда только силы взялись, когда встала перед этой - маленькая, смертная, сильная только одним - своей жаждой отстоять... Но не думалось ей в тот миг о ничтожности:

- Не твой он!

- Чей же, красавица? Твой, никак? - в голосе - метельный ветер теплее - лед насмешки. Но это в голосе, а про себя: " Смелая ты... А в глаза не глядишь, боишься... Ладно, не стану тебя мучить..."

- Жизни! - голос на той степени уверенности, за которой может быть только срыв в ледяные, неведомые бездны отчаянья. - И, волей Светлых Богов, не бывать ему твоим... - но не выдержала - глянула в глаза и не смогла оторваться. А там, в глубине души, начали перемигиваться между собой искры-угли сомнения: "Черные-то черные, ледяные-то ледяные, да вот что-то в них не так..."

"Опять - волей Светлых Богов? Ворожеюшка, если и отспоришь, то своей волей," - но это про себя, а вслух:

- Каких из? Коли Солнце - за землею спряталось, ратники - за победителями ушли, а те, кому ты поклоняешься, траву да цветы предпочитают, по такому не ходят, - и взгляд под ноги, где смерзалась осенняя грязь, на крови замешанная, - за побежденными прихожу только я.

Откуда только властность в голосе:

- Не бывать ему твоим, ненавистница рода человеческого, хоть и устраиваешь беды людям себе не радость!..

- Ой, да?.. - ледяная усмешка в голосе, - я ему этот меч ковала? Или я в поле тянула, что его, что князеныша вашего, славы да власти поискать? Что мне - слава да власть? - "А сейчас спорить со мной будет, в он ведь уходит..."

И - показалось ей, треснул лед в глазах, и следом, иным голосом, без тени насмешки:

- Только не ко времени ты этот спор со мной затеяла, ворожеюшка. Я-то, может, отпущу, а вот Дорога - нет... Можешь помочь - помогай, а нет - уступи дорогу... - и - та поразилась - шагнула в сторону и отвернулась... "А глаза-то у нее сейчас живые" - мелькнул последний уголек.

Но - легко было говорить, а вот как отстоять? Она не знала, миг или вечность прошла до осознания отчаянного: "Не получается!" И оборот - на ту, со смесью ненависти, отчаяния, мольбы в глазах... Если его не отмолила - может, хоть с ним возьмет? Была - встреча взглядами и осознание, что что-то не так...

А потом - мягкая и теплая, но властная темнота окутала ее.

... А ведь отспорила бы. Сила-то в тебе немалая, только приложить не умеешь... Глупышка, сейчас ведь и его не выспоришь, и себя уморишь... Нет, не сумеет... А все-таки не бывать тому... Прости, Дорога, рассчитаюсь за все...

И, когда расступилась тьма, над ней снова было холодное осеннее небо... И собиралась было снова обрушиться с проклятиями на эту. Теперь уже не страшно... Потому что не забрала с ним... А ведь из злости к роду человеческому...

Собиралась, только то ли тьма не расступилась совсем, то ли глаза подвели, да показалась - совсем-совсем не той, какой виделась допрежь.

Собиралась, только отозвалась та раньше, чем сумела собраться, и отозвалась не метельным посвистом, просто - голосом, просто - человеческим голосом, к тому же - безумно уставшим:

- Погоди спорить, ворожеюшка. Уже отспорила.

Лживой эту не называли, но верить она была не в силах... И дело было не в том, чтоб поверить ей, скорей - чтоб поверить в то, что эта - она.

А не знай девушка, кто перед ней, - сейчас ни за что бы не узнала... Казалось - просто женщина, просто смертная женщина, да к тому же - смертельно уставшая, и, верно, слишком много горя хлебнувшая в жизни: седые волосы и слишком старые глаза при в общем-то юном лице. И поверить, что это та самая Незваная Гостья, не удавалось никак.

И сердце не верило, и голос не слушался, когда произнесла, помимо воли своей:

- Как - отспорила? Ведь я же не смогла? - голос почти про себя, но она-то услышит... Странный и страшный голос человека, для которого его прежние воззрения на мир начинают рушиться...

- Отспорила, - тихо, и, казалось, с жалостью отозвался голос, - смогла бы, только не умеешь пока... Ничего, силы есть, научишься... - и дальше, чуть напомнившей тот спор интонацией, но куда добрей, и куда более усталой... - или ты хочешь, чтобы все-таки взяла? Сомневаюсь... Да и не возьму, сил уже не хватит. Смелая ты, я бы на себя не отважилась.

А мир рушился. Было отчаянное непонимание, что же происходит. И - ни за что бы не хотела она сознаться себе - где-то в глубине начинало просыпаться чувство какой-то виноватости перед этой, непонятной и непонятой. И - полупросебя, полувслух высказалось:

- Почему?

И взгляд - горше дыма пожара над родным домом:

- Почему - что? Если его отпустила - так взгляни, сколько их у меня... Думаешь, бой один? А думаешь, мне это нравится? Думаешь? Ладно, я оправдываться не люблю. А если ты обо мне, то, конечно, почему... Я же владычица Зимы и Смерти, Незваная Гостья, ненавистница рода человеческого... как там вы еще меня зовете? И все это почти правда... Только правда бывает разной, - казалось, в душу бил этот до предела уставший, и все-таки насмешливый голос, где под насмешкой пряталась какая-то странная жалость. Пряталась, и, наконец, прорвалась:

- Он сейчас в себя придет, Ворожеюшка. Не буду еще я его пугать... Ничего, девочка, мир соберется, люди привыкают ко всему... - и ледяной тон приказа к недобрым ветрам мертвого поля, - Не смейте их тронуть!"

И шагнула вперед, за границу своего безветренного круга...

Был только - почти отчаянный, виноватый голос в спину, резко, неожиданно сказавший - имя, и следом:

- Как я людям скажу, что ты не такая?

И в ответ - смешок или всхлип ледяного ветра:

- Кто тебе поверит, девочка? Забудь!