Главная Новости Библиотека Тол-Эрессеа Таверна "7 Кубков" Портал Амбар Личные страницы
Игры Юмор Литература Нетекстовые материалы


Ингадарь

Ярун

(из Песен Волчьего Солнышка)

Он был молод. Он был красив. И хорош собой, и благороден духом…

Любит таких воинское счастье. Любит таких и сам Владыка Громов, повелитель воинов. И был он воином. Не старшим, но знаемым, славным. И словно берегли боги любимца: обходили его вражьи клинки и стрелы…

Любит таких и счастье мирское. Заглядывались-заглядывались ему вслед девушки, а была и та, кого так и звали: Красой. Радовалась она, и расшивала рубаху милому суженому. Сговаривали и свадьбу к зиме… С таким-то лестно породниться… Да и взять за себя такую красавицу, и умелицу, каких поискать…


Ладить-то ладили, сговаривать-то сговаривали, да только… Говорят, завистливы Темные Боги к счастью людскому…


Злая зима выдалась. Как закружило-завьюжило, без заморозков-оттепелей, ледяными ветрами севера, спеленало Матерь-Землю в ледяную пелену, заковало реки-озера, да и грянули великие морозы… Только стонали деревья под ледяными ветрами… Холода было… Зла да люта та, которую не называют, что с зимой приходит…


Не валили его стрелы вражьи - хворь свалила. Слег с зимой Ярун. Верилось-казалось - пройдет, молодой все-таки, сила Жизни возьмет свое. И, казалось, становилось лучше, и радовалась родня. Недолго радовалась: проходило время и снова хуже становилось ему. И ничего не могло помочь. Все пытались, всем пытались, - и помогало, и, казалось, поможет, но проходило время, и только еще хуже становилось ему… Словно засел в нем кто-то и ел его изнутри…

И кляли, кляли люди злых Темных Богов, что так завистливы к чужому счастью, и так платят, таким горем - людям…


… - Ветер, друг-мой-брат, слышишь - песню горя? Холодны, холодны зимние ветры, но то, что там - холоднее ветров…

Ветер, друг-мой-брат, слышишь - песню плача? Страшны, беспощадны дети Зимы, но то, что там - беспощадней их…

Ветер, друг-мой-брат, страшит людей Имя мое, но то, что там - безымянно…

Ветер, друг-мой-брат, помоги моим крыльям…

- Тебя же проклинают!

- Что мне до проклятий?

- Говорят, ты жестока?

- Не настолько…


Ох, бушевала, бушевала метель в тот вечер, словно замести дома хотелось ей по стены, по крыши. И терзали людские души заунывные, страшные песни ледяного ветра… И шептались люди, и пугали младших - старшие, мол, ходит по земле Незваная Гостья, Повелительница Смерти, та, которую не называют - не навлечь бы беду; говорят - злые силы с зимой властвуют в этом мире и торжествуют временную победу над Пресветлым Солнцем.


Может ли быть с такой зимой что доброе? И сказал Старший, что умрет Ярун… И поселилось в доме горе. Только не хотелось людям - бросать надежду…


Бушевал, бушевал ветер. И словно ледяные крылья зимнего ветра принесли ее к дому. Она попросила приюта, а кто откажет в нем, особенно когда на полсвета крутит зима свои ледяные вихри, и ищи не ищи не найти дороги от их дома на отшибе до других домов…


Много, много бы вопросов вызвала бы она, будь тем, кто в доме полегче. Ибо - не пойми откуда, не пойми куда, странная, слишком странная… Может - чужеземка? - но почему так легко говорит?..

Но коль так легко прошла в дом, защищенный по мере сил от незваных гостей, от нелюдских бед, коль так доверчиво протянула руки к огню - известно, нелюдь боится, - не со злом мира нелюди пришла она сюда. Да и просто - глаз таких у Зла не бывает. Говорят - холодны глаза Зла… А про эти - хоть и черные, цвет недобрый, все можно сказать, но холодные нельзя… Правда, не подумали люди, не вспомнили, что об имени они гостью свою незваную спросить позабыли…

И поверили ей люди. И поведали - о своем горе…

И тогда сказала она, что могла бы - помочь… Не удивился Старший, только сказал, что Яруну вряд ли солнце завтрашнего дня увидать. Отозвалась она: "Так идем - сейчас". И спросил Старший: "Может ли во тьме быть что доброе?" "Может, - ответила она с какой-то странной улыбкой. - Когда до утра уже не дожить…"


Никто бы не заметил, а только вздрогнула она, когда привели ее к Яруну, и поняла она, что с ним. И только тихо, но повелительно сказала Старшему - уходи. И послушно ушел тот.

Мудр, мудр был Старший, когда повелел всем оставить родича…


Просто ее глаза видели не только людей, но и нелюдь. И то, что хуже нелюди. И сразу поняла она то, что не один Ярун был… И не видь бы - сразу поняла. Холод царил в горнице… И ничто живое, да и от жизни, да и даже от здешней нежити таким холодом быть - не может… Даже в лютые морозы - холод-холодом, да не такой…

Потому что то, что было там - и нежитью не было… Серой изморозью гася последние огонечки жизни, рядом с Яруном было - нечто - ни облика, ни вида, ни цвета не было у этого…

Оно не обращало внимания на людей. Если бы оно было способно испытывать хоть какие-то чувства - кроме голода - то, пожалуй, презирало бы их. Что этому эти жалкие люди с их призывам к силам этого мира? Силы этого мира ничего не смогут с ним сделать - попросту потому что не верят, что такое может существовать… Что Чужим местные боги? Оно получит то, что хотело - еду и силу… А потом - еще ой, как пожалеет тот благодетель, что призвал это сюда…


Если бы оно могло поразиться - поразилось бы, что встала вдруг стена между ним и пищей. Но не успело: голос был или не голос, - но ощутимая сила приказала:

- Встать!

Чье-то усилие смяло и смело бесформенность, придавая этому форму, отдаленно схожую с человеком.

Бояться оно могло - и ему стало страшно: что могло его так подчинить? И отчаянно попыталось оно увидеть, кто же так властен над ним? И ничего не увидело…

- Имя? - продолжал голос - или не голос? Оно, помимо воли… не отозвалось, но знало, что кто бы там ни был, он уже знает ответ:

- Значит, нет имени? Безымень… - словно огненным - или настолько холодным, что жжет? - хлыстом стегнул голос, и дальше - с усмешкой, которую и оно поняло, - ах, ты хочешь видеть, кто с тобой так? Ну, смотри…

Безликие не видят лиц, они видят другое. Если бы оно могло ожидать чего-то, ожидало бы чего угодно иного, но ответ окончательно вогнал это в страх, когда оно увидело - стену тьмы, черное яростное пламя - или жгучий холод?

- Узнал?

Было бы оно человеком - на колени бы грохнулось, угадавши, кто перед этим… Связываться с подобным этому явно не стоило бы… В отличие от людей, оно-то знало о взаимоотношениях Чужого мира несколько иное

- Боишься? Правильно делаешь! Так, кто послал тебя?

В этом не было благодарности к призвавшему - для чего-то, способного испытывать только голод, благодарность была бы странным чувством. Впрочем, если бы оно и хотело это скрыть - спрашивающий уже знал ответ:

- Что ж, хватит! - и черное пламя потянулось к нему. - Прочь!


Звука не было. Было - черное пламя, полыхнувшее, казалось, на весь свет, и медленно растекающиеся, обращающиеся в ничто нечто - только осколки серой изморози на полу…


И тихо, устало, тяжело - по этой изморози, растаявшей от приближения, - подошла к Яруну. Никто бы, даже Старший, не увидел бы, но эти странные черные глаза видели, что Жизнь возьмет верх всем желанием бытия… И для него все еще будет… Она улыбнулась - немножко печально, немножко насмешливо…

Но улыбка растаяла, потому что Ярун открыл глаза…


Можно обмануть людей. Людей, верящих только своим страшным сказкам легко обмануть… Но человека, уже успевшего заглянуть, что там, за Порогом, обмануть невозможно… И первым взглядом Ярун уже увидел - суть, увидел - кто перед ним…

Был - шепот, почти шорох, - только она-то слышала и неслышимое - сказавший Имя. И не было в нем - ни боли, не страха - спокойствие неизбежности… и та опять улыбнулась:

- Я… Не бойся, пока - не нужна мне твоя душа: Красе она нужнее. Спи, Ярун… - и - ледяная ладонь на лоб…

И он спал - и видел во сне восходящее солнце. И первые лучи его светили ей в спину, когда выходила она из горницы.

- Как? - спросил Старший. Даже надежды в голосе не было.

- Проснется, - отозвалась она. - Есть захочет. Кормить до отвалу… ты еще внуков своих, сыновей его, учить будешь, Старший…

И была радость, почти не верящая в себя. И благодарность - безмерная - странной пришедшей:

- Красе не забудь сказать, пусть порадуется… - улыбнулась та.


А потом - сказала она, что ей пора уходить, ее даже просили - не спешить… И спрашивал Старший:

- Что мы можем сделать для тебя?

- Ничего… А хотя… Ты знаешь, кто такой - прозванный Чернорадцем?

На лице Старшего отразилось изумление. Потом он, вероятно, понял, к чему она это сказала, и изумление переросло в гнев:

- Так это он содеял?

- Он… Нет, Старший, я сама с ним поговорю… - и в этот момент он глянул ей в глаза. Старший ни за что не признался бы себе, но его пробрал страх - словно ледяным вихрем по душе прошлись.

- Да он-то не как люди живет… По таким-то болотам - знаешь, может, народ Гиблыми зовет - и зимой-то не пройдешь… Да и то - знаем, что там, а дороги - не знаем…

- Найду! - ответила она. На этот раз не рискнул Старший встретиться с ней взглядом.

- Только, - он замялся, - люди говорят, служит он... - обернулся на солнце: помоги, пресветлое, как зимой-то беду не называй другими именами, а как услышит, в свое-то время? - недоброму… Той, кого не называют…

- Кому он служит?! - и в голосе - ледяной хлыст гнева, и четко, почти по слогам - Имя.

- Ох, - почти вздрогнул Старший. - И кто ты, чтоб ее не бояться? - и, про себя: "Нам-то - людям как людям... Солнце Пресветлое, помоги нам от беды, отгони Злую прочь!.."

Он не сразу понял, что она ему ответила, ответила на не сказанное… Понял - только когда ледяной порыв ветра швырнул ему в лицо искорки-искринки снега.

А была - зимним серебром и печалью звенящая насмешка:

- Не гони меня, Старший: ухожу уже…

И только - снежный вихрь при ясном небе - куда-то дальше, дальше в занебесье… И - никого…


…Гиблыми болота эти народ называл недаром. И зимой, когда все замерзало, редко кто рисковал - туда, а летом - кто попадал, тот пропадал… Недобрая слава ходила о них…

Говорили старшие да знающие: обходи болота стороной! Нот это по обычным-то нелюдь селится… Но - что нелюдь: не все из них столь злы к роду людскому, а кто злы - при известной силе отбиться можно. Но говорили здешние знающие - в гиблых и нелюдь не селиться, страшиться чего-то. И иногда добавляли шепотом: Чернорадец… Разве с той, кому… может что-то хоть мнимо живое рядом быть?..


Был вначале - осинник - мертвые ветви в небо - и болота, болота, болота… И островок в центре, до которого шал потайная тропка. А там и жил тот, чьим именем стращали старшие…


И опять кружила метель, кружила на весь свет, засыпая все ледяными вихрями, смешивая воедино землю с небом. И, согреваясь у огня в своем жилище, недобро смеялся он бешеной игре вихрей - сильна, хозяйка! И сладишь ты когда-то и с этой жалкой весной и с людьми… И будет наша власть…

Холодно же было в доме, холодно несмотря на огонь… Казалось - огню не хотелось гореть… не хотел бы он себе сознаться, но мерз, жутко мерз… Но смеялся снежным вихрям.


Был - ледяной порыв, снежные крылья метели, ветер - с севера в двери, и разом - все нараспашку… И не успел он не то, что встать - даже пошевельнуться, как - потрясенный - вслед за воем ветра услышал - голос:

- Ах, вот какой ты, страх-Чернорадец, слуга великой Неназываемой, - впрочем, дальше она назвала - Имя. Насмешливый женский голос резанул его слух, так отвыкший от человеческих голосов… Человек? Женщина? - здесь? Здесь, где даже ветра пролетают с неохотой… Да какой человек - здесь?

Но, кто бы ни насмехался, - он должен отвечать за слова. Смеха над собой Хозяйка не прощает. Он тоже не прощал.

И сказал, не подозревая, что повторяет слова Старшего:

- И кто ты, чтобы насмехаться над нами?

- Нами? - язвительно и гневно. - Дур-рак!

И следом - ледяными брызгами разлетелся скупой злой смешок, посвистом отозвался ему зимний ветер и снес хлипкую дверь. Он пронесся по дому, ледяными хлопьями погасив огонь, и искрами-осколками швырнул Чернорадцу в лицо… Это было так вдруг - он ощутил себя полностью бессильным, точно дверь, что им была открыта, захлопнулась сразу и намертво, и более беззащитным, чем голопузый несмышленыш перед матерым волком. И только, сквозь снег рассмотрев ее, Чернорадец понял, в чем он ошибался… Просто к этому лицу время не имело отношения, точно разбиваясь об него. И - глаза - черный лед, не ведавший ни жалости, ни радости…

Он не помнил, как рухнул на колени с бессвязной мольбой к Хозяйке - к чему?.. Ледяные глаза наблюдали за ним - казалось с интересом…

- Да встань ты, Чернорадец, - голос - что твоя метель за дверью. - Не служат мне люди. И не мне ты служил. - И в голосе - метельный хлыст гнева: - Швырнуть бы тебя туда, чтоб ты понял, кому!..

Как он поднялся - сам не понял. И как хватило сил устоять на ногах - тоже. Сил не хватило - привалился к стене. А ветер все пел и пел - в такт ледяному голосу, и снегом заметало вход;

- Значит, вот каков ты, великий Чернорадец, - снова смеялся - ледяным вихрем - голос. - И творишь угодное Хозяйке? Помогаешь установлению власти Тьмы и Смерти, - до немыслимых высот поднялось пение ветра там, за дверью… Беда сейчас оказавшимся там, ни следа до дому не найти в ледяных вихрях, сшивших небо и землю. Хорошо коли просто заплутаешь, да только - счастлив твой бог, если так… А то закружат, заведут метельные вихри, расчертят одну дорогу - к Смерти прямым ходом, и не сыскать следа в заметенном мире…

- А не думал ли ты, Чернорадец, что я и без помощничков разберусь, кто мне нужен, и когда?.. Если бы я хотела власти, - торжествующий метельный аккорд за дверью, - я бы получила ее. Сама. - и торжествующий аккорд рассыпался ледяными брызгами, - Но я не так глупа, как ты, - и поэтому не хочу… Людишки, - сквозь зубы, - придумают себе страшную сказочку, да сами ее и подтверждают. Как же, признать, что досадил тебе чем-то этот Ярун, да так, что на его душу не жаль и Безымянных призвать, что досадил самому и отвечать будешь сам… Так ведь нет же - служишь Хозяйке, и взывал, наверное, к ней. Моим именем призывал в мир - это. Так и отвечать выходит мне? Верный Служитель… Знаешь, кто мне служит, а, Чернорадец?

И казалось - клубящаяся за ее спиной метель ворвалась в дом снова… Но - это было так вдруг - осознал Чернорадец, что за вихрями, словно скрытые снежным маревом, - тени, иным, не метельным, да только и не тем, что было знаком ему холодом веяло от них - во много раз усиленным холодком страха - ледяной волной ужаса, холодом - замогильным. И страшно было осознавать, что оно - живое. На миг показалось ему, что он даже слышит их голоса-не-голоса: "Наш!" И стоял, замерев в смертельном ужасе в кругу теней-не-теней:

- А когда-то они были схожими с тобой, - смеялся голос из-за метельного кольца. - многие тоже оправдывались именем моим, еще чьим-то, некоторые были честней… Но я получу всех, а Дорога спросит с каждого. Что ж, теперь они мне и вправду - служат… - и вторил ледяным брызгам гневной насмешки метельный гул: "Наш он. Наш. Отдай его - нам…"- и лезвия метели - или руки? - тянулись к нему…


Бессильный ледяной ужас сковывал его. Слова почти не доходили в этот круг. И ведь не вырвешься. И навек останешься - вот так. Был ужас, было - осознание ошибки, которую уже не выправить - ничем, - и танец метельных вихрей в глазах.

А дальше - голос, прошедший сквозь кольцо:

- Яруну было хуже, Чернорадец… Будь бы я такой… - и вихри сдвинулись, не в кольце - в лапах, почти с клыками у горла ощутил себя Чернорадец… Успел подумать, что все…Но вновь прорвался голос, немного иной, чуть потерявший свои ледяные интонации:

- Но я немного не то, что вы думаете… Что ж, Чернорадец, а пошел бы ты!

А дальше - всполох ледяного ветра… И никого, только заметенный изнутри дом, да ощущения бессилия говорили, что не было это сном…


И настала весна, и прошла, а с новой весной уже порадовали Старшего Краса и Ярун первенцем своим…

И не стало слуха о Чернорадце…Куда пропал - никто не ведает…


И проходили весны и весны, и правнуки того первенца уже звали Гиблое болото - клюквенным, и ходить и летом не особенно-то боялись…


Но ни Яруновский первенец, ни потомки, а может, и сама Краса не знали, как остался Ярун жив в ту злую зиму… Слишком это было непохоже на то, во что привыкли верить.

И об этом забыли…



return_links(); //echo 15; ?> build_links(); ?>