Стихи Ксиомбарг "Прохожий, остановись!" - хочется сказать каждому, случайно или неслучайно забредшему на страницу стихов Ксиомбарг. Их относительно немного, но тем ценнее каждое из них в отдельности. Стихи неравноценны. Поскольку написаны, вероятно, с большими перерывами. Автор, как бы извиняясь, датирует лишь некоторые вещи: давно, мол, было, и неправда. Впрочем, ничего не утверждаю. Но несомненно то, что стихи эти талантливы. Подборку объединяет тонкое и острое чувство формы. И там, где есть след некоего сюжета ("Леший"), и там, где нет и его следа ("Натюрморт"), автор умеет создать ощущение абсолютной закономерности финальной строки. И точка, и многоточие одновременно. Созданный Ксиомбарг мир продолжает существовать за границами стиха, строки не покидают сознания читателя сразу по прочтении. Между первой и последней строкой - мир. Первая строка для Ксиомбарг исключительно важна. Она, приходящая одновременно изнутри и извне, всегда у неё обладает огромной инерцией, не дать продолжения - невозможно. Измучаешься, а допишешь. "Да, ты любим... Осенние ветра..." И ветра подхватывают, и не отпускают, и "всевластвуют над городом, лютуя...". Та же инерция в последнем стихотворении ("И хищных белых лилий завитки..."). Начав с этого высокого вдоха ("И..."), нельзя остановиться, по крайней мере не дойдя до конца перечислительного ряда. Но и дойдя до него, и остановившись на заботливо приготовленной автором площадке для недолгого отдыха ("Здесь всё в порядке."), чувствуешь звон будущих осколков и с тревогой тянешься вперёд, к горькому и строгому финалу. Именно это, финальное стихотворение демонстрирует в полной мере то, что Осип Мандельштам именовал так: "Не прихоть сладкогласца, а хищный глазомер простого столяра". Здесь и безошибочно названное свойство вещей ("узость пуританская постели"), и тончайшая, многоступенчатая метафора ("кресла большеротое гнездо"), на рождение которой уходит миг, а на объяснение её природы - десятки неточных и не очень нужных слов. Эмоциональный фон этой вещи чистый и сильный. Две последние строки противостоят двенадцати! Оцените же их вес и устойчивую гармонию всей этой конструкции! "Сонет" отличается от прочих стихотворений более осторожной и ненавязчивой работой со звуком. Но вслушайтесь: "И стеллажи по стенам от и до, И узость пуританская постели...". Хотя ни в коем случае нельзя утверждать, что у автора была специальная задача: определённым образом организовать звучание стиха. Как правило, такое замечается уже после того, как было записано и не раз перечитано. Другое дело - намеренные действия, проявленные лучше всего в стихотворении "Леший". Звуковое, ассоциативное и ритмическое начала здесь замечательно подчинены воле автора. Но и воля его уже не в собственных руках, вот что главное. Снова на тонком, но прочном поводке Ксиомбарг влекома вслед за тщедушной, горькой фигуркой своего персонажа. Слово как бы само обретает свободу, становится гибким и послушным: бел как лунь - "луньи бел". Нужно было во всю глубину пропахать родной язык, чтобы сказать: "По полям подлунным под плуг дождя...". А до этого ещё и упоминание "дуги". Тончайшая, истинная работа со словом. И снова - горячий шёпот, мелкотравчатое, насекомое бормотание: "Мыши, мошка, камушки, камыши..." И это ласковое "камУшки"... И это осознанное двусмыслие: "шмель жалится". И что шмель "разБуЖен". Вспоминается диалектное "бунчать" - "жужжать". Но на фоне этого тонкого, пристального "плетения словес" слишком уж нарочито возникают события, некий усечённый сюжет - причём с запозданием, в последних строчках. Ну да, жалко старичка. Но изначально разве к этому стремилось стихотворение? Мелькора "чернокнижного" тоже вот "жалко". Создаётся ощущение, что это стихотворение на самом деле - песня, а песня всё-таки тяготеет к сюжету, и вот пришлось немного насильственно сюжет этот притянуть. Могу, конечно, ошибаться. Особняком стоит стихотворение "Падший ангел", выделяясь и большим объёмом, и совершенно иной, чем в остальных стихах, авторской задачей. В основе этой вещи лежит не строка, внезапно озарившая сознание автора и потребовшая продолжения, и не особое состояние восприятия, как в некоторых зарисовках. Вот именно - эти стихи, в отличие от остальных, менее всего напоминают мгновенный слепок бытия. Это - стихотворение "на тему". Здесь больше от разума, чем от подсознания, здесь уже не слово ведёт за собой по незнаемым, непредсказуемым тропам, а автор - ищет, подбирает слова, нанизывает образы, рифмует. Впрочем, самый традиционный в фэндоме и имхо наименее ценный способ творить. Это творчество, так сказать, на расстоянии вытянутой руки. А не на расстоянии сердца. Автор сделал заказ самому себе и добросовестно его выполнил. А поскольку автор талантлив, стихотворение не лишено ряда достоинств. Однако написано с некоторой небрежностью, о чём говорит, например, однокоренная, неожиданно плохая для Ксиомбарг финальная (!) рифма "срыва - обрывом". Да и огромное количество избитых душераздирающих образов ("Рвя из сердца крик бессилья...", "содраны колени" и т.п.). Обидно, что автору так изменяет чутьё. Тих, настоящ, печален и неожиданно серьёзен ночной разговор в "пряничном домике". "Всё фигня, кроме бабочек! Правда, бабочки - та же фигня". Не знаю, почему. Но запомню и, наверное, никогда не забуду.