Игры Юмор Литература Нетекстовые материалы |
Арандиль
Королевский шут по прозвищу Лорд-мэр-генерал Сарацинии фон Коротыш сидел в углу и строил карточный домик. Его часто заставали за таким занятием, и вообще он был странный - тихий, угрюмый, бормочущий себе под нос на непонятном наречии. Был фон Коротыш черный волосами, как галка, смуглый и крючконосый; когда он сидел, казалось, что он нормального роста.
Принц и принцесса, задевая друг друга плечами и хихикая от веселого возбуждения, прятались за колонной. Она была в пышном голубом платьице, он - в бархатном костюмчике со штанами до колен. Подкрасться так близко было нелегко - Коротыш, как ни казался погруженным в себя, то и дело вскидывал голову и подозрительно озирался.
"Т-ш-ш... Раз...Два...Три... Давай!" - одновременно, как чертики из табакерки, они выпрыгнули из-за плеч шута, и...
Впрочем, что это я? Рассказывать сказку нужно по порядку. Значит, так: в некоем королевстве под названием Окраинная Христиания жил-был король. Звали его Альберт II Благочестивый, и был он не то что бы плох, но и не то что бы особенно хорош: в общем, как и мы все. Правда, одним он выделялся среди многих королей, в том числе и среди собственных склочных предков: он хотел править мудро и справедливо. В юности он много читал про короля Артура, и с той поры умудрился не очень поглупеть и испортиться, как это порой бывает с людьми, поэтому старался быть хорошим, мудрым королем - а уж насколько ему это удавалось, не нам судить. Правда, вот особенного благочестия ему от себя добиться не удавалось - ну скучно ему было в церкви, и все тут - и прозвище свое он получил скорее благодаря супруге. Супруга его, королева Бригита, была дама богомольная и восторженная. Больше всего на свете она хотела отправиться в далекое паломничество, - недаром же и на гербе у ее отца красовалась раковина - да вот дела не давали: то замуж за короля выходишь, то наследника престола воспитывать надо... Вот ей и оставалось то молиться целыми сутками, то гимны в хоре распевать - никто же не скажет королеве, что ей медведь на ухо наступил! Да, это из-за королевы Бригиты в замке все время обретались толпы монахов и паломников, которые там не то жили, не то просто гостили по дороге откуда-то или куда-то... Потом добрая и красивая (да, она же была младше короля лет на десять) Бригита умерла, паломники помаленьку рассосались, а вот монахи по старой памяти так и остались во дворце, и так никуда деваться и не собирались. Король, кстати, никогда точно не знал, это все время разные монахи или одни и те же; они для него все были на одно лицо. От монахов была польза: они помогали работать поварам на королевской кухне, служили ежедневные мессы в замковой часовенке, а также обучали королевских детей латыни и Священному Писанию. Вот тут-то мы и приближаемся к самому главному: у короля было трое детей.
Старшего сына и наследника престола звали Ричард. Это очень подходящее имя для принца; да и сам он был какой-то очень подходящий - именно такой, каким королевскому сыну надлежит быть. Ричард был добрый, смелый и честный, и даже если бы он при этом не был красивым, он бы таковым непременно казался. Но он был и красивым тоже - со своим открытым, веселым лицом и светлыми волосами он, по мнению многих девушек, походил на солнышко. Да, он был немножко веснушчатый и немножко не выговаривал букву "р", но это ему даже шло. Впрочем, что-что, а светлые волосы и высокий рост в Окраинной Христиании редкостью не были. На всю округу причитался, пожалуй, только один темноволосый человек - фон Коротыш, королевский шут. Этого самого Коротыша король выпросил себе в услужение у одного заезжего рыцаря, который утверждал, что карлик - самый настоящий сарацин, может даже, ихний сарацинский принц. Шутить Лорд-мэр-генерал не умел и учиться, скорее всего, не собирался, характер имел прескверный, но выглядел до того забавно, что король им очень дорожил. Впрочем, всему свое время; сначала надобно рассказать о принце Ричарде.
Королева Бригита умерла, когда ему было двенадцать лет; за эти годы она успела научить сына всему самому главному, что должен знать принц. Она научила его быть учтивым со всеми, молиться перед сном и перед едой, никогда не капризничать и быть добрым со слабыми, спокойным с сильными и открытым с равными. Остальное - как владеть мечом и копьем, сидеть в седле, читать латинские гимны и разбираться в старых и новых картах - Ричарду втолковали его наставники, и учеником он оказался очень хорошим. В общем, по всему было видно, что из мальчика вырастет именно такой король, каким хотел бы стать его отец, и все этому очень радовались. Больше всех радовался сам король Альберт II Благочестивый, он сам и подсовывал принцу все те замечательные книжки, которыми так увлекался в его возрасте - и это была отцовская лепта в воспитание. Как бы то ни было, к двадцати двум годам Ричард вырос сильным, веселым и очень правильным, и когда он в семнадцать лет победил на молодежном турнире, отец его своей рукой посвятил в рыцари. Вскоре он уже вовсю командовал отцовскими воинами, и отец даже посылал войско под его началом, когда случалась в том нужда. Причина успеха была и в том, что принца Ричарда все любили, и умирать за него казалось не таким уж большим несчастьем. В нем как будто возродилась вся королевская стать многих поколений. Понимаете, о чем я? Да, он уж очень походил на Истинного Короля.
Неудивительно, что при таком брате двое младших детей росли как хотели. Ничего особенного от них не ждали, никаких невозможных надежд на них никто не возлагал. Что выросло, то выросло - вот что говорят о таких детишках няньки, когда те в темном коридоре внезапно сбивают их с ног. Арнольд и Агнесса были близнецами, и может быть, именно это и убило их благочестивую матушку, когда она производила их на свет. Как бы то ни было, королева Бригита умерла родами, а король так сильно ее любил, что решил больше никогда не жениться. Так и выросли двойняшки безо всяких мам и мачех, а отец так сильно их боялся, когда они были маленькими, что подходил к ним как можно реже, да так и привык. Бывают такие люди, которые боятся маленьких детей; кроме того, у короля уже был один замечательный сын в том возрасте, когда ты с ним можешь поговорить, как с человеком. При таких обстоятельствах младшие дети могли бы сильно невзлюбить старшего - если бы этот старший был не Ричард. Он их очень любил, всегда с ними разговаривал и никогда не отсылал от себя прочь, как обычно делают все взрослые, и они твердо верили, что их брат - лучше всех на свете.
А вот про них самих это было сказать весьма затруднительно. На вид Арнольд и Агнесса были просто ангелы - светленькие, голубоглазые, и голоса у них были очень красивые - не в пример их матушке королеве, не в упрек ей будь сказано, певшей в церковном хоре... (Постараемся ее понять, ведь она была королева, и все стеснялись ей сказать, что она поет не очень хорошо - а король, который единственный мог бы это сделать, и вовсе не имел слуха, поэтому ему нравилось, как поет его жена. На самом деле королева была очень хорошая женщина.) Так вот, голоса у принца и принцессы были красивые, а вот характеры подкачали. Может быть, дело в том, что их никто как следует не воспитывал? Детей надо любить и все им рассказывать, а на Арнольда с Агнессой даже у Ричарда никогда не хватало времени. Была у них бонна, по имени мадам Изабель фан Абершмайсер, и была она иностранка. Правда, никто не помнил толком, из какой она страны. Говорить правильно она так и не научилась до конца, вернее, забывала чуждый ей язык, как только начинала сердиться, а сердиться ей приходилось часто... И еще она очень не любила, когда ее передразнивали. Так и начинала гневно сопеть: "Ви есть бить нехорош... Я есть жаловать вас королю суть..." Была мадам Изабель сухонькая, старенькая, с такой прямой спиной, будто только что проглотила палку, и носила очень смешные шляпки с вуалью. В ее обязанности входило присматривать за детьми и учить их приличным манерам и географии.
Также был у близнецов учитель латыни и закона Божия, маленький круглый монашек по прозвищу Волюнтас Туа. Сокращенно - просто Волюнтас. Прозвали его так за то, что как только с ним случалась какая-нибудь неожиданность, он тут же начинал креститься и бормотать себе под нос: "Волюнтас туа, Домине... Волюнтас туа..." У монашка была замечательная особенность - он плохо видел, а читать мог, когда подносил книжку к самым глазам и щурился на нее минуты две ("Как кролик", по определению Агнессы). Эта отличная черта личности Волюнтаса позволяла над ним очень весело шутить. Например, стащить у него молитвенник и подсунуть взамен книжку любовных стихотворений. До чего же здорово у него глаза на лоб полезли в часовне! Он, конечно же, сразу закрестился и забормотал свой "волюнтас", дети едва от смеха не лопнули! И с жабой в тарелке тоже очень весело получилось. И тогда, когда Арнольд натер пол у порога своей комнаты воском... Ну, неважно. Много всякого случалось за десять лет их жизни.
Да, им же было по десять лет! На момент рассказа - по десять! Мало кто может похвастаться такой карьерой за столь короткий срок: не было недели, чтобы никто не пожаловался на них королю. Иногда получалось совсем неприятно: например, когда они на пиру проползли под столом, повстречавшись там в темноте с парой-тройкой длинноносых псов, и стащили бархатную туфельку с ноги какой-то дамы. Потом начались танцы, и бедная девица сидела за столом вся пунцовая и стойко отказывалась от предложений Ричарда пройти с ним в залу и танцевать, а близнецы неподалеку так и покатывались со смеху... Оказывается, эта воображала была дочкой соседнего короля, родственницей им по матушке, и собиралась остаться здесь при дворе ради какого-то там укрепления дружбы и межкоролевственных отношений. Она отбыла домой на следующий же день, злющая, как мадам Изабель, и король Альберт вызвал к себе малолетних шутников и долго с ними о чем-то разговаривал, после чего запретил им три дня выходить из замка. Ничего, они и там нашли себе чем развлечься.
Отец, признаться, поначалу хотел их выдрать, не посмотрев, что принц и принцесса - но Ричард его отговорил. Они же дети, сказал Ричард, а детей бить не надо. А то они решат, что их даже отец не любит, и характер у них с горя совсем испортится... Король подумал, подумал - и согласился. Тем более что положительный пример - старший сын - все время был у него перед глазами. Они больше так не будут, сказал Ричард отцу в тайной надежде - и был совершенно прав: так больше и не было. Арнольд с Агнессой больше никогда не воровали туфелек у приезжих принцесс. Может, потому, что принцесс последнее время не заезжало.
А сейчас случилась война. В некоем северном баронате. Северный барон много о себе возомнил, не явился на королевский суд, когда чем-то там провинился (гонца, что ли, убил?) - и вообще про него разные слухи ходили. Говорили, что он чуть ли не чернокнижник. Король Альберт послал войско под командой своего сына Ричарда - с мятежным бароном разобраться, усмирить, привести его на суд или, если он окажется совсем уж мятежным и на суд не приведется, прямо там разгромить окончательно. Прошло уже около месяца, как близнецы Ричарда не видели; то и дело приезжали гонцы - но сам брат не показывался. Вести были такие: баронский замок в осаде, все то и дело совершают вылазки и ведут переговоры, собираются штурмовать. Все это для Агнессы с Арнольдом было не более чем досадным препятствием их планам: они хотели, чтобы Ричард играл с ними в битву с великаном вместо своих дурацких дел или вырезал им пару новых деревянных рыцарей. Игрушек у них на самом деле было хоть отбавляй, но когда ты совсем избалован, тебе все время хочется внимания... Кроме того, Ричардовские рыцари были в сто раз лучше всех остальных кукол.
Но сегодня был праздник, Преображение, и близнецы только что вернулись из церкви, куда они ездили вместе со всем двором. Это по будням мессу служили монахи в замковой часовне, а по праздникам принца с принцессой обряжали в нарядные одежки и заставляли со всей остальной кавалькадой трястись на пони, а потом по два часа скучать под церковным сводом. В этом, правда, было свое удовольствие - где ж еще покрасоваться перед толпой разного народа и развлечься чем-нибудь необыкновенным? Например, на этот раз Арнольд умудрился проехаться по совсем маленькой луже так, что забрызгал человек пять, а Агнесса очень удачно наступила на шляпу какого-то рассеянного нищего, лежащую у самого входа в храм. Хорошо все-таки быть близнецами - никаких друзей не надо, смотрись себе друг в друга как в зеркало, придумывай вместе всякие штуки... Честно скажу - злыми они не были. Они были никакими, как большинство людей, просто почти никогда не смотрели ни на кого, кроме себя. Мир - это получался такой необыкновенно интересный кукольный театр, где никто, кроме них самих, скорее всего, не настоящий. Разве что Ричард. А со всем остальным можно делать, что угодно - как с солдатиками или табакеркой.
...Как два чертика из табакерки, они одновременно выскочили из-за плеч фон Коротыша, и - фффу! Карточный домик вздрогнул и моментально осыпался с тихим, печальным шелестом, карты так и разлетелись веером. Шут даже подпрыгнул от неожиданности, так что разноцветные орденские ленты его взметнулись, как фейерверк. Это были, конечно, специальные шутовские ленты: король потехи ради одевал лорд-мэр-генерала в настоящий генеральский мундир.
Фон Коротыш вскочил на свои коротенькие ножки. Теперь было видно, что к телу двадцатилетнего юноши природа шутки ради пришила два кривых отростка, так что ростом бедняга был чуть ниже своих обидчиков. Черные глаза его сверкали, а лицо скривилось от такой бешеной ярости, что Арнольд подавился смехом, а Агнесса даже отступила на шаг. Фон Коротыш оскалился на них, как собака, и страшноватое это зрелище было одновременно столь уморительным, что дети не выдержали и опять прыснули. Шут встал на карачки и сгреб карты трясущимися руками, кое-как запихал их в карман штанов. Потом опять вскочил, как лягушка, и прыгнул в сторону, как-то странно закинув набок черную голову. Пожалуй, мы это зря, Коротыш-то сейчас лопнет от злости, успел рассеянно подумать Арнольд - и тут карлик закричал. Голос у него был очень высокий и тонкий, и изо рта летели брызги слюны.
- А, злые дети, поганые, скверные дети! Смейтесь-смейтесь, маленькие красавчики, смейтесь, пока можете! Посмотрю я, как вы будете смеяться, как вы будете хи-хи-хикать, когда окажетесь в моем замке, и я буду судить вас!
Что-то белое было в его руках, что-то, чем он размахивал; и дети увидели, что это карты - две из тех, рассыпанных дуновением, и это карты Коротыш яростно порвал в мелкие клочки, бросил на пол и потоптал ногами. Стук его квадратных каблуков гулко раздавался под высоким сводом.
- Так! Так! Так! Вот вам, будьте прокляты!..
Тут он развернулся, потому что ошеломленный Арнольд уже пришел в себя и примерился дать нахалу в глаз, и побежал прочь, что-то бормоча по-сарацински и прихрамывая на обе уродливые ножки. Топ-топ-топ-топ, и глухо ухнула высокая дверь.
Веселья как ни бывало. Арнольд опустился на корточки и стал собирать клочки, валявшиеся на полу. Сестра молча присела рядом. Некоторое время они сосредоточенно сопели, потом разом подняли головы и посмотрели друг на друга расширившимися глазами. На двух получившихся картинках были мальчик и девочка - очень условно нарисованные фигурки в полный рост, со светлыми головами. Девочка была в треугольном голубом платьице, мальчик - в черной одежке.
Агнесса похлопала ресницами, и брат понял, что сейчас она заревет. Кажется, она здорово перепугалась.
- Арнольд... Это что, мы с тобой? Он нас заколдовал, да?
- Вот еще, ерунда, - независимо ответил принц, понимая, что рев надо любой ценой остановить - но было поздно. Агнесса уже захлюпала носом, и быстрые капли покатились по щекам. У девчонок слезы всегда где-то очень близко.
- Противный, противный Коротыш! Я... попрошу отца... отрубить ему голову!..
Вот еще, подумал Арнольд, будет отец нас слушать - он с этим сарацинским уродцем просто носится, он редкостный такой... Ничего он ему не отрубит, скажет - сами виноваты... А ведь и правда - сами... Но кто ж его знал, что он - так?... Это же была просто шутка...
- Арнольд... Что ж нам теперь делать? Ведь мы заколдованные... Я уже чувствую, как во что-то... превращаюсь...
- А я нет, - довольно резко ответил принц - сестру требовалось урезонить. - И ты ни во что не превращаешься, кроме ревы-коровы. Ну, перестань, Агнесса, пойдем лучше скажем отцу... Или этому... Волюнтасу. Он монах все-таки...
Речь эта, не имевшая ни малейшего успеха, была прервана самым неожиданным образом. Высокий, чистый трубный звук ворвался в окно, как ветер, и близнецы встрепенулись, моментально пробуждаясь от растерянности и печали. Этот звук нельзя было ни с чем перепутать.
- Агнесса, это он! Ричард! Это его рог!
- Он вернулся! Бежим скорей, сейчас он все устроит!
И две пары ног простучали по каменным плитам пустого зала. Промчавшись по лестнице, как ветер, и едва не сбив у выхода какого-то монаха, близнецы выскочили во внутренний двор замка, где возле каменной арки всадник уже сходил с коня, окруженный толпой, и волосы его ярко блестели золотом в солнечном свете.
Это был не Ричард. Светлые волосы у всех одинаковые, но вот рог...неужели можно так ошибиться? Однако рассмотрев происходящее поближе, дети поняли, что рог и впрямь Ричардов - белый с серебром, на тяжелой цепи. Получен от принца как знак гонца особой важности. Отстраняя категоричным жестом руки любую возможность вопроса, рыцарь бросил поводья кому-то из встречавших его и прямо-таки ринулся в замок. Несколько человек в надежде на вести все-таки сопровождали его чуть ли не до тронной залы, но внутрь прошмыгнуть посмели только двое. Конечно же, это были Арнольд и Агнесса.
Король вскочил гонцу навстречу, едва разглядев выражение его лица. Близнецы того не знали, но это был не воин Ричарда - а один из королевских рыцарей, посланный разузнать, почему так долго нет вестей. Звали его сэр Итэн, если это кому-нибудь интересно.
- Итэн, в чем дело? На вас лица нет!
- Дурные вести, мой господин, - признался тот, становясь на одно колено.
- Да полноте, Итэн, не стоит, садитесь вон лучше на скамью! А то что-то мне ваш цвет лица не нравится...
- Мой король, меня прислал принц Ричард.
- Я догадался. Так в чем дело?
- Северный барон продал свою душу диаволу.
- Вот как? - король озабоченно дернулся. - А в чем это выражается, можно узнать?
- Он наслал на войско сокрушительную болезнь, сир. Она как поветрие чумы, и многие уже погибли. Ей довольно недели, чтоб убить человека, сир. Больной кашляет кровью, потом совсем слабеет, мечется в горячке - и умирает. Говорят, сир, болезнь передается через дыхание.
Король позеленел. Позеленели и Арнольд с Агнессой, но последние нашли в себе силы промолчать. Вопрос пришел со стороны короля:
- Как здоровье принца Ричарда?
- Принц в полном порядке, сир. Он поддерживает больных и сохраняет спокойствие. Он просил не присылать более гонцов, так как болезнь очень заразна.
Король облегченно вздохнул. То же самое невольно сделали и близнецы, - хором, как всегда - и по этому-то вздоху отец наконец обнаружил их присутствие.
- Эй, а вы что здесь делаете? А ну-ка, быстро пойдите вон!
- Э-э... отец... - неуверенно начал Арнольд, но не успел договорить до конца: гонец вдруг согнулся пополам и зашелся страшным кашлем. Король уставился на Итэна, как на привидение, но через мгновение опомнился и страшно заорал, обернувшись к своим детям:
- Прочь! Я кому сказал!
А Итэн все кашлял, прижимая ладонь к губам, и кашель его гулко отдавался в высоких сводах, и когда он оторвал руку ото рта, ошеломленные близнецы успели увидеть упавшую на пол темную, дурную кровь. Потом сильные руки отца вытолкнули их прочь из зала, и уже спешившая к дверям мадам Изабель приняла их в свои объятья.
...Они все-таки заразились тогда - и заболели. Лежали вот уже пятый день в своей общей спальне, Арнольд под голубым балдахином, Агнесса - под розовым. Было так плохо, что даже капризничать не хотелось. Арнольд за час накашлял полтазика кровавой дряни. Теперь он лежал и смотрел сквозь шелк балдахина на яркий огонек ночника, у которого молился Волюнтас. В больной голове принца не укладывалась никакая латынь, и он ждал только, когда монах уйдет; он думал, что никогда не заснет - но глаза его неожиданно смежились, перед ним пронеслись какие-то белые всадники, проползли латинские слова в виде длинных желтоватых червей. Мальчик спал.
Это была темная-темная, тихая-тихая ночь. Арнольд спал, и ничего ему не снилось, но дверь спальни внезапно грохнула, тяжеленные сапоги затопали где-то совсем рядом, он открыл глаза и увидел яркое пламя факела сквозь завесу ткани. В следующее мгновение кто-то рванул балдахин снаружи, он разъехался, и взору принца представилось совершенно незнакомое суровое лицо.
- Вставай, мальчик, - резко сказал факельщик. - Тебя ожидают на суде.
Принц спросонья захлопал глазами, как совенок; хоть убей, он не мог так с ходу понять, что происходит. Это явственно не был просто дурной сон: факел трещал, дымил и пах смолой так сильно, как может быть только наяву.
- Никуда я не пойду, вот еще! Я же сплю! - запоздало возмутился принц, делая попытку натянуть одеяло на голову. Факельщик бесцеремонно сдернул его, оставив королевское высочество съежившимся на простынях в одной белой ночной рубашонке до колен.
- Вставай, время не ждет. Ты должен пойти со мной.
- Кому это я должен? - наполовину возмущенно, наполовину - уже - испуганно воскликнул Арнольд. В первый раз за его десятилетнюю жизнь с ним разговаривали таким тоном, и принц внезапно почувствовал себя очень маленьким. Как будто он вовсе не особа королевской крови, а просто мальчик в коротенькой сорочке. Нельзя сказать, чтобы это новое ощущение ему понравилось. Произошла какая-то жуткая путаница, неразбериха, но все еще могло оказаться просто неправдой.
- Я тут никому ничего не должен! Я не хочу ни на какой дурацкий суд, кроме того, я болею! Отстаньте от меня!
Пришедший за ним протянул руку и легко, как младенца, выдернул его из постели. Чтобы не упасть, Арнольду пришлось ухватиться за балдахин. Теперь он стоял перед факельщиком, босой, встрепанный и злющий.
- Ты должен именем короля.
- Король - мой отец! Я принц! - отчаянно вскрикнул Арнольд, но возглас его разбился о спокойный и удивленный взгляд ночного вестника:
- Ты не принц, и твой отец не правит здесь. Идем, тебя ожидают.
- Я больной, - как последний аргумент, пролепетал Арнольд. Ему внезапно стало очень страшно. Будто он попал в середину сна, откуда невозможно выбраться. Он ущипнул себя свободной рукой за щеку - и даже зашипел от боли, но не проснулся. Лицо факельщика завораживало его: такое оно было спокойное, безмятежное, может, даже и красивое - но уж очень не той красотой. Одежды воина были длинными, как у монаха, а рука - крепкой, как металл. Он покачал головой, и Арнольд понял, что тот прав - у него и впрямь в кои-то веки ничего не болело. Даже сон слетел, как шелуха, а болезнь оставила тело полностью, будто ее затушили, как чадящую свечу.
- Дайте хоть одеться, - смиряясь от страха, прошептал мальчик. Ответом ему был отрицательный жест:
- Не стоит. Теперь это уже неважно.
Уже, вихрем пронеслось в голове у принца, что это значит - уже? Мамочки, неужели меня хотят убить? Может, замок захватили, пока я спал, и теперь мне конец? Почему ночью приходит такой страшный человек, и куда он меня хочет вести? Я не хочу, не хочу, подумал он, зажмуриваясь, и ему показалось, что он куда-то проваливается. Тут неподалеку раздался пронзительный крик, Арнольд открыл глаза - и увидел второго человека с факелом, который вел за руку его сестру. Агнесса мотала светлой головой, путаясь ногами в длинной ночной рубашке. Шаги ведшего для нее были слишком широки.
Принц и принцесса встретились глазами. В свете двух факелов глазищи у обоих были огромные и очень испуганные. Два воина обменялись кивками и двинулись к дверям. Арнольд шел первым, не смея оглянуться, и плиты пола холодили его босые ступни.
По дороге они поняли, что не знают, куда их ведут. Замок, который двое детей облазили вдоль и поперек, как-то странно изменил свою форму и размеры: вот этой длинной анфилады, кажется, раньше и вовсе не было, а тот коридор выводил совсем не сюда... В полной тишине они прошли галерею портретов, но с них вместо предков смотрели какие-то совсем незнакомые, странные люди. Конная статуя непонятно кого выступила в свете огня из-за поворота, проводила их взглядом. Арнольд хотел закричать - и не мог. Он слышал только свое прерывистое дыхание и тяжелые шаги того, кто шел у него за спиной. Этот факельщик даже злым не казался - он был никаким, и от этого больше всего хотелось заплакать. Потом Арнольд услышал, как хлюпает носом его сестра, и остановился, желая взять ее за руку. Страж, как ни странно, молча посторонился и дал ему подойти к Агнессе, и теперь процессия обрела несколько иной вид - один воин с факелом впереди, другой сзади, а в середине - двое детей, намертво сцепившихся руками.
Дойдя до огромной двери, обитой железом, передний страж остановился и трижды ударил в нее рукоятью факела. Несколько искр, шипя, скатились к ногам близнецов. Дверь беззвучно распахнулась, и яркий свет сотен свеч и светильников хлынул из нее. То была Зала Суда.
Один или два раза детям уже приходилось здесь бывать - когда король Альберт рассматривал дела особой важности, на которых требовалось присутствие всей королевской семьи. Места близнецов были тогда в королевской ложе, для них ставили специальные высокие кресла. Но на этот раз их повели не туда. Стражи проводили их до узкой деревянной скамьи за особой перегородкой, и это была скамья подсудимых.
Арнольд затравленно озирался, и ему казалось, что в зале нет ни одного знакомого лица. Одновременно все они кого-то ему напоминали, а народу было множество - шелест многих голосов носился меж драпированных алым стен, подобно шуму моря. Место Короля пустовало; на кресле обвинителя сидел некто в белом судейском парике, и его лицо тоже казалось смутно знакомым. Арнольд неожиданно понял, что у него кружится голова от страха, и он поспешно сел на деревянную скамью - только чтобы не упасть. Ноги стали словно бы ватными. Агнесса, которую он невольно потянул за руку, опустилась рядом с братом и прижалась к нему. Скамья была очень жесткой сквозь тонкий шелк их ночных рубашек. Арнольд вдруг остро осознал, что сидит босой и почти голый под этими бесчисленными взглядами, на ярком свету - и ему стало жарко от стыда.
Судья резко встал. Что-то не то было у него с ростом, стоя он был ненамного выше, чем сидя; но узнали его дети все же не раньше, чем он заговорил. Это был он. Лорд-мэр-генерал фон Коротыш.
Шум в зале моментально умолк. Два стража, уже без факелов, опираясь на блестящие мечи, замерли по две стороны скамьи.
- Обвиняемые Арнольд и Агнесса, встаньте!
Они поднялись, хотя ноги держали их с трудом. Они были очень маленькими и очень хорошенькими, похожими на какую-нибудь трогательную картинку вроде "Христианских детей в Колизее". Однако зал молчал, и все взгляды, на которые натыкались глаза близнецов, были холодными и жесткими.
- Кто имеет в чем обвинить этих двоих, пусть скажет! - воскликнул ужасный фон Коротыш, указуя на них смуглой длинной рукой. На нем была судейская мантия в золотом шитье и квадратная черная шапочка. Если бы его видел король Альберт, он бы так и покатился от смеха. А может, и не покатился бы. В карлике-судье было что-то очень величественное, едва ли не королевское, а лицо казалось почти устрашающим.
В первом ряду вскочил кто-то, какая-то грязная тень, и Агнесса отстраненно подивилась, как такого оборванца пустили в зал.
- Я, господин судья, сидел возле церкви, - запинаясь, начал тот, - ибо волею королевской мой удел - людское милосердие. Я, понимаете ли, должен взывать к милосердию, дабы через меня являлась людская добрая воля...
- Довольно, брат, - прервал его судья, - не о том речь. Что ты можешь сказать об этих виновных?
- На праздник Преображения, когда я сидел возле церкви, маленькая девочка наступила на мою шляпу. Она раскидала мои деньги, монетки из шляпы, и раздавила кусок хлеба, который я хотел съесть. Она сделала это нарочно, господин судья.
- Хорошо, брат. Ты сказал. Есть ли кому что добавить?
Где-то в середине зала вскочила пожилая дама, одетая в ярко-зеленые шелка. Арнольд внезапно узнал ее, и ему стало почти физически больно.
- Господин судья, на балу, куда я пришла, окрыленная новой любовью, эти дети насмеялись над моей старостью. А маленький мальчик наступил на мой шлейф, шлейф последнего бального платья. Когда он оторвался и я вскрикнула, девочка сказала мне, что он сделал правильно, все равно таких шлейфов сейчас уже не носят. Я ушла с бала и плакала несколько часов. Они сделали это нарочно, господин судья.
Следующим поднялся какой-то юный рыцарь, в которого Арнольд однажды запустил из окна сырым яйцом, упражняясь в меткости. Потом - девочка, чье нарядное платье близнецы забрызгали, галопом подъезжая на пони к церковным вратам. Потом - пришлая паломница, из чьего молитвенника Агнесса вырвала понравившуюся картинку... Потом... Они все вставали и вставали, мир быстро кружился вокруг близнецов, голоса накладывались один на другой... Появлялись и совсем знакомые лица: Волюнтас, которого почему-то очень чтили здесь и называли не иначе как "Господин Учитель", мадам Изабель, сказавшая что-то вроде "Они есть быть злой... Издеваться хотеть, смеяться над мой разговор..." Была какая-то маленькая невзрачная женщина, которую все называли принцессой и обращались к ней на "вы". Была - самой последней - высокая светловолосая дама, которая долго неподвижно смотрела на детей, и под ее взглядом оба они сжались.
- Я - ваша мать, Бригита, - чуть слышно сказала высокая леди, и слезы потекли по ее щекам. - Я отдала вам свою жизнь, и вот как вы ей распорядились. Но, сынок, но, доченька, ни один из вас ни разу не помолился за меня.
Она закрыла лицо ладонями, и какие-то люди повели ее прочь из зала. Арнольд дрожал, как лист на ветру, потому что ясно понял - она плачет от стыда.
- Она же умерла, - чуть слышно проговорила Агнесса. Из глаз ее прямо-таки изливался страх. - Арнольд, мы что, тоже умерли? Мы умерли, да?..
Брат не успел ответить. Судья поднял руку, и вновь поднявшийся шелест голосов стих.
- Есть ли кому что сказать в защиту обвиняемых? Пусть скажет сейчас или молчит всегда.
Зал безмолвствовал. Арнольда продрало по спине диким холодом. И над тишиной зала поднялся один тоненький, старый голосок:
- Я скажу, господин судья.
- Говори, сестра, - позволил Коротыш, и в толпе поднялась тощая старушка с черной повязкой на глазах.
- Я слепая, господин судья. И я слишком слаба, чтобы драться с другими нищими за лучшее место. Когда королевская семья ехала праздничным майским поездом, принц Ричард щедро раздавал милостыню, и нищие и увечные обступили его. Я же не могла пробиться поближе и стояла в стороне. Тогда девочка шепнула мальчику, и он бросил серебряную монетку и попал в меня, и я подобрала ее и купила себе хлеба и молока. И я не умерла с голоду, господин судья. Поэтому я прошу о милости для мальчика, и для девочки, подвигшей его на милость.
Коротыш нахмурился. Несколько минут он думал, подперев рукою лоб, потом распрямился.
- Советники, подойдите сюда. Я буду совещаться с вами.
Два воина, замершие за спинами детей, встрепенулись. Вложив мечи в ножны, они двинулись к судье, и полы их длинных серых одежд шуршали по камням, как сложенные крылья. Некоторое время они говорили, низко нагнувшись к суровому судье; потом отступили.
Судья поднял руку. Кисть его с длинными точеными пальцами, в искрах драгоценных колец, казалась удивительно красивой.
- Я выслушал свидетелей, и теперь мне известны мотивы этого поступка. Монетка была подана не из милости: девочка всего лишь сказала брату, что он не докинет монеты до госпожи моей сестры. Мальчик не согласился, ибо считал себя ловким и метким, и кинул самую мелкую из бывших у него монет, и волею Короля она долетела - так как госпоже моей сестре не время было умереть от голода. Так, единственная милость, которую содеяли эти двое, пришла в мир через их гордыню. Просьба о помиловании отклоняется. Я объявляю приговор - СМЕРТЬ.
Смерть, смерть, - эхом пронеслось по залу. Арнольд зажмурился и зажал руками уши. Смерть! За пару мелких пакостей, безобидных шуточек - смерть? Не может, не может, не может быть, чтобы это действительно случалось, чтобы это случалось именно со мной!..
Двое советников в серых одеждах снова наклонились к судье. Всегда бесстрастные, их прекрасные молодые лица на этот раз выглядели взволнованными. Казалось, они о чем-то упрашивают Коротыша, а он сомневается; но вот он словно нехотя кивнул головой и опять возвысил голос.
- Закон Короля есть закон. Пусть придет Матушка с-Маленькими-Весами!
- Матушка, Матушка! - послышалось вокруг, люди согласно закивали, - и через толпу прошла к скамье подсудимых маленькая фигурка, закутанная в длинный черный балахон.
До этого мига Арнольд еще не верил в смерть. Но теперь, когда он увидел Матушку с-Маленькими-Весами, он закричал. Они действительно умерли, и она и была сама Смерть.
Матушка с-Маленькими-Весами была сухонькая, в черном капюшоне вроде монашеского, из которого выглядывало острое личико. Она была старше всех на свете, с кожей сухой и гладкой, словно пергамент, а глаза у Матушки были маленькие, черные и круглые, как замочные скважины. Она чуть-чуть улыбалась уголками рта, а вот губ у нее не было. В одной руке она держала маленькие весы с золотой гирькой, а в другой - длинную железную спицу.
Она посмотрела в лицо Арнольду, и он не смог отшатнуться.
- Не бойся, сынок, дай-ка ручку, - сказала Матушка с-Маленькими-Весами, и взяла его запястье своими пергаментными пальцами. Длинной спицей она уколола мальчику палец, и ледяной холодок пробежал ему до самого плеча, но и крикнуть он не успел. Капля крови повисла на кончике пальца, и Матушка подставила под нее свои маленькие весы.
Потом она обернулась к Агнессе. Арнольд дернулся в порыве защитить сестренку, ни за что нельзя, чтобы ее кололи этой мерзкой иглой - но этого и не случилось. Агнесса заплакала от страха.
- Слезы, дочка? - прошептала Матушка с-Маленькими-Весами, протягивая спицу к самому ее лицу. - Это хорошо. Что кровь, что слезы - это все одно.
С этими словами она поймала крупную прозрачную каплю на кончик своей иглы и опустила ее на чашечку весов, где уже лежала кровинка. Потом легкими пальцами поставила на другую чашу золотую гирьку.
Маленькие весы, вознесенные вверх на пергаментной ручке, дрогнули. Золотая гирька плавно поплыла вверх, а та чаша, куда упали две капельки - алая и белая - оказалась внизу. Совсем внизу. Матушка подошла к судье и поставила свои маленькие весы перед судьей, и улыбнулась.
Судья обвел зал глазами. Арнольд и Агнесса под его взглядом плотнее прижались друг к другу. Брат покрепче сжал сестринскую руку.
- Мой приговор подтвержден, - сказал судья, и голос его показался очень громким. Два советника по бокам от него опустили лица. - Мой приговор подтвержден, и это - СМЕРТЬ.
Смерть, - повторило многоголосое эхо. Арнольд втянул воздух сквозь зубы, и в глазах у него потемнело.
- Нет.
Это сказал голос из зала, сказал твердо и резко. Голос этот был таким безумно знакомым, что Арнольд просто задохнулся на миг. Агнесса дернулась.
Высокий человек в красной рыцарской котте пробирался сквозь толпу, раздававшуюся перед ним, и волосы его ярко блестели в свечном свете. Все взгляды обратились к нему, когда он вышел на середину зала, повернулся к судье, и дети могли различить даже редкие веснушки на его лице. Это был принц Ричард.
- Нет, господин судья, они не заслужили смерть. Они всего лишь дети, и им не объяснили, в чем их неправота. Разве больной виноват в том, что он болен? Нет, то вина здоровых, которые не хотят его излечить. Они не преступники, господин судья, но просто несчастные дети, и я взываю к милосердию.
Судья приподнялся на своем кресле, вглядываясь в лицо защитника черными, сарацинскими глазами. Он казался очень пораженным.
- Кто ты такой, что просишь о милосердии для них? Каково твое право?
- Я люблю их, - просто ответил Ричард, и был он такой спокойный и надежный, что дети едва не заплакали от радости.
- Вот как! - судья казался озадаченным. - Что ж, это дает тебе некое право говорить на суде. Но ответь, почему же ты их любишь? Есть ли тому какая-нибудь причина?
- Есть, господин. Я - их брат, в том числе и по крови.
- Ах, вот как! - на лице судьи написалось видимое облегчение. Он снова откинулся на спинку кресла. - Тогда твои показания не имеют никакого веса, никакого. На суде слова родственников, в особенности братьев, к сведению не принимаются. Брат не может говорить за брата, таков закон. Таков старый закон, бывший еще до Короля.
Ричард нахмурился. Светлое лицо его словно бы затуманилось, но он явно не собирался никуда уходить. Тут Матушка с-Маленькими-Весами внезапно подала голос, и на этот раз она не шептала, а говорила громко и пронзительно:
- Что ты здесь делаешь? Как ты сюда вошел? Тебя здесь быть не может, быть не может. Это не твое время, это не твое место. Уходи, Ричард, уходи прочь, сынок. Это не твое дело, не твое.
Ричард мотнул головой. Светлые волосы на миг закрыли ему глаза.
- Я не уйду. Я знаю законы. Есть закон поединка.
- Поединка? - вскричал судья, выпрямляясь в кресле. - Ты хорошо знаешь законы, я вижу. Ты действительно хочешь судебного поединка, защитник? Ты помнишь о цене?
Ричард кивнул. Веснушки на его лице потемнели, так бледен он был.
- Я помню о цене. Ставка - жизни обвиняемых плюс жизнь защитника. Но я готов.
- Ты впрямь будешь биться по закону поединка? Скажи об этом. Я спрашиваю в последний раз.
- Да. Я буду драться по закону поединка.
Он не смог произнести букву "р", как всегда с ним случалось в минуты волнений. Он положил руку на рукоять меча и теперь стоял, прямой и твердый, посреди алого зала, ожидая боя.
Арнольд едва не кинулся к брату, но тяжкие руки легли ему на плечи. Это был серый страж, или советник - и второй такой же оказался за спиною у Агнессы. Их отвели в сторону, и там остановили, не отпуская. Руки стражей были не теплы и не холодны, но тверды, как латные рукавицы.
- Кто будет моим противником? - спросил Ричард, оглядываясь.
- Я, - ответил судья и поднялся со своего кресла.
Он встал и внезапно оказался очень высоким. Лицо его было прежним - смуглое, с орлиным носом и острыми чертами, но теперь они казались грозными и даже страшными. Он вышел в середину зала, медленно и тяжело ступая - тот, кого в замке короля Альберта называли лорд-мэр-генерал фон Коротыш, и ростом он был выше Ричарда. Под алой мантией поблескивала кольчуга, а у бедра виднелся длинный меч. Судья скинул мантию, которую подхватили какие-то подоспевшие люди, сорвал с головы белый завитой парик. Грива черных, как вороньи перья, волос рассыпалась по его плечам. Противники обнажили оружие и салютовали друг другу по рыцарскому обычаю.
Первый же удар судьи был сокрушителен и быстр, как укус змеи. Длинный меч прорезал шелк алой котты и прорубил кольчугу у Ричарда на правом плече. Арнольд и Агнесса дернулись под руками суровых стражей. Рыцарь дернулся от боли, но стерпел, только быстро перехватил меч в левую руку. Его атака тоже была быстрой и точной - он полоснул врага по животу. Того спасла кольчуга. Несколько следующих ударов приходилось в меч, потом Ричард легко ранил противника в правое бедро. Кажется, его кольчуга защищала лучше: Ричарду ни разу не удалось его ранить серьезно. Агнесса что-то шептала, может быть, молилась; Арнольд кусал губы... И вдруг судья, уйдя от удара их брата, дернулся вперед и одним длинным колющим ударом... продирая кольчугу, с каким-то неимоверным оглушительным хрустом... вонзил клинок Ричарду в грудь. Принц качнулся вперед, на меч, глаза его широко распахнулись от боли... Он умер почти сразу, и противник стряхнул его тело с меча. Принц упал на спину в неловкой, неестественной позе, и красное пятно стремительно расплылось по красной одежде.
Кажется, дети закричали - впрочем, своего крика никто из них не услышал. Победитель распрямился, воздевая меч, по клинку стекало алое пламя. Темные глаза его горели. В зале стояла мертвая, задохнувшаяся тишина.
И тут в движение пришла одна-единственная черная фигурка. Это была Матушка с-Маленькими-Весами. Она мелкими шажками приближалась к победителю, и в руке ее, похожей на куриную лапку, подрагивали маленькие весы.
- Приговор подтвержден, - выговорил судья, указывая мечом на мертвого рыцаря у своих ног. - Он проиграл. Они осуждены на смерть.
Матушка, не отрывая от него своего черного взгляда, покачала маленькой головой.
- Постой, судья. Ты не знаешь закона.
- Закон поединка был исполнен.
- Закон поединка неизвестен судьям.
- Что? - воскликнул судья, и брови его мучительно сошлись на переносице. - Что... ты имеешь в виду?
- Закон Короля, каким он стал ныне. Тот, что неизвестен судьям, но который исполняю я. В поединке победа принадлежит тому, кто повержен.
- Что? - повторил судья, бледнея, как полотно, как принц Ричард, чье бескровное лицо белело на алом светящимся пятном.
- Таков закон. Судья не знает его и не может знать, пока не окончится поединок. Но теперь мы посмотрим, какова цена этого боя. Истинную цену мы узнаем сейчас.
Матушка наклонилась к мертвому рыцарю, извлекая из складок своего черного одеяния длинную спицу. Но судья удержал ее руку.
- Я не позволю тебе. Я победил.
- Я служу Королю, - так же тихо, как и до этого, заметила Матушка, поглядывая на него снизу вверх. - Или ты отречешься от своей службы? Или ты забыл свое место?
Судья отступил, и она взяла на кончик спицы каплю крови, что выступила из раны. Взяла и бережно опустила алую капельку на чашечку Маленьких Весов. Ту, где уже лежали две капельки - красная и прозрачная.
И маленькие весы снова ожили. Золотая гирька плавно поплыла вниз, а вторая чаша взлетела и так замерла, чуть покачиваясь. Матушка с-Маленькими-Весами подняла весы на сухой ладошке и показала всем, и в этот миг белое лицо Ричарда стало еще белее.
- Они помилованы.
- Они помилованы, - повторил господин судья, которого близнецы сначала почему-то - непонятно, почему! - перепутали с королевским шутом по кличке фон Коротыш, - и низко поклонился Матушке.
- Уведите их, - приказал он кому-то - наверное, стражам, но Арнольд все не мог отвести глаз от лица своего мертвого брата, и когда страж твердыми руками нажал ему на плечи, мир неожиданно закружился, завертелся и полетел во тьму. Последнее, что почувствовал мальчик - это как две сильные руки подхватывают его легко, как перышко; и наступила совсем ночь.
...Проснулся Арнольд в своей постели, под голубым балдахином. Было серенькое прохладное утро, пахло цветами. Мальчик открыл глаза и понял две вещи - первое, что он ужасно хочет пить, а второе - он так слаб, что даже не может позвать и попросить водички. Несколько минут он лежал, собираясь с силами, чтобы издать хоть какой-нибудь звук, и водя языком по губам. Потом скрипнула дверь, послышались шаги. Тихие голоса продолжали какой-то давно начатый разговор.
- Да, да, сегодня кризис уже миновал. Я думаю, он проснется и попросит пить, а через неделю уже бегать будет... Эта ночь была решающая, и уж если они ее вытянули - теперь точно не помрут... Чудом, чудом, Ваше Величество! Не иначе как Волюнтас... то есть брат Христофорус - хорошо молился...
Балдахин приподняла чья-то рука, и мальчик увидел троих - незнакомого монаха, - врача, наверное, - с бокалом воды в руке, взволнованную и постаревшую лет на десять мадам Изабель... Третьим был отец, король Альберт, и при взгляде на его лицо Арнольд чуть не расплакался. Он хотел что-то сказать, попросить пить - и не смог. Тогда он просто улыбнулся.
-...А... Агнесса...
- Жива, жива, - предупреждая вопрос, сказала мадам Изабель, вытирая принцу губы салфеткой. - Принцесса жива быть... У ее есть монах дежурить... Вы есть болеть совсем одинаково, ах, близнецы есть, ничего не есть сказать... То есть... ничего не ска-жешь... Одна ночь почти умирать, один утро вместе оживать... - и она промокнула уголки глаз тою же салфеткою. Что-то в этом жесте пришло к Арнольду как узнавание - или знак - и сердце его дрогнуло, когда он спросил:
- А... Ричард?..
И отвела взгляд мадам Изабель, готовясь солгать, но встретилась вновь глазами с мальчиком - и не смогла. Она увидела, что он уже все знает, и сказала как есть. Почему-то даже совсем без акцента.
- Принц Ричард убит ночью во время штурма. Шальною стрелой, мой принц. Да упокоит Господь его душу, гонец прискакал на рассвете...
И старая дама заплакала, прижимая к глазам совершенно бесполезную салфетку.
...Вот, пожалуй, и пришел этой сказке конец. Может быть, то, что сделал принц Ричард, и называется - помолиться за другого; в таком случае, дело это непростое и опасное, зато всегда находящее ответ. А может, и иначе; как оно на самом деле - знает только Господь да, может, еще Матушка с-Маленькими-Весами. Остается только добавить, что Арнольд и Агнесса жили еще долго и, пожалуй, все-таки счастливо, хотя много всего разного у них случалось, а когда пришел срок, стали они королем и королевой. Срок этот, признаться, пришел довольно скоро, потому что король Альберт II Благочестивый прожил всего пять с лишним лет после смерти своего любимого сына. А злого северного барона Ричард тогда все-таки победил, и больше он никаких гадостей не устраивал. И правили Арнольд с Агнессой мудро и справедливо, и во время их правления случилось много всего интересного. Но это уже совсем другая сказка. В окончание же этой надобно сказать, что правили король Арнольд с королевой Агнессой вместе не только потому, что привыкли все делать сообща, но еще и оттого, что до конца так и не могли никогда разобраться, кто же из них все-таки старше...
return_links();
//echo 15;
?>
build_links();
?>