Главная Новости Золотой Фонд Библиотека Тол-Эрессеа Таверна "7 Кубков" Портал Амбар Дайджест Личные страницы Общий каталог
Главная Продолжения Апокрифы Альтернативная история Поэзия Стеб Фэндом Грань Арды Публицистика Таверна "У Гарета" Гостевая книга Служебный вход Гостиная Написать письмо


Сказочник

Легенда о Гэнчине

"...У Владыки по имени Ваэлпач, правившего в то время Ниландом, была младшая дочь, красавица Гуирис. Владыка взял ее с собой, когда имел встречу с вождями кочевников. На беду, вождь по имени Каймат, увидев Гуирис, воспылал к ней нечистой страстью и даже посмел просить руки ее у отца, но получил позорный отказ. Тогда Каймат побудил Торнаха, вождя большого племени, и других вождей с ним, напасть на Ниланд. Началась большая война, и много крови пролилось. Каймат же смог похитить дочь владыки, и овладел ей насильно. И от этого явился на свет плод похоти и ненависти, бессердечное чудовище по имени Гэнчин, демон в облике человеческом.

Ниланд выстоял, хоть и многочисленны были его враги. Одержав победу, воины халонов казнили зачинщиков и пытались найти Гуирис, но узнали только, что она умерла при родах. Землей же Ниланда стал править владыыка Хар-Викриш, старший сын прежнего владыки, ибо тот погиб в бою; и долго правление его было спокойным.

Тем временем Гэнчин подрастал. Всем ненавистный и всех ненавидящий, потомок противоестественного союза возмечтал править над всей равниной, и править народом, состоящим из таких же полукровок, как он сам,- дабы никто впредь не мог его упрекнуть происхождением. После совершеннолетия и смерти отца Гэнчин был лишен прав наследства - и тогда он обратился за помощью против своих соплеменников к Хар-Викришу, настаивая на своем родстве с ним. Но владыка отказал Гэнчину.

Тогда изгнанник собрал отряд из таких же отщепенцев, как он сам, и назвал их "Степные Волки", и начал мстить своим братьям, и собирать в свои руки власть над кочевниками, обещая им захват и разграбление Ниланда. И законы кочевников заменил Гэнчин своим законом, в котором не было места жалости ни к врагам, ни к соплеменникам, ни к слабым. И все больше племен стекалось под его руку, и он щедро раздавал своим воинам добро побежденных врагов за жестокую расправу над ними.

И некоторые племена из уцелевших противников Гэнчина попросили защиты у Хар-Викриша, ибо верили в несокрушимость Ниланда, на который и Гэнчин не смел посягать кроме как на словах. Тогда владыка дал соизволение этим племенам поселиться у границы Ниланда под его защитой. Гэнчин же добился встречи с владыкой по этому поводу, и вновь предлагал союз, и требовал отдать ему врагов его. Но владыка не стал отступать от своих прежних слов. И тогда Гэнчин убил Хар-Викриша у всех на глазах, и отсек ему голову, и с ней сумел уйти от погони.

Тогда все оставшиеся кочевники пришли под руку Гэнчину, и с ними он напал на Ниланд. И было войско его больше, чем все прежние войска кочевников, вместе взятые; и покрыли они все равнины Ниланда, как саранча, и мчались быстрее ветра, не зная ни усталости, ни жалости. И Гэнчин призывал своих воинов бесчестить халонских женщин, а пленным халонам предлагал степнячек, чтобы так вырастить новое племя.

Но воины Ниланда не сложили оружие перед силой врага, и каждый отдавал свою жизнь за множество вражеских; и даже женщины одевали доспехи и брали оружие, предпочитая смерть позору, и всякий, способный носить оружие, от малых до старых, не жалел ни крови, ни жизни в этой войне.

И как ни много было кочевников, но даже их ужаснули огромные потери, и поняли они, что не смогут победить в этой войне. Тогда их вожди стали говорить Гэнчину о своем несогласии. Но жестокий безумец не дослушал их, и убил недовольного, и грозил карой остальным ослушникам.

И вспыхнула резня среди кочевников, и убивали они друг друга без счета; халонские же воины собрались с силами и сами напали на кочевников. И степняки бежали из Ниланда, и от границ его бежали долго, гонимые страхом. Гэнчин же уцелел в этих битвах, и скакал, окруженный верными "степными волками", пытаясь собрать заново свои силы; но везде встречал он только врагов, и не было ему нигде ни покоя, ни пристанища: и халоны, и кочевники искали его, чтобы предать лютой смерти.

И тогда Гэнчин покончил с собой, бросившись на меч, и его тело верные слуги спрятали, чтобы уберечь от посмертного позора. Эти же слуги вместе с родными и потомками Гэнчина бежали на север, и преследовать их кочевники не стали, ибо убедились, что самого злодея среди выживших не было. Из этих людей и примкнувших к ним после полукровок, вместе с прочими изгнанниками, возникло новое племя, необщительное и суровое; но о том лучше знают кочевники, халонам же не приходилось встречаться с этими людьми, хоть в них и есть доля халонской крови.

В Ниланде же с тех пор настало спокойное время, не нарушаемое больше набегами кочевников; но в битвах погиб почти что каждый второй воин; и по всей земле остались курганы длинные, ибо многие тела скрыты в них, и невысокие, ибо не было рук их засыпать. И еще больше тел осталось непогребенными после тех боев, где поле битвы осталось за кочевниками. Так велики были потери Ниланда, и даже поколения не хватило, чтобы их восстановить".

Повесть о Гэнчине

Реконструкция по мотивам первоисточников: История Ниланда, "Легенда о Гэнчине".

"...У Владыки по имени Ваэлпач, правившего в то время Ниландом, была младшая дочь, красавица Гуирис. Владыка взял ее с собой, когда имел встречу с вождями кочевников. На беду, вождь по имени Каймат, увидев Гуирис, воспылал к ней нечистой страстью и даже посмел просить руки ее у отца, но получил позорный отказ. Тогда Каймат побудил Торнаха, вождя большого племени, и других вождей с ним, напасть на Ниланд. Началась большая война, и много крови пролилось. Каймат же смог похитить дочь владыки, и овладел ей насильно. И от этого явился на свет плод похоти и ненависти, бессердечное чудовище по имени Гэнчин, демон в облике человеческом" (Из "Легенды о Гэнчине")

Он появился вечером, ближе к закату. Старший заставы, рыжебородый богатырь Раухар*, издалека заметил в степи одинокого всадника, который стремительно приближался, выбивая из дороги длинное облако пыли. Подошли к начальнику и другие воины, глядя в ту же сторону. Почти не снижая скорости, всадник преодолел брод, затем крутой подъем и картинно осадил коня перед невозмутимыми воинами.

- Кто такой, куда и зачем?- Раухар задал вопрос на Всеобщем, разглядывая всадника. Это был юноша лет 20, одетый как кочевник,- но не простой: одежда, оружие, упряжь, немногие украшения,- все несло отпечаток изысканности и достоинства, выдавало тонкий вкус и высокое положение владельца. Лоб юноши был обвязан черной лентой, стянутой узлом над левым ухом; концы ленты спадали на плечо. Это был знак траура.

- Я - Гэнчин! - ответил гордо незнакомец на чистейшем халонском языке. - мне срочно нужно к Владыке!

- Я не слышал этого имени,-заметил Раухар.

- Еще услышишь,- высокомерно пообещал юноша, и воины сразу поверили в это.

Пораженные родным языком в устах кочевника, они тщательнее вгляделись в его лицо, окрашенное закатными лучами. Пожалуй, лицо было более правильным в халонском понимании, чем у обычного кочевника; и глаза, светлые, а не черные или карие, были лишь чуть-чуть раскосыми. Черные волосы, длиной почти до плеч, были собраны назад по обычаю кочевников, это и придавало юноше облик степняка; но при другой прическе и в иной одежде, пожалуй, его можно было бы принять и за соплеменника.

- Время позднее, - сказал Раухар, - переночуешь, приедешь утром. - Мне срочно нужно к Владыке, - повторил юноша тоном человека, при выкшего повелевать,- по делу, о котором скажу только ему.

И Раухар понял, что не сможет возразить.

-Эй, Ильхар*, Понриш*!- скомандовал он,- к оружию, по коням! Проводите гостя к Владыке... И смотри!- повернулся он к юноше.- -не вздумай убегать, стрела догонит!

Гэнчин презрительно усмехнулся.

- Постарайтесь не отставать!- небрежно бросил он через плечо и двинул коня вперед, словно не нуждаясь в провожатых.

"Одержав победу, воины халонов казнили зачинщиков и пытались найти Гуирис, но узнали только, что она умерла при родах. Землей же Ниланда стал править владыыка Хар-Викриш, старший сын прежнего владыки, ибо тот погиб в бою; и долго правление его было спокойным". (Из "Легенды о Гэнчине")

В лагерь Владыки они прибыли уже к концу ночи. У костра провожатые передали часовым из дружины Владыки странного гостя и его просьбу. Гэнчин спешился, и стал особенно заметным высокий для кочевника рост юноши - впору и воину Ниланда. Недюжинные сила и ловкость чувствовались в каждом движении его тела.

- Как доложить Владыке? - удивился худой начальник стражи, принимая у гостя коня и оружие.

- Скажи так: Гэнчин, старший сын и законный наследник вождя Огай-Тана... умершего вчера. Пока и этого достаточно!- гордо произнес юноша.

- Владыка примет гостя, когда проснется. Пока располагайся у костра, поешь, - предложил старый воин.

- Данта хильра т`ви, ахэл флам! - поблагодарил гость по халонскому обычаю.- я в пути с прошлого утра, и с тех пор еще не ел! Вот теперь чувствую, что попал к родным...

И Гэнчин принялся за еду, однако без спешки, храня достоинство; а дружинники разглядывали его, удивляясь: "Попал к родным"? Кочевник?!

Наконец, с первыми лучами солнца, появился и Хар-Викриш*, могучий сорокалетний мужчина с седеющей черной бородой. Юноша отложил в сторону кусок мяса, встал и поклонился - но поклонился, как равный равному.

- Что привело ко мне в такое время Гэнчина, сына Огай-Тана? - заговорил Владыка, жестом приглашая гостя сесть.

- Я не сказал твоим воинам главного,- вдруг стало заметно, что юноша волнуется. - когда я появился на свет, моих родителей звали иначе: Каймат и Гуирис.

- Гуирис?! Моя младшая сестра?!!!

- Именно так, о великий и мудрый... Я должен был бы называть тебя "дядя".

Лицо Владыки выразило неудовольствие, и Гэнчин понял, что с родственными чувствами спешить не стоит.

- Но ты сказал, что твой отец - Огай-тан, умерший вчера? Ведь Каймат был казнен?

- Был казнен самозванец, который захотел величия... и заплатил за это достойную цену, - губы юноши сложились в тонкой улыбке. - отец потерял имя, но сохранил жизнь себе и своему роду... И в степи имя "Огай-Тан" заслужило почет не меньший, чем прежде - "Каймат".

- Да, я слышал это имя, - признал Хар-Викриш. - но продолжай!

- Мать научила меня языку и обычаям халонов, много рассказывала о истории Халанда и Ниланда, - произнес Гэнчин, - чтобы я никогда не забывал о второй половине своей крови. Разлука с родиной сократила жизнь матери, и она не увидела меня совершеннолетним...

- Разве она не умерла при родах? - насторожился Владыка.

- Это даже не было ложью, - снова улыбнулся гость. - родив сына и наследника вождю, она стала полноправным членом племени, и потому обряд посвящения отнял у нее старое имя и дал новое: Унгэра. Поэтому любой мог вам сказать: "Гуирис родила сына, и оттого ее больше нет", и скрепить это любой клятвой...

- О боги !! - схватился за голову Хар-Викриш. - а мы ее так искали, так оплакивали...

- Еще бы!! - вскричал Гэнчин, и его улыбку окрасила горечь, и горечь зазвучала в его голосе. - ведь никому из вас не пришло в голову искать МЕНЯ ! Вы и знать не хотели об "этом ублюдке"!

- Ты рассказал удивительные вещи, гость,- покачал головой Хар-Викриш. - но чем ты можешь это доказать?

Вместо ответа юноша расстегнул ворот и вытащил на свет серебряный медальон явно халонской работы. Хар-Викриш схватил его в руку, наклонился, вглядываясь...

- Сомнений нет - это ее вещь. - наконец вымолвил он, разгибаясь, - Но ведь и украшение можно отобрать, выменять, украсть...

- А мой облик?!- вскричал Гэнчин. - лицо, рост, голос? У кого можно украсть это?

- Что в тебе и халонская кровь, не спорю, - уклонился Владыка. - но мало ли халонских женщин было похищено степняками в то смутное время...

- Пусть так, спорить не буду, - Гэнчин устало присел. - Голос рассудка в тебе сильнее голоса крови, долг вождя - быть выше своих чувств. Пусть так. Но тогда слушай, что я скажу тебе как вождю. Я, старший и любимый сын высокого вождя, после его смерти был лишен всех прав, - только потому, что в моих жилах есть ваша кровь! У моих братьев сильные заступники в родне по матерям, и они раздирают племя между собой, как шакалы на падали! И только у меня нет поддержки. К кому же мне идти за помощью, как не к родне моей матери? Помогите мне вернуть то, что мне принадлежит по праву, и вы получите в степи такого союзника, что не сыскать преданнее и вернее!

- Мы не вмешиваемся в ваши споры, - качнул бородой Хар-Викриш.

- Эти споры касаются всех! Все, что происходит в Степи, рано или поздно коснется и Ниланда. Там, - юноша обвел рукой розовую от утреннего солнца равнину, - дремлет великая сила, еще неведомая тебе! Вспомни, что было с Торнахом, сколько пало воинов Ниланда, и твой отец среди них, - а ведь это был только союз трех-четырех племен, где каждый имел свои цели и слишком рано на них успокоился. Если же Степь соединит все свои силы, - это будет волна, способная захлестнуть и потопить даже Ниланд! А если Ниланд объединит Степь под своим началом, - не будет в мире силы, способной одолеть нас!

- Слова, слова... - недоверчиво проворчал Владыка. - Что же на деле не было ничего подобного?

- Это было просто не нужно! Маленькое стадо легче прокормить, чем большое, маленьким племенем легче управлять. Чтобы объединить Степь, нужен великий властелин и великая задача.

- Ну, и где же их взять?

- Я могу объединить Степь, я знаю, как это сделать, и знаю, что так будет! Я видел это в пламени Священного Огня, и видел себя во главе величайшего войска из когда-либо попиравших Степь. Но это еще не все, что я видел! Поднимается великая сила, идет гроза, которая зарождается на западе, а нас ударит с востока. Порознь мы бессильны перед этой угрозой, и только вместе можем выстоять! Нужно новое, единое племя, сочетающее силу и твердость горцев с быстротой и ловкостью степняков. Это будет народ, способный покорить хоть весь мир! Вот великая задача, та цель, которой стоит посвятить жизнь!

Таким вдохновением пылало лицо юноши, с такой убежденностью звучали его слова, что невольно верилось в его правоту. Но слова отзвучали, и на смену вере пришло сомнение.

- Посмотрим, посмотрим... Я не могу рисковать жизнями ради каких-то вымыслов, и вмешиваться в чужие дела хотя бы и ради родственника. Приходи ко мне в гости, когда все успокоится, но ни во что меня не впутывай. Понимаешь, Гэнчин? - Владыка поднялся, заканчивая аудиенцию.

Юноша тоже поднялся, вздохнув.

- Слепее слепого, кто не хочет видеть. Ты еще поймешь, от чего отказался, и пожалеешь. Не оказалось бы поздно...

- Уж не угроза ли это? - нахмурился Хар-Викриш.

Но юноша уже взлетел в седло и помчался во весь опор нав- стречу утреннему солнцу.

" Тогда изгнанник собрал отряд из таких же отщепенцев, как он сам, и назвал их "Степные Волки",и начал мстить своим братьям, и собирать в свои руки власть над кочевниками, обещая им захват и разграбление Ниланда. И законы кочевников заменил Гэнчин своим законом, в котором не было места жалости ни к врагам, ни к соплеменникам, ни к слабым. И все больше племен стекалось под его руку, и он щедро раздавал своим воинам добро побежденных врагов за жестокую расправу над ними". (Из "Легенды о Гэнчине")

Внимание Раухара привлекло движение на том берегу: приближались не менее полусотни всадников, повозки. Часовой заметил то же и вопросительно повернулся к старшему. Тот утвердительно кивнул, и часовой ударил раз по звонкому листу железа. Через минуту все воины, в доспехах и при оружии, собрались наверху. От основной массы отделились три всадника, помчались к переправе быстрее остальных. Раухар дал знак, и воины выстроились в ряд поперек дороги - стена из стальных щитов и суровых воинов, ощетиненная копьями. Может, и не стоит беспокоиться, но пускай-ка кочевники полюбуются!

Подъехавшие, видимо, только что перенесли жестокую схватку: кожаные доспехи были посечены, у одного всадника рука была обвязана окровавленной тряпкой. Молодой всадник в разорванной богатой одежде крикнул, мешая ломаные халонские слова со Всеобщим:

- Эй, мы друг, просить помощь, защита! За нас гнаться Гэнчин. Гэнчин враг Ниланд, говорил Ниланд убивать, жечь. Мы враг Гэнчин, враг врага - друг!

- Что-то новенькое, - буркнул Раухар и крикнул в ответ:

- Кто вы, сколько вас?

- Мое племя Гэнчин сильно убить. Рука рук воин, остальной женщина, дети!

- Так и не назвался, хитрец, - заметил Раухар и крикнул:

- Ниланд степь не трогает, нельзя!

- Хорошо, степь тоже не трогать Ниланд. Мы идти Ниланд, Гэнчин уйти - мы идти степь!

Нет уж, ищи дураков, подумал Раухар.

- Я дал клятву: пока жив, воин-кочевник здесь не пройдет!

- Пусть так! Воин умирать, воин такой судьба. Помоги женщина, дети!

И, не дожидаясь ответа, всадник развернулся и поскакал со своей свитой к подъезжающему племени, призывно махая рукой. Раухар заколебался.

- Опустить копья! - приказал он.

Наперерез ехавшим выскочили два десятка всадников, летевших слева, вдоль реки. От племени отделились воины, - дюжины две, - и помчались навстречу нападавшим, яростно визжа и сверкая клинками. Обменявшись стрелами, всадники сшиблись, а племя продолжало приближаться к переправе. Женщины яростно погоняли коней, волочивших повозки.

Но справа, из-за излучины реки, закрытой леском, вылетел еще один небольшой отряд под началом всадника, блестевшего металлом доспехов. Исход битвы был решен.

Юнец в богатой одежде сразил одного из противников и пытался ускакать, но несколько стрел вонзились в него, а затем наброшенный аркан вышиб всадника из седла. Предводитель нападавших склонился над поверженным врагом; затем дергающееся, кричащее тело привязали за ноги меж двух коней, щелкнули бичи - и недавний собеседник Раухара был разорван. Победители добивали раненых врагов; несколько воинов заворачивали обратно в степь караван, немного не успевший до переправы. Воины Раухара продолжали стоять несокрушимой стеной на другом берегу реки.

Предводитель нападавших направился через реку. Конечно, это был Гэнчин, - в халонских доспехах, но одежда и прическа издалека выдавали в нем степняка.

- Чего надо? - нелюбезно окликнул Раухар.

- Не хочешь поговорить со старым другом, Раухар?

Еще один друг нашелся, проворчал Раухар, но крикнул: Ладно, иди!

- Что такой сердитый? - спросил Гэнчин дружелюбно.

- Очень уж много друзей развелось, - буркнул великан. - Только вот слышно, будто ты, дружок, собрался Ниланд убивать и жечь. С чего бы это?

- Низкая ложь! - опешил Гэнчин. - Я предлагал мир и союз Владыке, за тем и ездил к нему, и теперь хочу того же! Я говорил, что хочу объединить все равнины, и кто-то мог это понять превратно; но хочу, чтобы Ниланд объединился с нами по своей воле и был во главе!

- А если Ниланд не захочет, что тогда?

- Послушай, о Раухар, - вдруг сменил тему Гэнчин. - судя по цвету твоих волос, ты потомок Ахара Основателя?

- Нет, - ответил польщенный богатырь. - Ахар Основатель имел единственного сына, Ахара Ахарлона, от которого продолжается род Владык Ниланда. Но я потомок Раурис, жены Ахара Основателя,- от второго ее мужа начат мой род...

- И ведь, наверное, Владыка нередко совещается с тобой?

Владыка действительно часто интересовался вестями с границ, и слово Раухара имело немалый вес, так что он кивнул утвердительно.

- Видишь ли, Раухар, - Владыка звал меня в гости, когда все успокоится; только вот до спокойствия еще далеко. Но обо мне уже пошли ложные слухи, и я хочу, чтобы кто-нибудь их рассеял. Обещаешь ли передать ему мои слова из первых рук?

- Обещаю, - кивнул воин.

- Тогда мое сердце спокойно! Я уже говорил Владыке о своих планах, но теперь претворяю их в жизнь, - собираю племена Степи под своей рукой, начиная с племен моего отца. Владыка не захотел помочь мне...

- Ну и времена пошли, - не удержался Раухар. - кочевник дерется с кочевником, и каждый просит помощи Ниланда!

- Они тоже просили помощи? - насторожился Гэнчин, и Раухар понял, что сболтнул лишнее.

- Ну да, просили защитить от тебя...

- Так вот зачем им понадобилась эта ложь! - засмеялся гость. - Ну, не стоит это принимать всерьез, - тонущий хватается и за воздух. Есть у меня мечта: не только примирить, но и породнить Ниланд и Степь.

- Это еще зачем?

- Затем, что кулак крепче пальца, а веник крепче прутика! И к тому же, любой скотовод знает: чистая порода вырождается, а в полукровках гораздо больше жизненной силы.

- Но люди - не бараны!

- Ты прав, люди часто еще глупее, - вздохнул Гэнчин. - Хорошо, есть и среди людей примеры. Владыка сказал мне: мало ли халонских женщин было похищено в Степь? Я не пожалел времени на поиски, оказалось - действительно немало, и во время смуты Торнаха, и в мирное время. А потомков у этих похищенных еще больше, в основном - юноши, и находились они в униженном положении, немногим лучше рабов. Им некуда было идти, пока я не стал собирать из них свой отряд. С сотней таких отверженных я начал борьбу с врагами, не имея ни коней, ни оружия,- все это еще надо было добывать в боях! Притом моих "степных волков" еще надо было обучать воинскому искусству, кормить... И вот через пару месяцев я уже имел полноценных воинов, и новые люди стали приходить ко мне - и новые полукровки, которых я не смог разыскать сам, и безродные, но гордые юноши из разных племен. Мои враги забеспокоились и собрали против меня объединенное войско, - тысячу знатных, чистокровных воинов! И с тремя сотнями полукровок я разбил их наголову. Так что же, Раухар: разве не стоит один полукровка троих знатных кочевников?

- И ты перерезал всех противников?

- Ну, зачем же... В сражениях я перебил примерно четверть, тогда их войско развалилось, словно негодный горшок, и вожди бросились искать спасения поодиночке. Из воинов немногие бились до последнего - таких я за доблесть и верность пощадил, и охотно принял к себе. Многие бросили оружие - таких я тоже убивать не стал, но потребовал доказать верность мне кровью их прежних командиров. Ты сам видел, как они выполняют этот приказ! Правда, некоторые пытались переметнуться обратно. Таким пощады уже не может быть. Вот и сейчас еще два десятка заслужили право считаться моими воинами, а если бы они попытались обмануть меня и сговориться с беглецами - я с немногими полукровками прикончил бы всех. Я жесток с предателями и преступниками, но и только! Так значит, мой гордый, чистокровный брат-кочевник просил у Ниланда защиты от меня? Крепко же я их допек - даже имя ему не помешало!

- При чем тут имя? Правда, он так и не назвался...

- Его звали Каймат-гуч*, - усмехнулся Гэнчин, поглаживая рукоятку сабли.

"...И некоторые племена из уцелевших противников Гэнчина попросили защиты у Хар-Викриша, ибо верили в несокрушимость Ниланда, на который и Гэнчин не смел посягать кроме как на словах. Тогда владыка дал соизволение этим племенам поселиться у границы Ниланда под его защитой.Гэнчин же добился встречи с владыкой по этому поводу, и вновь предлагал союз, и требовал отдать ему врагов его". (Из "Легенды о Гэнчине")

Гэнчин примчался в лагерь Владыки, ведя за собой красивого белого скакуна. Время было предобеденное, и в лагере находилось множество народа. Владыка сидел, что-то обсуждая, с военачальниками недалеко от большого костра, над которым кипел огромный котел с ароматной похлебкой. Гэнчин спешился, оставил стражникам своего коня и клинок, которые показались на диво плохонькими рядом с замечательным запасным скакуном и богатым нарядом самого Гэнчина. На этот раз гость был одет по халонскому обычаю, и в кольчуге он был похож на знатного воина Ниланда. Белого жеребца Гэнчин повел за собой, объяснив стражникам: "Дар Владыке!"

Не спрашивая соизволения, гость приблизился к Хар-Викришу и ясным голосом произнес:

- Привет тебе, о Владыка Ниланда! Прими дар Степи!

Хар-Викриш с явным неудовольствием прервал разговор, но вид скакуна несколько смягчил гнев Владыки.

- Я вижу, твои дела идут успешно, о Гэнчин! Но думаю, ты прибыл не только для того, чтобы заверить меня в своем уважении? У нас говорят: "Кочевник дарит недаром!"

- Ну, я-то кочевник лишь наполовину. Но в остальном ты не ошибся, о Владыка! Когда больше года назад я просил твоей помощи, что было в моих руках? Только конь да клинок! Но мои слова, что показались тебе хвастливой выдумкой, сбылись и продолжают сбываться! Уже несколько племен слились под моей рукой, и воинов в них немногим менее, чем во всем Ниланде. Но это лишь начало - передо мной вся Степь! Уже сейчас нет в Степи вождя сильнее, чем я, и остальные племена примкнут ко мне; дальновидные придут сами, остальных возьму силой, и моим врагам не будет пощады! Надеюсь, теперь Владыке Ниланда не покажется бахвальством предложение соединить наши силы?

- Что-то я тебя не понимаю, Гэнчин,- покачал головой Хар-Викриш. - - Для чего и против кого ты хочешь направить этот союз? Общих врагов я не вижу, твои враги - в степи, не гоняться же мне за ними? Ниланд стоит спокойно вот уже почти два десятилетия, потому что не вмешивается в чужие распри, - лишь достойно отвечает всем, дерзнувшим посягнуть на его границы. Зачем же мне лишать свой народ этого спокойствия?

- Общие враги у нас еще появятся, хоть ты их и не ждешь, - мир велик и сложен. О моих же врагах... Что же ты, дядя, отказался и отказываешься вмешаться в дела Степи на моей стороне, но вмешался на стороне моих врагов?

- Что ты говоришь, о каком вмешательстве?

- Ты дал помощь и покровительство племенам моих преступных родичей, Муртана и Муринаха!

- Это не поддержка и не вмешательство, но лишь приют и защита! Они бежали от твоих преследований и не могли найти убежища нигде, кроме как в границах Ниланда. Они понесли большие потери, и среди них гораздо больше женщин и детей, чем воинов. Они - как путник,что стучится в дверь жилья и просит защиты от непогоды. Может ли хозяин отказать ему, нарушив долг гостеприимства?

- А если этот путник - вор, и следом является обворованный, требуя возмездия? Я, - старший сын своего отца, был ограблен младшими из-за родства с тобой! Их племена - куски моего племени, их люди - по закону мои подданные. Один из воров уже получил свое, но другие укрылись под твоей защитой. Их воины продолжают нападать на мои стойбища, убивать моих людей, а потом возвращаются под твою защиту, за границу Ниланда. Разве это не укрывательство преступников, не вмешательство в мои дела? Отдай мне моих врагов, дядя!

- Я разберусь в твоих жалобах, и постараюсь наказать виновных, - если ты прав. Но я дал этим несчастным свое слово, что не выдам их, - слово мужчины и воина, слово Владыки Ниланда! И я не могу это сло- во нарушить ради какого-то каприза. Видно, твои успехи вскружили тебе голову, что ты пытаешься указывать свою волю Ниланду! Сколько бы ни было под твоей рукой кочевников, это не испугает воинов Ниланда. И не смей больше называть меня дядей, ты... ублюдок, полукровка!

Бешеное пламя вспыхнуло в серых глазах Гэнчина, но быстро потухло. Он с усилием вымолвил глухим голосом:

- Жаль, очень жаль. Я так надеялся на нашу дружбу...

Произнося это, он пятился, кланяясь и не спуская глаз с лица Владыки, - и вдруг неловким движением ноги задел и выбил подпорку из-под палки, на которой висел котел. Все рухнуло, кипящая похлебка хлынула в костер. С шипением взвилось облако пара и едкого дыма, полетели брызги, затрещали угли...

- Пожар, туши!!! - закричал Гэнчин, отпрыгнув в сторону. Некоторые, растерявшись, подхватили этот крик, усиливая возникшее смятение. Началась суматоха. Гэнчин же после прыжка оказался у поленницы, схватил лежавший топор, прыгнул к Владыке, одним ударом снес ему голову и швырнул ее в седельную сумку дареного коня, а сам взлетел в седло еще прежде, чем обезглавленное тело коснулось земли. Немногие увидели это сразу, но и те оцепенели. Лишь один воин ухватил коня за уздечку, пытаясь задержать. Гэнчин рубанул его еще зажатым в руке топором, - по рукам, затем - по голове, выпустил застрявший топор и помчался прочь.

Когда воины опомнились и добрались до оружия, сложенного, как положено, поодаль, беглеца уже нельзя было достать и стрелой, - он свернул и несся среди шатров, крича:

- Тревога! По воле Владыки! С дороги! Пожар!

За его плечами развевалась красная лента, как у тревожного гонца, и люди расступались. Многие поверили, что пожар, и кто-то уже бежал с водой к дымящему костру.

Приближаясь к стражникам на выезде, Гэнчин крикнул: "По воле Владыки! За мной погоня, задержите их!" - и понесся дальше. Лишь когда погоня достигла стражников, им объяснили, в чем дело, но время было опять упущено, - Гэнчин ушел за пределы полета стрелы и теперь все больше наращивал отрыв.

- Только стрела догонит кочевника! - воскликнул потрясенный стражник.

- Или другой кочевник, - заметил начальник стражи, поворачивая к стойбищу врагов Гэнчина, пока остальные продолжали погоню.

Известие подняло на ноги всех кочевников. Лучшие воины оседлали лучших коней, горя желанием расправиться с одиноким врагом. Но след беглеца еще надо было найти.

Гонцов сразу же разослали по всем переправам, но нигде Гэнчин еще не появлялся. У заставы Раухара приостановились две дюжины всадников под началом самого Муртана. Люди нервничали, кони били копытами. Раухар был потрясен до глубины души, - утром он приветствовал Гэнчина, как друга...

Вдруг подлетевший гонец крикнул, что на той стороне реки, за излучиной, видел одинокого всадника. По всем приметам это был Гэнчин. Он опять обманул погоню, обойдя брод и переплыв неширокую реку в укромном месте, и снова выиграл расстояние и время.

Всадники полетели через брод, как спущенные с тетивы стрелы.

- Догонят они его, догонят! - азартно закричал Ильхар.

- Вряд ли, - мрачно возразил Раухар. - Гэнчин тоже прекрасный наездник, и конь под ним великолепный.

- Да, но кочевники легче, и кони под ними свежие, а Гэнчин зачем-то одел кольчугу!

- Он знал, зачем, он все заранее расчитал, - мрачнел Раухар, - и эту погоню он учел, вот увидишь.

Так и вышло. Поздно вечером из двух дюжин всадников вернулись двое, растерянные и загнанные. Гэнчин заманил погоню к месту, где его поджидали "степные волки". Они незаметно лежали в высокой траве, уложив и обученных коней, а по свисту Гэнчина возникли, словно из-под земли, со всех сторон окружая преследователей, моментально превращенных из охотников в добычу. Это был не бой, а бойня, - "волки" были в тяжелом вооружении, на прекрасных свежих конях, с полными стрел колчанами.

Гэнчин сошелся в поединке с Муртаном, своим дядей и злейшим врагом, и сначала отсек ему правую руку, а затем вспорол живот. Муртан застрял в стременах, и напуганный конь долго мчал его, еще живого, по степи, а его внутренности волочились следом...

- Они бы могли и нас догнать, - повторяли уцелевшие, - но, видно, хотели, чтобы все об этом знали...

Еще продолжалась погоня, и в лагере Владыки еще готовилось погребение, а у юного сына Хар-Викриша старейшины поспешно принимали присягу, как у нового Владыки; по всем селением летели гонцы с призывом ко всем, способным носить оружие. Все ждали немедленного вторжения кочевников, но над границей надолго повисла тишина. Затем из-за реки стали приходить вести: Гэнчин повернул вглубь степи. Его глашатай нес голову Хар-Викриша, а слухи о его подвигах летели перед ним быстрее птиц. Никто не пытался сопротивляться Гэнчину, а многие приходили к нему сами. В таком состоянии Степь встретила зиму - время суровое и без войны. Тогда успокоился и Ниланд, вернувшись к обыденным заботам.

" Тогда все оставшиеся кочевники пришли под руку Гэнчину, и с ними он напал на Ниланд. И было войско его больше, чем все прежние войска кочевников, вместе взятые; и покрыли они все равнины Ниланда, как саранча, и мчались быстрее ветра, не зная ни усталости, ни жалости." (Из "Легенды о Гэнчине")

До рассвета было еще далеко, когда Раухар проснулся, словно кто-то толкнул его. Прижатым к земле ухом он почувствовал глухой гул, земля затряслась, словно от копыт бесчисленной конницы. Вскочив, опытный воин подбежал к недоумевающему часовому. Тот тоже прислушивался: теперь гул был слышен совершенно явно.

- Тревога! - закричал Раухар и рукояткой меча застучал в набат. Вооруженные воины начали выстраиваться на вершине холма, вглядываясь в степь. Там под косматыми облаками зарозовела полоска неба, и оттуда надвигалась темная масса конницы, невообразимая прежде сила, словно разлив чудовищной реки. Издалека послышался звон набата с других застав.

Раухар схватил за плечо парнишку.

- Ильхар, скачи быстрее ветра и не оглядывайся, и пусть цвета твои будут: красный и черный!

Тревога и беда! Вот что значили цветные ленты, развевавшиеся за спиной гонца. Во всех селениях, через которые он пролетал, раздавался звон набата, люди просыпались и не радовались чудному весеннему утру. Мужчины одевали доспехи и брали оружие, прощались с близкими. Ниланд просыпался, готовясь к смертельной схватке.

"...Но воины Ниланда не сложили оружие перед силой врага, и каждый отдавал свою жизнь за множество вражеских; и даже женщины одевали доспехи и брали оружие, предпочитая смерть позору." (Из "Легенды о Гэнчине")

Оставшись один, Гэнчин наконец смог убрать с лица торжествующую улыбку победителя. Как устало лицо от этой маски - сильнее, чем тело от битв! Хотя он до сих пор побеждал, и до сих пор был силен, Ниланд не пал к его ногам, как падали прежде все племена. Этот же народ было легче истребить, чем подчинить. Три поколения прожив на равнине, эти горцы так и не усвоили законы равнинной войны - войны быстрой и хитрой, которую в совершенстве изучил сам Гэнчин и его соратники. Стремительные броски и еще более быстрые отходы, ложные атаки и отступления... Каким наслаждением было среди бескрайних просторов заманивать в ловушки сильного и самоуверенного, но неумелого и потому обреченного врага! Гэнчин умел воевать и потому стал властелином Степи. Но его войско не могло стоять на месте, оно должно было постоянно двигаться к новым победам, поглощать врагов и разбухать за их счет. Очередь была за Ниландом, он должен был пасть и влиться в победоносное войско. И этого не произошло. Хотя горцы не были достаточно быстрыми, не успевали предугадывать удары. Все, что они умели, - воевать так, как воюют в горах: цепляться за свой клочок земли и удерживать его с бессмысленным упорством, и неизбежно погибать, и отдавать свои жизни дорого - страшно дорого! Поэтому все победы оказывались страшнее поражений и не приносили ничего, кроме новых бессмысленных потерь. В одном из сражений удалось захватить в плен Владыку Ниланда - неопытного щенка, сына Хар-Викриша, но для халонов это был законный повелитель, и этот успех значил больше многих побед. И тогда пленник бежал, и помог ему кто-то из сторожей. Предательство! Это страшнее вражеской армии, от него не спасет никакое войско. Все прежние победы уносили друзей и приносили льстецов, рабов, слуг, - а еще врагов, иногда - явных, но больше - скрытых.

Только на "степных волков" можно было надеяться по-прежнему. На тех, кто не хотел и не мог бы вернуться к прежнему порядку, когда награждали не по достоинству, а по знатности, и полукровка, каким бы бойцом он не был, мог получать только оскорбления. Поэтому Гэнчин берег своих лучших и преданнейших воинов, но это усиливало неприязнь к ним, и назревал раскол. Надо было как-то скорее заканчивать это безнадежное кровопролитие, но как?

Опытный воин и приграничный разведчик по прозвищу "Гильш" - "Ястреб" - был немногословен и суров. Говорили, что в его роду замешалась и кровь кочевников. Так или иначе, невысокий рост, фигура и походка опытного всадника делали его похожим более на степняка, чем на воина Ниланда. Он придирчиво оглядел подростка.

- Ну-ка, подойди сюда! Ложись лицом вверх, не двигайся!- и начал мазать лицо Ильхара какими-то снадобьями с резким травяным запахом. Окончив эту работу, подтолкнул юношу:

- Теперь полюбуйся на себя!

Ильхар наклонился над котелком с водой и отпрянул: на него взглянуло лицо степняка, с раскосыми глазами, сверкающими из темных впавших глазниц, и резко очерченными морщинами на лбу и щеках.

- Не вздумай теперь умываться! - предупредил довольный Гильш и начал наносить подобную раскраску на свое лицо. Ильхар зачарованно наблюдал за ним. В конце работы Ястреба нельзя было отличить от степняка и с двух шагов, - как и Ильхара.

- Теперь без провожатых нельзя, - свои же убьют, - заметил воин, переодеваясь в одежды кочевника. Переоделся и Ильхар, благо для его мальчишеского роста одежда кочевника была как раз впору.

От разглядывания новой одежды юношу отвлек суровый голос:

- Готов ли ты отдать свою жизнь во имя победы?

- Готов, о Ястреб! - отозвался Ильхар.

- Тогда слушай. Моя задача - убить Гэнчина. Твоя задача - помочь мне и прикрыть при необходимости. Слушаться с полуслова. Скажу "беги туда", - лети стрелой, куда сказано. Скажу "ложись" - падай, как подкошенный. Ни звука без необходимости, хочешь что-то спросить, - лучше шепотом, или подай знак. Спрашивать и думать "зачем","почему" будешь дома, если вернешься. А для того, чтобы вернуться, думать буду я. Ясно? И еще. На степном языке что-нибудь знаешь?

- Почти ничего, - признался Ильхар. Хотя он и рос на заставе, но не прислушивался к чужому языку. Теперь жалел об этом.

- Ладно, тогда говори только "Эй","Угу","Ага" и в этом духе, или повторяй за мной, что скажу. Надеюсь, разговаривать с ними долго не придется, а если попадешься, - выбирайся сам. Ну, может быть, чему-нибудь я еще успею тебя научить.

Они взяли с собой оружие кочевников, только луки взяли свои, дальнобойные, и стрелы к ним. Но это само по себе не должно было бросаться в глаза, - степняки тоже пытались пользоваться таким оружием. Подошедшие провожатые были поражены перевоплощением и долго не верили своим глазам. Когда начало темнеть, они стали осторожно пробираться к расположению врагов. Ближе к лагерю Гэнчина провожатые отстали и остались ждать.

"...И как ни много было кочевников, но даже их ужаснули огромные потери, и поняли они, что не смогут победить в этой войне. Тогда их вожди стали говорить Гэнчину о своем несогласии. Но жестокий безумец не дослушал их, и убил недовольного, и грозил карой остальным ослушникам". (Из "Легенды о Гэнчине")

Темнота и опытность Ястреба позволили лазутчикам забраться вглубь стойбища. Они затаились в полосе чахлых деревьев и кустарника, почти на пределе полета стрелы от шатра Гэнчина, не в состоянии подобраться ближе. Но, забравшись на деревце, они могли хорошо видеть происходящее. Горел костер, вокруг него собрались люди, и судя по блеску доспехов и украшений - знатнейшие из знатных. Невнятный гул голосов позволял понять - там разгорелся жаркий спор. Гэнчин возвышался над остальными и успокаивал их повелительными жестами; но спор вспыхивал заново. Какой-то кочевник выскочил в центр, почти заслоняя Гэнчина от тайных наблюдателей. Он яростно махал руками, поворачивался то к слушателям за поддержкой, то снова к Гэнчину. Спор опять разбушевался. Наконец Гэнчин дождался, пока оратор выплеснул накопленную ярость, и начал с властными жестами говорить что-то резкое. Выскочивший спорщик слегка отодвинулся, полностью открывая Гэнчина взгляду Ильхара... и стрелам!

Гильш медленно натянул тетиву и задержал дыхание. Замер и Ильхар. Тетива щелкнула, Ястреб бросил лук, выдохнул: "Теперь бежим!" - и скользнул вниз.

- Но как же... - начал Ильхар. Он смотрел, словно зачарованный, как падает... не Гэнчин, а тот, мешавший кочевник, со стрелой в спине.

- Я сказал: бежим!! - яростно прошипел Гильш, скользя сквозь кусты. Ильхар еле догнал его. Свой лук со стрелами юноша тоже бросил: сейчас луки могли только выдать стрелявших.

Они пробежали шагов сто, когда вокруг затрещали ветки, замелькали факелы, послышались совсем рядом голоса, крики.

Ястреб поймал Ильхара за шиворот, больно ткнул носом в землю среди кустов. Там, откуда они убежали, раздался новый взрыв криков: кочевники нашли брошенные луки и стрелы.

Все больше кочевников бегало вокруг. Гильш сжался в комок, стал меньше кочки. Ильхар тоже съежился. Ему стало страшно, что сейчас кто-нибудь на них наступит.

Крики не утихали, и к ним прибавился лязг мечей.

- Теперь бежим! - шепнул Ястреб, и они побежали. Но вскоре навстречу им выскочил отряд могучих и свирепых степняков в доспехах. Ильхар ощутил смертельный ужас и жгучий стыд за это.

- Ханэ Гэнчин! - выкрикнул Гильш, выхватывая клинок из ножен, и Ильхар повторил его движение, готовясь к смертельной схватке. Но кочевники повторили этот же клич и промчались мимо, и снова бег, бег, бег... Ильхар начал задыхаться, Ястреб же казался неутомимым.

Снова навстречу отряд кочевников, и снова Гильш произнес тот же клич, и Ильхар повторил его - одновременно с пробегающими мимо кочевниками. Но Гильш, обернувшись к парнишке, хмыкнул неодобрительно.

Когда снова они наткнулись на степняков, Ильхар собрался крикнуть уже знакомую фразу, но Ястреб вдруг ткнул его локтем под дых и крикнул: "Ханэ Виритан!". И снова, к удивлению Ильхара, кочевники миновали их, приветствуя, как друзей.

Уже на краю стойбища лазутчики встретили троих кочевников, но те, похоже, сами испугались, и Ястреб успокоил их новой фразой.

Теперь впереди была ночная темнота, и тишина, а сзади не утихали крики, ржание, звон оружия и мелькание огней, и справа, где было другое большое стойбище, тоже разгорались огни и раздавались крики.

При очередной передышке, на склоне оврага, когда уже можно было надеяться на благополучное возвращение, Ильхар не выдержал и шепнул:

- Позволь спросить, о Ястреб... Как ты узнаешь, кому что надо сказать?

- Ну, это просто... Те, кого мы встретили вначале, - это "степные волки", вернейшие слуги Гэнчина. Попробуй я сказать что-то другое, нас бы в клочья разнесли, - не успел бы и глазом моргнуть! Другие бежали прочь, - эти Гэнчину не друзья, и там бы свернули голову за "Ханэ Гэнчин". Я назвал первое, что вспомнил, имя из давних и уважаемых всеми. То же с бедолагами, бежавшими, как и мы... Кроме того, у них на груди я узнал знаки племени, но для тебя это уже сложно.

- И еще... Почему ты не выстрелил повторно, ведь ты попал не в Гэнчина, а в того, кто так спорил с ним - и, значит, помогал нам?

Ястреб презрительно хмыкнул.

- Мальчишка, ты еще не понял! У Гэнчина хорошие доспехи, и с такого расстояния его можно убить только в горло или в глаз. Но я не настолько уверен в своей меткости. Я даже не знаю, убил ли того бедолагу, который, действительно, нам очень помог. Но запомни то, чего никто не узнает: именно этой стрелой Я УБИЛ Гэнчина!

"...И вспыхнула резня среди кочевников, и убивали они друг друга без счета; халонские же воины собрались с силами и сами напали на кочевников. И степняки бежали из Ниланда, и от границ его бежали долго, гонимые страхом". (Из "Легенды о Гэнчине")

Вокруг Гэнчина собрались немногие верные военачальники, ожидая приказов. Никто не решался нарушить тяжелые раздумья повелителя, усталого и словно постаревшего. Наконец Гэнчин, словно очнувшись, спросил: "Сколько нас осталось?"

- Три племени и две сотни "степных волков", из которых каждый стоит троих обычных воинов, а значит - мы сильнее тысяч !

- Врагов больше. Пока их объединяет только ненависть ко мне, но скоро они соединят свои силы. Мы не в силах бороться с ними.

- Но нас было еще меньше, когда мы начинали - и победили!

- Ты хочешь дважды войти в ту же воду, Гургат? Уже невозможно начать все сначала - теперь враги дружнее и ученее! А мечта оказалась недостижимой, и ушедшие от нас больше не вернутся.

- И все же, нас достаточно, чтобы сражаться!

- Достаточно, чтобы сражаться. Недостаточно, чтобы победить!

- Разве мы должны сложить оружие? Ты сам учил нас: нельзя считать себя погибшим раньше смерти!

Гэнчин вдруг распрямился - снова упругий и сильный. Видно, он пришел к какому-то решению.

- Я не хочу радовать врагов, у меня еще есть дела на этом свете. Но не хочу и губить невинных. Меня не выпустят живым, да и мертвого не оставят в покое. У вас еще есть возможность уйти и спастись. Пусть со мной останутся только те, кто уже не отступит, кому можно верить до конца. Остальным лучше уйти сразу, и за это никто не осудит. Решайте сейчас!

Племенной вождь, по имени Генирлай-тан, встал и поклонился:

- Ты вел нас к победам, и мы шли за тобой. Шли бы и теперь, но ты оставил надежды, хочешь только уйти, как подобает мужчине и воину. Мой долг - спасти мое племя, и я это сделаю. Найдутся в племени храбрецы, желающие погибнуть с тобой, и я вернусь с ними,- но племя уходит.

Он вышел, не глядя на остальных, и еще трое молча вышли вслед за ним. Нависла долгая тишина, прерванная голосом Гэнчина:

- Кто остается, поклянитесь: без возражений и колебаний выполнять все, что я скажу!

Воины повторили слова клятвы, думая: "Как измены и отступничество поразили повелителя - теперь он не верит даже вернейшим из верных!". Словно в ответ на мысли, сказал Гэнчин:

- Я не сомневаюсь, что каждый из вас и без клятвы готов умереть в бою с врагами. Но я вам приказываю - жить! Сохранить жизнь нашему племени, вывести женщин и детей в дальние степи. Продолжить мой род и мое дело, сберечь мое имя и мою честь - словно и я живу среди вас! Пока я могу не давать покоя врагам здесь, они с радостью выпустят остальных. Караван поведешь ты, Гургат!

Воин преклонил колено со словами:

- Единственная просьба, о повелитель! Разреши вернуться, когда выполню приказ, и обещай дождаться меня!

Гэнчин улыбнулся:

- Ну что ж, обещаю - если враги позволят!

"Гэнчин же уцелел в этих битвах, и скакал, окруженный верными "степными волками", пытаясь собрать заново свои силы; но везде встречал он только врагов, и не было ему нигде ни покоя,ни пристанища: и халоны, и кочевники искали его, чтобы предать лю- той смерти". (Из "Легенды о Гэнчине")

Караван медленно тянулся через коридор из вооруженных воинов. Не веря на слово, воины обыскивали каждую повозку, вглядывались в каждое лицо - женское ли, детское; они протыкали клинками и дротиками узлы с тряпьем и охапки соломы, щупали каждого барана - нет ли человека под овечьей шкурой?

Гургату хотелось рассмеяться - так старательны и так напуганы были проверяющие. И наверху, на холме, сбились в кучу "великие" вожди вокруг "величайшего из великих", Виритана: им тоже было неспокойно от близости легендарных головорезов, "степных волков", хотя своих воинов у этих вождей было здесь вдесятеро больше. Потому караван так охотно выпускали в дальние степи: всем было ясно, что "волки" не дадут в обиду женщин и детей, и свои жизни отдадут слишком дорого. Пускай уходят, без них легче будет справиться с Гэнчином!

К холму, где восседали вожди, примчались несколько всадников. Они крикнули, что на их отряд только что, неподалеку, напал Гэнчин с небольшим отрядом!

Все стойбище пришло в движение. Большая часть всадников бросилась на облаву за возмутителем спокойствия. И, когда топот копыт стал затихать вдали, оставшиеся испугались. Ох, как они испугались! Ведь их осталось так мало - четверо на одного"волка"! Они поняли, что появление Гэнчина у самого лагеря врага не случайно. Конечно, так и было - так перепелка уводит врагов от гнезда, притворяясь раненой. Но пуганая ворона боится и зайца: "чистые" решили, что отход каравана - лишь коварная ловушка Гэнчина. И эта внезапная догадка поразила их, словно гром. А ведь не зря они испугались, ох, не зря! Чутьем опытного полководца Гургат ощутил: сейчас достаточно выкрикнуть слово - и его верные богатыри сомнут, опрокинут и обратят в бегство всех этих шакалов, превосходящих числом, но испуганных и потому побежден- ных еще до битвы. И напьются крови острые клинки, и напоят высохшую землю; и полетят наземь гордые головы чванливых вождей, слишком рано возомнивших себя победителями. Так было не раз, и сейчас так может быть. А потом налететь с тыла на тех, кто гоняется за Гэнчином, и растрепать их, рассеять по степи и добивать поодиночке растерянных, от ужаса неспособных к сопротивлению...

Но тогда он, Гургат, нарушит свою клятву и волю своего повелителя. Погубит то, ради чего Гэнчин сейчас рискует жизнью. Потому что от неизбежной погони смогли бы уйти "волки", но не женщины и дети. И пощады беззащитным уже не будет.

И остановилась рука, не дотянувшись до рукояти верного клинка. Все, что мог себе позволить Гургат - это бросить "чистым":

- Успокойтесь, шакалы! Вы мне не нужны. Вы будете жить.

Караван уползал все дальше на север, в суровые дальние степи, а сзади, почти не таясь, неспешно двигались соглядатаи: как шакалы за стадом, подумал Гургат. Время от времени один из них скакал обратно с донесением, что пока все в порядке. Возвращался один - вскоре пропадал другой. На второй день Гургат решил, что пора и ему возвращаться. Когда караван проползал через лесок, Гургат нырнул с коня в кустарник. Идущие следом повозки закрыли воина и стерли все следы. Вскоре проехали соглядатаи, беспечно переговариваясь в полный голос. Все пятеро на месте - значит, скоро один повернет назад, только доберутся до равнины и полюбуются на ползущий прежним курсом караван. Наблюдатели вели в поводу сменных коней. Они были уверенны, что в любом случае успеют предупредить своих вождей. Ах, как можно было бы наказать их за самоуверенность!

Гургат проворнее кошки взобрался на деревце и затаился в ветвях. Ждать пришлось недолго: вскоре послышался неторопливый перестук копыт. Гургат обрушился на жертву, словно рысь, увлек за собой на землю, для верности ударил пару раз, затем связал гонцу руки, прислонил к дереву и стал ждать, пока тот очнется. Воин открыл глаза, увидел перед собой Гургата и побледнел. Гургат не спеша вытащил из ножен кинжал, медленно поднес острие к горлу пленника. У того расширились зрачки, на лбу выступила испарина.

- Я кое-что забыл позади, - заговорил Гургат. - вот и решил съездить вместо тебя, зачем тебе туда-обратно носиться? И свои дела сделаю, и твои заодно. Ну, объясняй: кому что сказать?

Пленник судорожно сглотнул.

- Я все скажу, а ты меня все равно убьешь?

Гургат улыбнулся так, что пленник съежился от ужаса.

- Я бы мог сделать так: заговоришь - умрешь легко и быстро, попробуешь молчать - поймешь, какое благо легкая смерть. Представляешь? Но я сделаю иначе: обещаю, будешь жить, если поклянешься отвечать всю правду, и только правду!

- Клянусь! Клянусь говорить всю правду, и только правду!

- Прекрасно! А потом подождешь меня здесь, привязанным к дереву, и будешь молить всех богов о моем скором и благополучном возвращении. Теперь говори, я слушаю!

"...И тогда Гэнчин покончил с собой, бросившись на меч, и его тело верные слуги спрятали, чтобы уберечь от посмертного позора. Эти же слуги вместе с родными и потомками Гэнчина бежали на север, и преследовать их кочевники не стали, ибо убедились, что самого злодея среди выживших не было."

Полсотни всадников под началом доблестного Керунача объезжали день за днем незаселенный участок степи, холмистый, местами поросший кустарником, а то и лесом. Подобно многим другим подобным разъездам, они и хотели, и боялись обнаружить Гэнчина - неуловимого и непобедимого злодея, окруженного свирепыми и преданными "степными волками", которых осталось с ним то ли пятеро, то ли сотня - кто знает? И все же для всех было неожиданностью, когда с вершины очередного холма они увидели неторопливо едущих навстречу всадников. Блестящие доспехи, своеобразная одежда сразу выдавали воинов Гэнчина.

- Уж не боитесь ли вы?! - обернулся Керунач. - нас полсотни, а их не больше двух десятков!

- Но они - "волки"! - возразил кто-то.

Керунач не ответил трусу, вглядываясь в приближавшихся врагов. Их головы были обвязаны траурными повязками, а руки не держали оружия - были раскрыты навстречу отряду Керунача. Способен ли даже Гэнчин использовать древний знак мира для коварного обмана?

"Волки" остановились, из их рядов навстречу разъезду двинулись два всадника. На знаменитом белом жеребце сидел сам Гэнчин - лишь его голова не была покрыта трауром, ибо он был мертв и уже мертвым привязан к седлу. Его руки держали рукоять меча, пронзившего его грудь - это не оставляло сомнений в способе смерти. Лицо, уже тронутое приметами тления, было спокойным. Белого коня вел за собой черный всадник на вороном коне - Гургат, верный соратник Гэнчина с первого дня до последнего. Приблизившись к отряду Керунача, Гургат спросил:

- Видите ли вы, кто перед вами?

- Гэнчин! Гэнчин! - ответили воины.

- Сомневаетесь ли в его смерти?

- Нет! Нет! - раздались голоса. Керунач протянул было руку к мертвому телу, но отдернул.

- Он хотел, чтобы все узнали о его смерти, - продолжал Гургат, - - и пусть знают все, что он ушел из мира живых непобежденным по-прежнему! Но его воля жива, пока живы мы, его слуги! Никто не узнает, где останется его тело, - так он хотел, и так будет! И горе тому, кто попытается препятствовать - слышите ли?

Воины молчали.

- Вот вы и нашли того, кого искали, - и больше не увидите! Не забудьте же этой встречи, и попрощайтесь с ним!

И полсотни всадников склонили головы перед мертвым врагом.

"...Из этих людей и примкнувших к ним после полукровок, вместе с прочими изгнанниками, возникло новое племя, необщительное и суровое; но о том лучше знают кочевники, халонам же не приходилось встречаться с этими людьми, хоть в них и есть доля халонской крови".

ПРИМЕЧАНИЯ
Произношение и значение имен

Раухар - "Рыжий воин". Начальник дальней заставы по имени Раухар упоминается в разных легендах, относящихся к разным периодам истории Ниланда. Это может быть реальная личность, или несколько одноименных героев; но скорее всего, это - собирательный образ, наподобие Ильи Муромца.

Ильхар - "Маленький воин". Вполне возможное имя, но персонаж вымышлен.

Понриш - "Понятливый","Послушный". Также вымышленный персонаж.

Хар-Викриш - "Воин-победитель". Реальное историческое лицо.

Каймат-гуч - нехалонские имена здесь не расшифровываются, но данное означает "Каймат-младший","сын Каймата". С таким именем, действительно, нереально и недостойно было искать гостеприимства Ниланда. Муринах - несовершеннолетний брат Гэнчина, Муртан - брат матери Муринаха и сводный дядя Гэнчина. Надо заметить, что в изъятии наследства у Гэнчина главную роль сыграли именно дядья, а не юные братья Гэнчина.

ОТ РЕДАКЦИИ

На наш взгляд, автор данного фрагмента-реконструкции увлекся литературной стороной в ущерб научной достоверности. Драматические коллизии "Повести..." часто не имеют прямого подтверждения в первоисточнике, а порой и противоречат ему. Однако и нельзя считать домыслы автора беспочвенными: мы считаем нужным привести его аргументы. Так, автор буквально понимает слова "...покрыли они все равнины Ниланда, как саранча..." и на основании этого считает, что Гэнчин достиг полной победы. Но приведенное выражение скорее является метафорой: ведь примерно половина населения Ниланда уцелела! Сложнее анализировать поражение нашествия. Само по себе убийство противника не могло бы вызвать перелом в отношении кочевников к победоносному вождю, и с этим нельзя не согласиться. На пути к власти Гэнчин убил многих, и это лишь усиливало его авторитет, поскольку совершалось честно и по общеприемлемым мотивам. Только бесчестное убийство могло вызвать всеобщее осуждение. Но нуждался ли победоносный Гэнчин, великолепный боец, в явной подлости? И, что еще важнее: для объединения Степи Гэнчин должен был оказаться не только великим воином и полководцем, но прежде всего - тонким политиком, опытным дипломатом. Мог ли он в преддверии победы совершить поступок, равносильный политическому самоубийству?

Принимая эти соображения, все же заметим, что возможны и другие, более простые объяснения случившемуся. Например, первопричиной раскола стало недовольство слишком затянувшейся и кровопролитной войной. Было и немало недовольных переменами в укладе жизни, произведенными Гэнчином. В таких условиях толчком к нарастанию недовольства могло стать любое событие, даже убийство в честном поединке. И в любом случае, главной причиной поражения Гэнчина стало героическое сопротивление Ниланда вторжению. А именно это автором совершенно не раскрыто.

Все же, предложенная версия при всей спорности имеет право на существование, а детали быта как Ниланда, так и Степи описаны достаточно реалистично. Поэтому Редакция сочла возможным включить данную реконструкцию в наш сборник вместе с первоисточником, снабдив необходимыми комментариями.

          МОНОЛОГ ГЭНЧИНА
  Я - сын двух народов, сплетенных войной,
  Дитя нелюбви и погибельной страсти,
  Везде - нежеланный, повсюду - чужой,
  Но сильный вдвойне и стократно опасный!

  И гор высота, и просторы степей
  В крови у меня не находят покоя,
  Мы вместе могли быть стократно сильней,
  Но предки мои не сумели без боя...

  Очнитесь! Не поздно нам руки сплести
  И кровь свою слить, чтобы вырастить племя,
  Способное наши равнины спасти
  От пришлых, желающих править над всеми.

  Нас порознь сомнут, как былинки в степи,
  Почти не заметив, сминают копыта,
  Я вижу так ясно,- но вы так слепы,
  И заткнуты уши, и очи закрыты!

  Две крови во мне, примирить их не смог,-
  Пусть мне покорятся, и та, и другая!
  Я - волк, и пускай я пока одинок,-
  -Уже подрастает достойная стая!

  Пусть я - полукровка! Уймите свой смех!
  Гордитесь вы крови своей чистотою?
  Я вам докажу - я сильнее вас всех,
  Я,- сын двух народов, сплетенных войною!

Текст размещен с разрешения автора.



return_links(); //echo 15; ?> build_links(); ?>