Вольный нечистик Видение о вратах Ангбанда Так он оказался один у враг Ангбанда и затрубил в рог, ударил в бронзовые врата, вызывая Моргота на единоборство. И Моргот вышел. "Сильмариллион" И построил себе Моргот на севере ужасную железную твердыню, и только ворота у нее были бронзовые, и блестели, пока еще новые были, подобно золотым, ибо надеялся он превзойти сияние Валинора. Но поскольку все больше отсиживался он в глубоких подземных залах твердыни, а за ворота и вовсе не выходил, то стала она вскоре рыжей от ржавчины, а ворота - зелеными от медных окислов. И если цвет замка еще как-то гармонировал с окрестными горами, то веселенькая расцветочка ворот смотрелась в окружающем мрачном пейзаже довольно странно, и, прямо скажем, ни в какие ворота не лезла. Ну, да воротам и не положено лезть в другие ворота. Впрочем, и в них никто не лез: орки ходили боковой калиткой, Гортхауэр влетал через окно, балроги - что им, огненным, сделается? - прямо через стену. Так что стояли врата запертыми и коррозировали дальше, и не было еще ни солнца, чтобы осветить это безобразие, ни мимоидущих путников, чтобы на него подивиться. И возвратились в Средиземье нолдор, и начали они первую свою войну против Моргота, и был Маэдрос предательски захвачен в плен и приведен к Темному Владыке. "Ну, что скажешь?" - вопросил его тот со своего черного трона. "А ворота-то у тебя зеленые!" - только и смог сказать эльф, донельзя пораженный только что увиденным при свете звезд зрелищем. И решил Моргот, что это издевательство над ним, и велел приковать Маэдроса к самой высокой окрестной скале, да еще и с видом на ворота. И висел он там, периодически комментируя ситуацию. Но Моргот ему все равно не верил. Когда же взошло в первый раз солнце, немедленно появились и мимоидущие путники, способные оценить это зрелище. И вел их Финголфин. И вышли из их среды несколько, и поглядели на ворота долго и задумчиво, и с помощью подручных средств нарисовали на них цветочки. До сих пор спорят мудрые о том, что двигало ими. Одни говорят, что даже в такой мрачной обстановке наиболее тонкие эльфийские души заботились об эстетике интерьера, и надеялись они пробудить в душе Моргота что-то светлое. Другие считают, что это как раз была типичная нолдорская гадость, ибо знали они, что уж чего-чего, а каких-то легкомысленных цветочков у себя на воротах Темный валдыка не потерпит. Третьи же, мрачно устремив взор в пространство, утверждают, что были рисовальщики из Эллери Ахе, лишенных памяти в Валиноре, но поскольку разлагающее влияние света уже сказалось на них, рисунок все равно получился престранный. И стучали они в ворота с криками: "Выходи, Черный Враг! Посмотри, какие у тебя ворота!" Но только голос его, подобный грому, доносился из подземных залов: "Не пойду! Знаю уже, сказали…" А Маэдрос хотел было прокомментировать и эту ситуацию, да побоялся: повесят еще куда-нибудь совсем подальше… И послал Моргот на эльфов, чтобы не мешали, самого мелкого своего дракона, служившего ему личной печатью [см. "Видение о морготовой печати"], но когда вылетел он к вратам, то уже не нашел там никого, и чтобы не лететь обратно, совсем уж ничего не сделав, поставил на ворота свою печать. А поскольку был он сыт, печать была утвердительная. И узрели орки безобразие, на воротах намалеванное, но ничего с ним поделать не могли, ибо было оно теперь не простое, а УТВЕРЖДЕННОЕ. И пришлось им с тех пор даже подновлять эти цветочки, от чего они, понятное дело, лучше не становились. И прошли годы, и был Маэдрос освобожден, и не казалось ему большой цена, заплаченная за то, чтобы пресловутые ворота никогда больше не видеть. И пожелал Финголфин сразиться с Морготом, и приготовился, да только повод никак сыскать не мог. И спросил он у Маэдроса: "А сказал ли ты Морготу, какие у него теперь ворота?" И промолчал Маэдрос, а Финголфин понял, что повод найден. И прискакал он, подобно ветру, к вратам Черной твердыни, ударил в них и востубил в рог. Но тишина была ему ответом. Тогда закричал он: "Выходи, презренный трус, который не решается посмотреть, какие у него ворота!" "Да знаю я..." - отвечал Моргот без энтузиазма. "Какие же?" "Да говорят, зеленые, только я не верю". "Хуже того! - ответствовал отважный Нолдо. - Они еще и в цветочек!" Такого оскорбления Моргот стерпеть уж никак не мог и поспешил он наверх. Но едва вышел он, встретил его Финголфин, готовый к бою, и не было у Темного владыки даже времени обернуться, чтобы проверить, правду ли сказал его противник. (А еще говорят мудрые, что так торопился он, что надел свои латы с шипами наизнанку, а шлем - еще и задом наперед, и от того все его раны, а Финголфин и Торондор тут не при чем. Но кто поручится, истинно ли это?…) Когда же завершился этот поединок, подобных которому не было прежде и не будет впредь, побрел Моргот обратно в свои чертоги, и было ему плохо весьма. И увидел он наконец врата Ангбанда во всей их красе, и было ему увиденное хуже всех ран его. Только и успел он прохрипеть: "Убрать это…" - и свалился на руки Гортхауэру. И мыли орки врата, и чистили, и драили, и перепробовали все доступные им вещества, - да только без толку: такова была сила коррозии и эльфийской живописи. Задумались они было: не велел ли Моргот сами ворота убрать, и решили снять их, и сняли уж правую створку, но пришел Гортхауэр - кого не убил сразу, тем объяснил, что крепость без ворот - это прямо Валинор какой-то , и велел продолжать борьбу с цветочками. Но ничего не добились орки. И боялись они, что вот оправится Моргот немного, глянет на ворота еще раз - тут-то урук-хай и конец. Так бы и было, если б Гортхауэр, при своем властелине в то время за медсестру бывший, не догадался его едкую кровь, изо всех ран стекавшую, в дело пустить. И засияли ворота ярче прежнего, и было это зрелище не менее странным. А около них поместил Моргот злобного Кархарота, чтобы неповадно было впредь никому художественной росписью заниматься. Но против медных окислов был Кархарот бессилен. Между тем у Гортхауэра дел и без того было много, а оркам за чистотой следить и вовсе была лень великая, и начали ворота коррозировать опять. И пришли в то время в Ангбанд Берен и Лютиэн. И увидел их Темный владыка, и вспомнил, что случилось в прошлый раз, когда к нему незваные гости являлись. И спросил он с тревогой: - А какие у меня ворота? И ответил Берен без задней мысли: - Да зеленоватые такие... И взволновался Моргот настолько, что о цветочках и не спросил, сразу с трона без сознания свалился. И совершили Берен и Лютиэн предначертанное им. На обратном же пути решил Берен проверить: правда ли, что Сильмариль, самый твердый камень, след свой оставляет на чем угодно? И решил он расписаться на воротах: "Здесь были…" и так далее, как это в обычае у смертных. Но Кархарот не дремал… И повелел Моргот на той скале, где некогда Маэдрос висел, вырубить каменное кресло, как сказал он: чтобы видеть и слышать все, что делается на землях Белерианда. На самом же деле смотрел он оттуда на ворота: не зеленеют ли они снова и нет ли там еще какой-нибудь живописи. Однако было ему трудно на скалу карабкаться, но не знал он, кому подобное дело передоверить. И был Хурин, сын Галдора, взят в плен и доставлен к Морготу. Но ни слова не сказал он про Гондолин, вознамерившись скорее умереть, чем предать. Призадумался тогда Моргот, чтоделать с таким ценным пленником: оркам скормить вроде бы жалко… Тогда вспомнил он о троне на вершине скалы, и пообещал Хурину сохранить жизнь, если тот будет ему регулярно о состоянии ворот сообщать. И просидел там Хурин много лет, и исправно докладывал, ежели на воротах зелень появлялась, и даже чаще того. Ибо считал он: лучше, если Моргот о своих воротах беспокоится будет, а не о Средиземье думать. Но однажды спросил Моргот Хурина: "Ну как там сам знаешь что?" И был ему ответ: "Н-не вижу… Правда не вижу!" И понял он, что пришла к Хурину старость, а с ней - дальтонизм, близорукость и глаукома, и отпустил он его. Когла же пришло время и началась война Гнева, и воинство Амана высадилось в землях Севера, испугался Моргот сильнее прежнего, ибо даже представить не мог, ЧТО могут учудить с воротами ваниары, но не сомневался, что не меньшее, чем некогда братья их нолдор… И забрался он в самые дальние подвалы своей твердыни, и не знал он, в глубинах Ангбанда скрываясь, что рухнул на замок сраженный Эарендилем Анкагалон Черный и погреб под собой многое, и ворота так же, уже порядком зеленые. А потому, будучи схвачен и предвидя судьбу свою нелестную, просил Моргот ослепить его прямо на месте, чтобы не увидеть безобразия окрестного. И была его просьба с охотой исполнена. Но не кончается на этом история Врат Ангбанда. Ибо предвещают мудрые (а они только и умеют, что вещать да предвещать) что в день Конца Мира и Последней Битвы снова восстанет Черный Враг из бездны во всей своей ужасной мощи. И воззовет он громовым голосом, и встанет позади него Черная Твердыня, огромная и ужасная. И воззовет он второй раз, чтобы призвать своих приспешников, и обернется. И увидит Врата, тоже во всей своей красе цветочной из бездны времен восставшие. Тут-то ему и конец.