Иври Жил в Гондолине мастер… 472 год П.Э. Моя работа проста – я смотрю на свет. Ко мне приходит мотив, я отбираю слова Но каждую ночь, когда восходит звезда, Я слышу плеск волн, которых здесь нет. Мой путь длинней, чем эта тропа за спиной. И я помню то, что было показано мне - Белый город на далеком холме, Свет высоких звезд по дороге домой. Слишком рано для цирка, Слишком поздно для начала похода к святой земле. Мы движемся медленно, словно бы плавился воск; В этом нет больше смысла - Здравствуйте, дети бесцветных дней! Если бы я был малиново-алой птицей, Я взял бы тебя домой; Если бы я был... Аквариум Положи мне свою прохладную руку мне на лоб, любимая, – избавь меня от боли. Он выжег меня изнутри, этот огонь. Губы спеклись, но мне хватит сил, чтобы прошептать: – Артанис. – Я не Артанис. Куруфинвион почти не видит, странно, что уцелели  глаза после удара огненного бича. Раненый пытается протянуть руку к золотистому пятну. Это и впрямь волосы, девушка наклоняется ближе: – Пей, Тьелпэ. Тебе надо много пить. – Итариллэ, – вдруг узнает голос из детства Келебримбор и продолжает по осанвэ – Погоди, откуда ты здесь? – Это ты здесь, – улыбается дочь Тургона. – В доме исцелений Ондолиндэ. – Как? – он пытается задать вопрос вслух, но из обожженной глотки вырывается хрип. Заботливая рука приподнимает ему голову и что-то льется в рот. Ни вкуса, ни запаха раненый не ощущает. – Ломион вынес тебя, – словно нехотя говорит Идриль. – Сын Аредель? – удивляется Келебримбор. Когда-то Турко упоминал нечестивого Темного эльфа, посмевшего взять в жены Белую деву нолдор. – Да, он самый, – подтверждает Идриль. – Когда я поправлюсь, я обязательно отправлюсь в леса его отца поблагодарить его лично. – Он живет здесь, – со странным выражением отвечает девушка. – Встретитесь, когда оправишься. – Обязательно, – Келебримбор на ощупь притягивает к себе чашу с отваром. – Вот только снова научусь говорить. Последний день 472 года П.Э. Под вечер он поднимется на башню, И разговор сто раз-поза-вчерашний Припомнит до последнего словца, И будет, как затравленный метаться, Кусая губы и костяшки пальцев, Похожий... нет, совсем не на отца. Он все-таки гораздо больше нолдо: И голова, посаженная гордо, И синий блик в роскошных волосах, И так же одевается неброско... И отчего-то корабли и Лосгар – В его холодных яростных глазах... Один на той – на той, той самой! – башне, Всегда один... и это очень страшно, И я смотрю, как плавится свеча. Считаю: вот сейчас, при третьем счете Взметнутся на ветру при повороте И хлопнут полы черного плаща. Ёльф Когда же растает снег? Неужели здесь, в горах, всегда так холодно накануне Нового года? Келебримбор идет не торопясь, чтобы ненароком не поскользнуться – недавно наращенная нежная кожа слишком чувствительна. В очередном потаенном городе он еще не освоился, так что останавливается у фонтана и  пытается определить направление. "Интересно, как Тургон добился того, что фонтаны не замерзают? Видимо, тут теплый источник. Не подогревают же они специально воду для этого". Но над водой не поднимается пар, а сунуть руку в воду Келебримбор не рискует. Запястья тоже обожжены, да и не только они. Внимание Куруфинвиона привлекают цветные блики на воде. Он осматривает бортики – там нечему так переливаться. Холодным чистым мрамором из окрестных каменоломен облицован этот фонтан, как и все здания в городе. Келебримбор поднимает голову. Сначала недоуменно хмурится, а потом смеется. Зеленые деревья на  склоне Амон Гварет украшены для праздника. На острых верхушках сияет солнышко Финвэ, а на ветвях раскачиваются серебристые фигурки. Куруфинвион различает орла, коня, а вот это – точно Манвэ и Элберет! Келебримбор улыбается еще шире и продолжает поиски жилища Ломиона, размышляя, что Финроду понравился бы такой обычай празднования нового года. * * * – Мастер Келебримбор Куруфинвион. Хозяин мастерской явно удивлен. – Как же я мог не прийти? Ты спас меня. Ломион делает жест, который можно растолковать и как "не стоит об этом", и как приглашение войти. Келебримбор решает, что это все-таки приглашение, тем более, что он порядком замерз и раны разболелись. Прихрамывая, он подходит к очагу и сбрасывает плащ. Еще теплый запечатанный сверток выскальзывает из складок, и Ломион подхватывает его у самого пола. – Это тебе, – говорит  Келебримбор, не оборачиваясь. – Лембас! – удивляется Ломион. – Только не говори мне, что ты испек их для меня. – Не скажу, – подтверждает Келебримбор. – Это искусство доступно только нисси. – Точно такие же пекла моя мать, – Ломион пробует и отламывает кусочек для гостя тоже. – Такой пекли в доме нашего прадеда Финвэ Нолдорана, – поясняет Куруфинвион. – Семейный рецепт, так сказать. – Нашего прадеда, – повторяет Ломион, словно вслушиваясь в это словосочетание. – Ты знал его? Келебримбор кивает. – Финвэ был королем во времена благополучия и великой славы нолдор. Я помню его, когда он сидел на высоком троне и вершил правый суд в палатах своего дворца в Тирионе-на-Туне. Но с таким же удовольствием он отдыхал от власти и качал меня на коленях. Пел мне о пробуждении эльдар и о долгом пути в Валинор. – Мать редко рассказывала об этом. Отец не хотел, – нехотя роняет сын Эола. – У Тургона обширная библиотека. Там есть хроники нашего Дома, ты бы мог... – Я не владею рунами твоего деда, – Ломион мрачнеет просто на глазах. – Отец признавал только Кирт. – Я помогу тебе разобраться. Правда, я не знаю Кирт... – начинает Келебримбор, но досказать, что и его отец не хотел, ему не удается. – Нет! – выкрикивает Ломион. – Не надо! – его лицо искажается. – Зачем ты пришел сюда, внук Проклятого?  Напомнить мне о нашем родстве? Как трогательно! Принес мне лембас, выпеченные Итариллэ! Забери свою подачку! Сын Темного эльфа бросает хлеб на стол. – Она для тебя никогда не пекла? – начиная наконец-то понимать, спрашивает Келебримбор, не обращая внимания на эпитет, которым его наградил новообретенный родич. – Недостоин! – со злой горечью отвечает Ломион. – Погоди. Не сердись. Прости, если я задел тебя. Келебримбор бережно подбирает разломившиеся от удара кусочки и вновь заворачивает их в платок. – Не бросай больше так хлеб, ладно? Ломион отворачивается. 474 год П.Э. За Энердилом давно закрылась дверь, а Келебримбор все не мог успокоится. Мерил шагами свою мастерскую. Какой замысел, достойный самого Феанаро! Может Тургону все же удалось возродить здесь Тирион, а Глингол и Бансиль засияют собственным светом? Конечно же, не видевший аманских Древ – сам не справится. Здесь нет пещер Ауле, где можно вырастить кристалл, и Йаванна не благословит жизнетворящую силу зеленого камня. Но здесь присутствует ученик Феанаро. Может, не самый упорный и талантливый, но все же кое-что умеющий. Он поможет этому дерзкому молодому нолдо воплотить замысел в жизнь. – Мастер Келебримбор Куруфинвион. Ломион возникает перед Келебримбором словно ниоткуда. – Чем обязан твоему визиту? – Келебримбор скрещивает руки на груди, стирая с лица неуместную улыбку. Ломион водружает на стол внушительного вида бутыль темного стекла. – Мы тогда не договорили,– глаза сына Аредели, словно состоящие из одних зрачков, на мгновение вспыхивают. – И ты обещал научить меня Тенгвару. Келебримбор заламывает левую бровь, достает два небольших стаканчика. – Ты прав, вино действительно поспособствует нам в изучении рун, – соглашается он, не гася язвительности в голосе. 480 год П.Э. Крылья черные часто снятся мне по ночам, Крылья черные, а перо в них – острей меча. Камнем падает, эхом бьется не крик, а клич, – Я же знаю, что он раскроет их у земли. Миг помедлит и черной тенью метнется ввысь, Чиркнув перьями по верхушкам сухой травы. Я бы крикнул – наверно, крикнул бы – бейте влет! Только разве стрела простая его возьмет... И в душе моей, как прилив, нарастает мгла: Опрокинут я черным взмахом его крыла! По ночам он приходит, садится мне на кровать, И смеется, и проклинает меня опять. Ёльф – Я не понимаю, Ломион, как будут тащить твои Врата по всем этим переходам, – ворчит Келебримбор, бредя вслед за родичем по узкому коридору, ведущему в потайную мастерскую племянника короля. Ломион в ответ лишь посмеивается. – Ты сам пробил эти штольни? – не унимается Куруфинвион. – Воистину, ты черный крот. – Не любишь пещеры? – интересуется Ломион. – Тебе в них неуютно? – С чего ты взял? – возмущается его спутник. – Я семнадцать лет прожил в Нарготронде, между прочим. А он тоже вырублен в скалах. – Давно хотел тебя спросить, – Ломион заворачивает за угол, коридор внезапно начинает расширяться с каждым шагом. – Почему ты задержался в Нарготронде, если твой отец его покинул? Впрочем, можешь не отвечать. – Я отвечу тебе, – коридор становится настолько широк, что троюродные братья могут идти рядом, и их тени в пляшущем свете факелов сливаются в одну. – Мой отец из Нарготронда был изгнан. Я же присягнул Ородрету. – Странно, – ворчит Ломион, – присягнул, чтобы потом против воли короля выйти на Нирнаэт. Келебримбор вполне согласен. – Куда же направился твой отец? – Ломион поворачивается к Келебримбору. – К лорду Маэдросу, – кратко отвечает ему брат. – И ты с ним больше не встречался? Келебримбор отрицательно качает головой. – Он же проклял меня, Ломион. – Ты никогда не рассказывал мне об этом, – сын Эола пристально смотрит на родича. Тот вздыхает и мнется. – Тяжкая вещь – отцовское проклятье. Ломион отводит взгляд, а Келебримбор задумывается, почему об Эоле никогда не упоминают при дворе Тургона, задать свой вопрос не успевает, поскольку едва не ударяется об огромную металлическую дверь. Галворн. Свет факелов отражается в нем, как в зеркале, и Келебримбор даже различает в глубине темного металла два силуэта – свой и Ломиона. – Это и есть твои загадочные ворота, о которых столько говорят, но пока еще никто не видел? – Келебримбор отступает на шаг и прикидывает на глаз величину металлической плиты. – Ну что ты, – ехидно отвечает Ломион, – это маленькая дверца в мою скромную мастерскую. Ломион дотрагивается до двери, бросает пару слов на языке наугрим – дверь бесшумно отъезжает в сторону и исчезает в скале. Потрясенный Келебримбор проводит рукой по камню, не находя даже намека на щель. Сплошная монолитная порода. Пока Келебримбор занимается изучением геологических особенностей подземных этажей Ондолиндэ, хозяин мастерской зажигает светильники. – Ты так хотел видеть ворота, а теперь застрял на входе. Заходи, mellon. Келебримбор несколько приходит в себя, делает пару шагов – и вновь застывает на месте. Ворота не стоят, они лежат, и, кажется, простираются на десятки лиг вглубь пещеры. Темная отполированная поверхность, словно скованный льдом Нарог, скрывает в своей глубине заклятия такой мощи, что Келебримбору боязно прикоснуться к металлу. – Смелее! – говорит Ломион, берет руку брата и сам кладет ее на холодный галворн. Немедленно проступают рубленые руны Кирта, в которых Келебримбор уже успел поднатореть… Келебримбор повторяет про себя: "Сработано Ломионом Гондолинским". Под подписью он видит знак Алого Сердца, а в глубине галворна пылает заклинание, пропетое во время ковки врат. Неужели Ломион проделал всю работу в одиночку? И тут руку Келебримбора пронизывает дикая боль, он не может удержаться от стона. Брат подхватывает его и бережно отводит в сторону. Приносит холодной воды в ковше. Куруфинвион жадно пьет. – Ты уверен в необходимости применения Темной магии? – говорит Келебримбор, отдышавшись. – Ведь ее источник – сам Моргот. Мы же хотим от него защититься. – Никакой магии Врага тут нет!– возражает родич в полном возмущении. – Мой отец учился у гномов. Он никогда не общался с Морготом! Все это гнусные домыслы. По тому, как Ломион кусает губы и сжимает кулаки, Келебримбор понимает, что Черный Крот близок к взрыву эмоций, который может закончиться тихими слезами или бранью и криком. – Я понял, – кротко говорит Келебримбор. – Ты прав, я ничего не смыслю в магии гномов. – То-то же! – Ломион почти успокаивается. – Если бы даже я и применил здесь Темную магию – хоть я ей и не владею – то все средства хороши, чтобы защитить сокровище Гондолина. "Итариллэ, о моя Идриль ", – беззвучно шепчут его губы, и Келебримбор отводит взгляд. 509 год П.Э. Фонтаны, башни, и арки, и колоннады – Души бессмертной тяжеловесный слепок. Он был построен не тем и не так, как надо, Но бросить – глупо, а жаловаться – нелепо. Пока назло им в мерзлой земле копаюсь, Оставив небо другим, молодым да ранним, За горизонтом спускают последний парус – Закономерно, что я оказался крайним. Ханна Какая стылая нынче выдалась зима! Хотя, что ты знаешь о холоде? Спроси сестру свою, королевну, и она тебе расскажет... – Почему ты стоишь здесь один? – ему не надо оборачиваться, он и так знает, кому принадлежит этот звонкий голос. Но невежливо стоять столбом, когда тебя теребят за руку, требуя наклониться. – Я смотрю на горы, – Келебримбор подхватывает мальчика на руки, к полному восторгу последнего. – А я люблю море! – заявляет мальчик. – Надоели мне горы. – Но ты же его никогда не видел. Легкое облачко пара вылетает изо рта во время разговора и оседает инеем на меховых опушках капюшонов. – Мне рассказывал отец. – И что же тебе рассказывал отец, если не секрет, Ардамирэ? – Келебримбор чуть улыбается, любуясь ясным лицом мальчика. – Что прекраснее моря нет ничего! – сын Туора выпаливает это, словно заученный урок, и тихо добавляет: – Только мама. – Возможно, он и прав, – соглашается эльф. – Ты здесь один? – Куруфинвион оглядывается, но не замечает ни провожатых сына короля Ондолиндэ, ни других мальчишек. – Нет, не один. – Выступив из тени ближайшего здания, перед Келебримбором появляется спутник внука Тургона. – Здравствуй, Ломион, ты вернулся?– кивает мастеру Куруфинвион. – Как видишь, – Ломион улыбается натужно. – Мама знает, что ты здесь? – уточняет Келебримбор у племянника. – Меня дедушка отпустил, – безмятежно отвечает мальчик. – Ломион знает каждый камешек в окрестных ущельях, так дедушка говорит. – Ну, если дедушка, то, конечно, так оно и есть. – Хорошо, что мы тебя встретили, – шепчет сын Туора, по привычке теребя серебристую прядь. – Ломион такой скучный, хоть и пытается меня рассмешить. Но дедушка хочет, чтобы я общался с дядей. – Ломион обещал брать меня с собой, когда пойдет искать рудные жилы. Мы будем как Феанаро! – громко заявляет мальчик, чтобы скрыть неловкость от своего шепота. – У меня и сапоги специальные есть – по горам лазить. – Без сапог дело не заладится, – не спорит внук Феанора. – Ты замерз? – Ардамирэ касается варежкой щеки Келебримбора. – Ты совсем не румяный. – Я всегда такой, – напоминает Куруфинвион. – Просто летом я загорелый, а сейчас загар сошел. – И все же ты какой-то бледный, – волнуется мальчик. – Ты, наверное, давно здесь стоишь. Пойдем к нам! У нас тепло, и мама будет рада тебе. По лицу Ломиона пробегает судорога. Келебримбор закусывает губу. Тут даже не нужно уметь читать в душах, как умеет Она, – и так все понятно. Они горят одним и тем же огнем, живут одной и той же болью. Слишком близкое родство. Весна 509 год П.Э. – Тьелпэ, куда ты собрался один, без меня? Ну никуда не скрыться в этом городе от зоркого взгляда сына Туора. Келебримбор скидывает дорожный мешок на землю и присаживается на корточки рядом с Ардамирэ. Эктелион деликатно отходит в сторону, но Ломион не следует его примеру, возвышаясь над Ардамирэ и Келебримбором, увенчанный венком из хрупких белых весенних цветов, как вершины Окружных гор последним снегом. – Мне надо по делу. Понимаешь? Я долго собирался и вот наконец решился, – отвечает Куруфинвион. – Но Гондолин нельзя покинуть, – напоминает Ломион. Конечно, кому, как не тебе, знать это! – Государь Тургон разрешил мне, – сообщает Келебримбор, не решаясь посмотреть на сына Эола. – Вот оно что... Они молчат, каждый о своем отце и только Ардамирэ, удивленный долгой паузой, дергает Келебримбора за рукав. Их обтекает толпа радостных детей в венках и разноцветных одеждах в честь Ност-на-Лотиона. На Ардамирэ венок из луговых васильков, такого же цвета, как и его глаза. – Так ты не останешься до праздника Врат Лета? – мальчик огорчен невероятно. – Извини, малыш, в этом году не получилось, – Келебримбор виновато разводит руками. – Как жаль! Я так готовился. Мама мне сшила такую красивую тунику. Точно такую же, как и тебе, – легко выбалтывает семейную тайну Ардамирэ. – Ты никак не можешь задержаться? – пытается он уговорить своего старшего друга. – Нет, – твердо отвечает Келебримбор. – Не могу. Не в этот раз. Ардамирэ вздыхает. – Toronya, – зовет Ломион по осанвэ и Келебримбор невольно вздрагивает. Так сын Темного эльфа называет его впервые.– Ты хотел сбежать не попрощавшись? Келебримбор поднимается и подает Ломиону руку. – Нет, Ломион, – отвечает Келебримбор вслух, – я хотел передать Итариллэ свой подарок, а потом зайти к тебе. – Ты все-таки решил отдать ей свой зеленый камень? Келебримбор подтверждает догадку Ломиона коротким кивком. – Ты вернешься, мастер Келебримбор? – Ломион, чуть склонив голову к левому плечу, напряженно ждет ответа. Ардамирэ тоже вопросительно смотрит на старшего родича. – Не знаю, друзья мои, – признается Куруфинвион. – Куда же ты уходишь? – сердится маленький принц. – Так нечестно! Ты обещал мне описать путь из Альквалондэ в Тирион! "Вряд ли тебе пригодится это, малыш", – с грустью думает Келебримбор. – Я выполню свое обещание  прямо сейчас. Куруфинвион, не медля, достает письменные принадлежности из котомки и рисует маленькую карту, приладив бумагу на колено. – Вот этот лебедь – Гавани, а эта башенка – Тирион. Если бросить якорь у Тол-Эрессеа, то дальнейший путь будет таков... Ардамирэ напряженно слушает. Память у него почти эльфийская, Келебримбор не сомневается, что мальчик все запомнит накрепко. Напоследок внук Тургона надевает на голову Келебримбора свой венок, а Куруфинвион складывает для мальчика из чистого листа маленькое подобие телерской ладьи. – И мне, – вдруг подает голос Ломион, – я тоже хочу. Только мне нечего подарить тебе на прощание. Венок у тебя уже есть. -Пусть будет еще один, – решает Ардамире за взрослых и пока Келебримбор складывает еще одного бумажного лебедя, быстро соединяет венки в один. – Немного великовато, – замечает Келебримбор и вешает цветочное ожерелье себе на шею. Он уходит, не оглядываясь, хотя это неимоверно трудно. – Не печалься, мой принц, – Эктелион кладет руку на плечо своего любимца, – Разве можно променять наши фонтаны на ручьи Оссирианда? Ардамирэ вздыхает, но невозможно оставаться печальным в такой день. Он берет Эктелиона за руку, и они покидают Ломиона, который даже не замечает того, что остался в одиночестве. Вместо послесловия – Просит прощения. Хочет приехать сам. Вроде того, что "отец, ты мне очень нужен"... – Что ж он... паршивец... так долго его писал, Это письмо... Пусть гонец подождет снаружи. Тихо сложил и разгладил ладонью сгиб. – Что ты ответишь? – Не знаю. – Но что-то надо... Левой рукой: "Тьелперинквар, отец погиб. Утром. Сегодня. При взятии Дориата. Ёльф Лето 510 года П.Э. Стоящий по правую руку Идриль, прошу тебя, не спеши, Поговори со мной! Я бы открыл тайники души – Все! – для нее одной. Взгляд ее холоден, ясен, горд, Поступь ее легка. Идриль, скажи, кто б остался тверд Перед лицом Врага? Кто одолел бы такую жуть, Пред палачом распят? О, исцели меня, я прошу, От самого себя! Там, где звучали ее шаги, Вытянусь на камнях. – Идриль, пожалуйста, не беги! ...освободи меня... Ёльф Я бы хотел встретить с тобой этот рассвет с тобой, королевна. Когда зарозовеют верхушки гор, мы погасим светильник, возьмемся за руки и споем гимн наступившему дню. Разве я не заслужил такой малости, как твоя улыбка? Ты даришь ее любому, о Среброногая, а меня не удостаиваешь даже взглядом. С твоим именем я шел в бой в Нирнаэт Арноэдиад под стягом с серебряными звездами за правым плечом твоего отца. Ради тебя я пробился к Фингону, и он сказал мне… Но ты не захотела даже слушать. Лишь глупец может думать, что ты нужна мне ради власти и сокровищ твоего отца. Они не ведают, какие драгоценности доступны мне, рядом с которыми камни нолдор – жалкие стекляшки в детской шкатулке. Отец, ты обучил меня кузнечному и оружейному делу, равного мне нет в Гондолине. Твои заклятия черпают силу от самых корней земли. Благодаря тебе мне ведомы языки наугрим и даже темное наречие Врага, но почему ты не предупредил меня, как страшен блеск Звездных Камней в его венце? Разве пытки испугался я? О нет, моя Идриль. Он вскрыл мою душу, раскрошил ее между черных пальцев, как ребенок раскрывает бутон цветка, ради любопытства раздвигая плотно прилежащие листки. В самой сердцевине Он увидел тебя, моя Идриль. – Какое странное безумие одолевает в последнее время дочерей Эльдар, – сказал Он со скукой. – Отвергать принцев и отдавать предпочтение эдайн. Ради кратковременных плотских утех отказаться от настоящей любви. Берен уже умер, Гортхаур? – Да, – гигантская летучая мышь спланировала с потолка на плечо своему повелителю. – Этот тоже умрет. Скоро. – Все таким же скучным голосом продолжил Он. – И дочка Тургона последует за ним, – прошелестела мышь. – Таково условие Мандоса. Рождение ребенка от адана забирает столько сил у эльдэ, что ей уж потом не оправиться. Точнее – оправиться ей не дает муж. Разве эти однодневки способны на воздержание? Они торопятся, век их короток, они стремятся взять от жизни все. Вспыхнуть искрой в ночи и отгореть – вот их девиз. Сжигая и губя все вокруг. В том числе и ту несчастную, что делит с ним ложе. У них уже есть ребенок, сын Эола? – Да, – непослушными губами ответил я. – Ему уже седьмой год. – Тогда еще не поздно, – ободрил меня отец волков и нетопырей. Ради тебя, моя королевна, при свете Звездных Камней был заключен этот странный договор. Теперь я знаю, как спасти тебя. От Моргота нас отгородят мои стальные врата… Как быстро пролетела ночь! Не меня ты сейчас возьмешь за руку, но на следующий год… Или через десять лет. Я подожду. К оглавлению цикла "Рассыпанная горсть серебра" Текст размещен с разрешения автора. Обсуждение на форуме return_links(); //echo 15; ?> build_links(); ?>