Лайхэ

Венок для ретиария

С искренними извинениями - сеньору Рафаэлло Джованьоли, написавшему действительно хорошую книгу…

Москва, 2137г.

Майя Ольховникова, больше известная под рабочим псевдонимом Эвения, схлопотала трибунал вполне заслуженно и исключительно по собственной дурости. Пора бы знать, что с такой работой, как у нее, шутки не шутят. И влопалась она, похоже, по самые ушки.

- Ваше слово, подсудимая?

Майка поднялась. Заседание суда было закрытым, все дело - сугубо засекреченным, и народу в зале сидело немного - институтское начальство да пара-тройка блюстителей чистоты экспериментов из Высшей лиги работников по изменению хронопространства. Н-да, публика.

- А что говорить, - вздохнула она. - Грешна, казните.

Суд удалился на совещание.

Ничего доброго и светлого в перспективе не маячило. Разболтавшему тайну хронопереноса в ином времени (да и в своем, кстати, тоже) полагалось как минимум пожизненное отстранение от работы в Институте со снятием всех регалий и чинов. А раз уж разболтал ты это не маме на кухне и даже не какому-нибудь средневековому деревенскому пьянчужке, который с похмелья все начисто забудет, а самому Тэмуджину, будущему Чингисхану, то так просто отвертеться не надейся. Вдобавок если ты не зеленый салажонок, проваливший первое задание, а капитан Межгалактической службы времени, отпахавший на благо родной конторы семь лет. В общем, ближайшее будущее не радовало.

Суд вернулся; отдавая дань традиции, все встали.

Судья - молодой, лощеный дядя, типичный офисный хмырь - объявил:

- Именем Межгалактической службы времени, на основании части второй статьи восемьдесят седьмой главы "Об ответственности младшего командного состава" действующего Устава Межгалактической службы времени, подсудимая Ольховникова Майя Владимировна, она же капитан Эвения, признается виновной в необоснованном разглашении секретной информации в ином времени. Принимая во внимание отсутствие смягчающих факторов, суд приговаривает обвиняемую Ольховникову Майю Владимировну к лишению офицерского звания и, в связи с установленной неблагонадежностью обвиняемой, высылке ее в вариативную реальность. Приговор подлежит исполнению четвертого мая две тысячи сто тридцать седьмого года, приведение приговора в исполнение и выбор вариативной реальности возлагается на непосредственное руководство Ольховниковой Майи Владимировны. Решение суда окончательно и обжалованию не подлежит.

Майка почувствовала холод и слабость в коленях. Даже в зале кое у кого вытянулись лица: высылка в варианты - это худшее, что может произойти с человеком. Лига адвокатов уже не первый год ставила вопрос об отмене этого вида наказания как насилия над личностью, но успехи пока были нулевыми. А была эта высылка наказанием, пожалуй, куда более жестоким, чем даже электрический стул или пожизненное заключение. Ведь вариативная, а точнее - альтернативная реальность - это любое мало-мальски жизнеспособное творение человеческой фантазии. Среди бесконечного множества вариантов равно могут существовать и мир, описанный в "Илиаде", и какая-нибудь "Аэлита". И куда тебя зашвырнут - неизвестно.

Рим, 78г. до н.э.

Досужие гуляки, спешащие по своим делам мелкие торговцы-лоточники, несущие лектики рабы с интересом косились на женскую фигуру, бредущую по улице без цели и направления. Фигура была одета в диковинное облачение светло-зеленого цвета, плотно облегающее тело. Спутанные черные волосы спадали на плечи и спину.

Майка очнулась посреди улицы, с вялым недоумением осознав себя куда-то перемещающейся. Нескольких профессиональных взглядов, брошенных по сторонам, хватило, чтобы определить: Древний Рим, где-то первый век до нашей эры (даром, что ли, учили), окраина. Ладно, спасибо еще, что не Рони-старший с его кроманьонцами.

Самый трудный период - это она по опыту знала - первый. Даже когда точно знаешь, что через определенный срок экспедиция закончится, все равно некоторое время на душе тоскливо и неуютно. А сейчас… Не будет больше ни хронокабины, ни встречающих, ни отчетов… Все. Институтская анафема прогремела. Нет больше такого сотрудника - капитана Эвении. И даже упоминание о ней будет уже считаться дурным тоном.

Кто-то, похоже, подгадил ей напоследок - могли бы уж, учитывая семь лет безупречной службы, забросить куда-нибудь в вариативную Монголию (тьфу, вот ведь словосочетание-то!), как-никак специалист по войнам Чингисхана. Так нет же - Древний Рим, нате-здрасте, Цезарь, Клеопатра и тэ дэ. Оно конечно, есть махонькая надежда, что Илья Саныч, зав. отделом, милейший человек, нажмет кое на какие кнопочки, позволяющие рассмотреть вопрос об апелляции, но лучше уж рассчитывать на худшее. А худшее заключается в том, что Москвы родной тебе теперь, капитан Эвения, она же Ольховникова Майя Владимировна, не видать вовеки. И слава богу, что человек ты не семейный, в постоянных интимных связях не состоящий (Пашка с кафедры учета не в счет), а то долго бы еще оплакивали тебя родные и близкие… Потому что варианты - это все. Отсюда еще никто не выбирался. А если и выбирался, то потом очень быстро обнаруживал себя где-нибудь в Южно-Сахалинске. И мозги при этом имел непоправимо порушившиеся.

Майка села в тени какого-то строения и задумалась. В общем, все сложилось как нельзя хуже, но сопли распускать или вешаться мысли не возникало. Всегда рассчитывать на худшее и надеяться на лучшее - основной принцип работы, пока не усвоишь - тебя близко к хронокабине не подпустят. Спасибо еще, по древним языкам натаскана, по-латински и по-гречески изъясняется свободно, с галльским, фракийским и восточной группой похуже, но не зря же в свое время под гипнозом такую кучу всякой муры в мозги пихали… Толмачом, что ли, заделаться, наняться в какие-нибудь местные экспедиции - контакты с аборигенами налаживать? Хотя с аборигенами у римлян разговор обычно короткий - дубьем по темечку… Одно слабое утешение: варианты - это все-таки не реальная история, тут делай что угодно, хоть нанимайся тренером в школу гладиаторов и внедряй ноу-хау - использование автомата Калашникова против трезубца с сетью.

В общем, мрак полный…

Строение, в тени которого расположилась Майка, оказалось таверной. Причем, судя по всему, самой что ни на есть ширпотребной - запахи, изливавшиеся из распахнутой двери, на ресторанные, мягко говоря, не тянули. Но после всего пережитого любой русский человек пришел бы к выводу, что пора использовать национальную панацею от всех бед - а Майка была русским человеком, да еще последние семь лет состоявшим на весьма нервной службе. Алкоголя двойной очистки здесь, ясно, не водится, но древние источники авторитетно утверждают, что местная бормотуха тоже вполне ничего. Ладно, теперь не до гурманства.

В таверне было сумрачно и душно.

- Есть кто живой? - громко спросила Майка, обозревая зал.

- Есть, - приветливо отозвалась крепкая женщина средних лет, выглядывая из закутка, служившего, очевидно, кухней. Женщина была неожиданно опрятной и чистенькой; густые темные волосы с изрядной проседью, уложенные на косой пробор, закрывали правую сторону широкого румяного лица.

- А скажи-ка мне, хозяюшка, - пошла на приступ Майка, - как в твоем заведении можно выпить стаканчик вина, не имея при этом ни монетки? Ограбили, понимаешь, а знакомых у меня тут нет. Может, дрова нарубить или пол помыть?

Хозяйка уставилась на нее озадаченно - и тут-то Майка и поняла, что глаз у почтенной трактирщицы всего один, а волна волос маскирует грубый шрам от виска до подбородка. Бурное, похоже, было прошлое у дамочки…

- Это теперь во Фракии носят такие наряды? - осведомилась хозяйка, с интересом оглядывая форменный комбинезон (доблестные стражи порядка, закидывая осужденную в Древний Рим, не озаботились снабдить ее хоть какой-нибудь шмоткой в духе времени).

- Почему - во Фракии? - опешила Майка.

- Твой выговор похож на фракийский. А впрочем, кто вас, варваров, разберет… Если хочешь, можешь помочь мне замесить тесто и нарезать лук.

- Идет, - Майка бодро кивнула. Чем больше мелких дел - тем проще ни о чем не думать. И вдруг - на каком-то вдохновении - добавила: - Слушай, я ведь еще танцевать умею…

Рим, 78 г. до н.э.

Гладиаторы школы ланисты Акциана шли сюда, заранее зная, что позволить могут себе очень немногое: вернувшихся в школу пьяными пороли безо всякой жалости. Однако их неудержимо тянуло в эту затрапезную таверну на окраине Рима - тянуло за обитающим здесь призраком свободы, пусть даже свободы всего на несколько часов. А кроме того, здесь были женщины. Женщины, которых не интересовало, раб ты или патриций - лишь бы платил. И, может быть, эти дочери нищих закоулков и темных подворотен были теми немногими, кто видел в этих смертниках людей. Варвары и коренные италийцы, ветераны и зеленые юнцы - все они уже давно с мрачной иронией привыкли считать себя счастливчиками. Ибо невезучих среди них не было. Невезучих уволакивали с арены железными крючьями, и имена их исчезали из памяти. Не помнить было проще. Не вспоминать, забыть. Чтобы в снах не приходили лица друзей, убитых твоей же рукой. Чтобы просто не сойти с ума. И выжить самому.

Танцы были восприняты на ура - рок-н-ролл на столе произвел на аборигенов неизгладимое впечатление. Майка подумала насчет "ламбады", но решила придержать этот коронный номер как гвоздь программы. Музыканты - барабанщик и флейтист - долго не могли поймать ритм, но потом вошли в раж и сбацали такое, что самым могучим рок-н-ролльщикам просвещенного двадцать второго века не снилось. Жалко - бас-гитары не было.

Хозяйка только успевала ловить монеты, летевшие Майке под ноги. Похоже, сегодня заведение осталось в ба-альшом плюсе. Местные ночные бабочки скучно сидели вдоль стенки: после рок-н-ролла их вялый стриптиз под дудочку выглядел ну просто никак. Зато мужская часть населения проявила все признаки здорового оживления: новоиспеченную служительницу Терпсихоры наперебой зазывали к столу отведать местные яства, выраженные ячменными лепешками и тушеной в луке требухой. Отыскав среди этих энтузиастов одно лицо, не лишенное даже некоторой интеллигентности, Майка направилась к нему.

Это был молодой человек лет двадцати пяти - двадцати семи, черноволосый и черноглазый, с чертами лица совершенно не римскими, но правильными и вполне привлекательными. Чем-то даже Пашку с кафедры учета напоминает, ностальгически вздохнула Майка, усаживаясь рядом с ним и прикладываясь к чаше с холодным вином. Очень, кстати, приятная бормотушка, даром что "до н.э." - всякую гадость еще не научились подмешивать.

- Благодарю, - искренне сказала Майка, возвращая пустую чашу. - Ты - мой спаситель. - Еще бы, после учиненных ужимок и прыжков холодненького - самое оно. - Может быть, мой спаситель назовет свое имя?

(С молоком, можно сказать, впитанное правило - наводить контакты при первом же удобном или неудобном случае!)

Черноволосый белозубо улыбнулся и, легко подняв немаленький кувшин, опрокинул его над чашей:

- Когда-то я называл свой род и племя, отвечая на этот вопрос… А теперь - что ж! - могу сказать лишь, что я - Крикс, гладиатор из школы ланисты Акциана.

Ма-ать! Майка ощутила непреодолимое желание закурить. Потому что имя этого симпатичного черноглазого гладиатора не оставляло ни малейших сомнений насчет того, в какой времени она оказалась. Криксом звали одного из вождей восстания рабов под предводительством Спартака.

- Очень приятно, - пробормотала она, давясь куском лепешки. - А я, стало быть, Эвения. Вот и познакомились.

Рабочий псевдоним в данном случае подошел как нельзя лучше - имечко вполне себе римское, спасибо Илье Санычу - он в свое время выдумал... Хоть какая польза от прошлой жизни.

Пока они общались (Майка очень быстро убедилась, что перед ней хоть и варвар, но человек вполне неглупый и не лишенный чувства юмора), в дверях таверны произошло некоторое движение. Группа крепко поддавших граждан, гуртовавшихся у дверей, вдруг как-то очень резво рассеялась, пропуская двух мужчин в простых серых туниках, поверх которых были наброшены короткие темные плащи. Первый, пониже ростом, был темноволос и широкоплеч; грубоватая лепка крупных черт загорелого лица выдавала в нем германца. А вот его спутник… Этот словно сошел с картинки комиксов про похождения Геркулеса. В плечах - косая сажень, кудри льняные, глаза - небесной голубизны, осанка - царская, фигура - хоть сейчас беги за Фидием, Микеланджело и Мухиной.

- Спартак! - громко окликнул это неземное создание Крикс, приподнимаясь из-за стола.

И Майка отвесила челюсть.

Вот в этом-то и заключается "прелесть" альтернативной реальности, которая со временем может довести до ручки. Если ты здесь встречаешь какого-нибудь исторического персонажа, то он будет именно таким, каким его представлял себе автор данного варианта. Поэтому ничего удивительного, что с реальным Спартаком (слава богу, фотографий в каталоге с пометкой "Только для сотрудников" хватало) местный аполлоноподобный субъект ничего общего, кроме имени, не имел. Майку скрутил хохот, когда она вспомнила эти фотографии и запечатленного на них среднего роста русоволосого человека с усталыми серыми глазами. Цирк приехал, однако…

Пока она - довольно неубедительно - пыталась замаскировать смех кашлем, этот великолепный образчик романтического полета мысли неизвестного автора подошел к столу, с некоторым недоумением покосился на нее и, пожав руку Криксу и еще нескольким товарищам, уселся на скамью.

- Познакомься, Спартак, - весело сказал Крикс, наливая другу вина, - это - Эвения, новая танцовщица и, клянусь всеми богами, самая очаровательная девушка, которую я когда-либо встречал.

Спартак учтиво, но совершенно безразлично склонил голову в знак приветствия и снова обернулся к другу:

- Нам нужно поговорить, Крикс…

Майка совершенно верно истолковала это как намек исчезнуть и побрела на кухню - выяснить у хозяйки, где ей можно расположиться на ночлег. Но, не дойдя до кухонного закутка, вдруг остановилась. В мозгу что-то щелкнуло - мозаика сложилась, дав в памяти вспышку ослепительной яркости.

- Хозяйка! - она влетела в кухню пушечным ядром. - Как называется твоя таверна?

Та с изумлением воззрилась на нее своим единственным глазом.

- Таверна Венеры Либитины, - пожала она плечами, привычным движением поправляя прядь волос на щеке.

- А ты, стало быть, - Лутация Монокола?

- Ну да, - кивнула хозяйка, - так меня называют. А что ты…

Но договорить она не успела. Корчась от хохота, Майка сползала по стенке. Бросив сковороду на попечение рабыни, Лутация поспешила к своей странной гостье, опасаясь, видно, что у той припадок, но Майка, вдруг подняв на нее слезящиеся от смеха глаза, выдавила только одно слово:

- Джованьоли! - и снова захохотала.

Капуя, 78г. до н.э.

Капуя была похожа на большую клумбу, в которую озорные дети воткнули игрушечные домики и изгороди, натянув между ними шелковые ленточки дорог. В отличие от тяжеловато-величественного Рима, этот город по праву считался городом празднеств и развлечений. Здесь не ломали голову над тонкостями политической интриги и не чахли над златом. Деньги тут тратили легко, благо было на что, а благоприятный климат Кампаньи щедро дарил жителей солнцем, чудесным воздухом и богатым урожаем.

Однако и здесь жили люди, ненавидевшие это прекрасное место от всей души. Обитали они в большом, добротно выстроенном здании за крепким забором, и для них красавица Капуя была городом смерти.

- Спартак на свободе? - Майкин собеседник, высоченный темноволосый германец, изумленно покачал головой. - Нужно иметь великое мужество, чтобы проклятые римляне сами пожелали дать свободу гладиатору. Рад слышать, Эвения. Но… - он запнулся и покосился на Майку словно бы в нерешительности, - наверно, у него теперь будет много дел… которые необходимо улаживать свободному человеку…

Майка хмыкнула:

- Дел у него уже полным-полно. Ровно в день своего освобождения он случайно столкнулся в таверне со своей сестрой, которую не видел с тех пор, как римляне захватили Фракию. Бедная девочка досталась какому-то мерзавцу, который предлагал ее своим приятелям - за денежку, конечно. Так что Спартак, как ты понимаешь, был отнюдь не в восторге. И теперь он носится по всему Риму, чтобы устроить судьбу сестры. Но если ты думаешь, что за этим всем он забудет о нашем деле - выкинь это из головы. Спартак все помнит, Эномай, но не разорваться же ему.

- Подлецы, - скрипнул зубами Эномай. - Попадись мне этот негодяй и его приятели…

Майка успокаивающе похлопала его по руке:

- Этот негодяй уже попался Спартаку. Тот его чуть не задушил, потом долго извинялся - мол, беспокойство о сестре и все такое… Лучше расскажи, что у вас.

Они сидели на каменной скамье неподалеку от гладиаторской школы ланисты Лентула Батиата, откуда Эномаю удалось улизнуть, сунув надсмотрщику несколько монет. В Капуе, где царили особо свободные нравы, свободные горожанки и даже матроны частенько обращали свой благосклонный взгляд на гладиаторов, и надсмотрщики привыкли смотреть сквозь пальцы на отлучки своих подопечных. Опять же, женская фигура, ожидающая Эномая у ворот школы, в данном контексте выглядела как нельзя кстати.

Пока германец рапортовал, как обстоят дела в школе Батиата и скольких человек удалось привлечь к заговору, Майка задумчиво крошила воробьям лепешку и как-то лениво размышляла: вот сидит она, капитан Межгалактической службы времени, в компании гладиатора, который даже не подозревает, что вся его судьба наперед известна его собеседнице, а вокруг плывет придуманная реальность… И, может быть, на самом деле не было в Капуе этой скамеечки, и воробьи здесь не прыгали, но в лохматом девятнадцатом веке это все придумал пламенный гарибальдиец Рафаэлло Джованьоли, и эти романтические бредни теперь - единственно существующая действительность для Майи Ольховниковой, ставшей - и, видимо, уже пожизненно - танцовщицей Эвенией… И ведь совсем несложно было влезть в этот Союз угнетенных, которого исторически не было и не могло быть, пришлось только поднапрячь мозги и вспомнить в деталях основательно подзабытый шедевр романтической литературы, который когда-то - со своей профессиональной колокольни - читала как великую хохму… А дальше все было просто и даже скучно - ну, что за интерес участвовать в событиях, развитие которых прекрасно знаешь заранее? Врагу не пожелаешь - докатиться до состояния кукольника, дергающего ниточки покорных марионеток... А самое паскудное, что марионетки об этом и не подозревают. Живут себе люди и даже в дурном сне не увидят, что их кто-то придумал… "Господи, - как-то панически подумалось, - я-то играюсь, а они - живые! И помыслить не могут, что за них уже все придумано и по полочкам разложено… Что же делать-то, что ж это за пытка такая гестаповская - так с ума сводить… Ведь рехнусь, точно рехнусь…"

А Эномай все что-то говорил, говорил - велеречиво, как и полагалось герою Джованьоли… И знать не знал, что существовал в истории другой Эномай - настоящий - совершенно не похожий на него…

Рим, 77 г. до н.э.

После того, как бывший диктатор Сулла, даже после самоотвода наводивший страх на всю Республику, скончался на своей вилле в Кумах, о покое в Риме можно было забыть. Грызлись между собой все - патриции и всадники, плебеи и жрецы. Стоило Сулле испустить дух, как обнаружилось неисчислимое множество доблестных мужей, которые, оказывается, всегда были ярыми противниками деспотичного диктатора, поработившего римский народ. О том, что оные мужи не считали зазорным много лет питаться от кормушки Суллы, понятно, скромно умалчивалось. Словом, прошло несколько месяцев, а безобразия в Риме не утихали. Все как водится: кот из дому - мыши в пляс…

Если спросить обычного человека, что в жизни он ненавидит больше всего, тот, скорее всего, задумается. После восьми месяцев пребывания в Риме Майка ответила бы без запинки: танцы и политику. Восторги древних в адрес рок-н-ролла забавляли лишь поначалу, потом начали раздражать. И хотя эти танцы были единственным источником ее существования, довольно скоро Майка прокляла и изобретателей рок-н-ролла, и даже того безвестного первобытного товарища, которому первому пришла в голову мысль двигаться под заданный ритм. С политикой дело обстояло еще хуже: с тех пор, как умер Сулла, у плебеев появился роскошный повод погуртоваться в кабаках и подрать глотки, каковому занятию они и предались со всем энтузиазмом пылкой итальянской натуры. Наособицу оказались гладиаторы: этим-то, по большому счету, было глубоко плевать, что там творится у кормила власти, их гораздо больше интересовал вопрос, куда запропал Спартак. Все знали, что он был назначен учителем фехтования в принадлежавшей Сулле школе гладиаторов и уехал в Кумы, но Сулла умер, большая часть подопечных Спартака погибла в ритуальном сражении на похоронах диктатора, а от фракийца все не было ни слуху ни духу. Крикс сильно подозревал, что Спартака держит в Кумах какой-то личный интерес, Майка даже знала, какой именно, и вдвоем они старались убедить недовольных, что Спартак их не забывал и не предавал, просто надо немного подождать. Но в конце концов истощилось и их терпение; в один прекрасный вечер гладиаторы скинулись кто сколько мог на дорогу Майке, и она отбыла в Кумы.

Как она и предполагала, Спартак обретался во дворце Суллы, а точнее - в одной из многочисленных построек для прислуги, расположенных на территории дворца. Не без труда добудившись привратника, она потребовала, чтобы ее провели прямо к Спартаку, на что получила ответ, что, мол, всяким подозрительным бродягам тут шляться нечего, да еще в ночное время. Кончилось тем, что за Спартаком все-таки послали, но вместо него прибежала его сестра - прелестное юное создание с белокурыми локонами и взором трепетной лани.

- Мирца, - устало сказала Майка, - если твой брат сейчас категорически не может увидеться со мной - ладно, до утра дело терпит. Но, может, я все же буду вознаграждена миской похлебки и охапкой соломы где-нибудь в уголке?

В самом начале ее речи Мирца слегка порозовела и потупилась, подтвердив Майкины подозрения насчет рода занятости Спартака в столь поздний час, но быстро взяла себя в руки и бодро заявила, что и ужин, и ночлег для "дорогой Эвении" сыщется немедля.

Когда на следующее утро "дорогая Эвения" открыла глаза в комнате Мирцы - разумеется, не на охапке соломы - ее уже ждал поднос с лепешками, сыром, холодным мясом и чашкой сладкого фруктового напитка - проще говоря, банальнейшего компота, который тут почему-то потребляла в основном аристократия. Кроме этой снеди, на подносе лежала навощенная дощечка, на которой рукой Спартака было написано, что он, не имея возможности дожидаться Майкиного пробуждения, отбыл на какую-то важную встречу, но обещает вернуться в районе полудня. Чертыхнувшись, Майка оделась, плеснула в лицо водой из умывального кувшина, обнаруженного в углу, и села завтракать. Делать до полудня было совершенно нечего.

Оставшиеся два часа она бродила по роскошному саду возле дворца, игнорируя заинтригованные взгляды прислуги. Похоже, привратник уже успел поведать, как некая загадочная незнакомка требовала Спартака в три часа ночи. Наконец ожидание было вознаграждено: проходя мимо бассейна с золотыми рыбками, она услышала оклик и, обернувшись, на повороте в аллею увидела Спартака.

Они не встречались уже около трех месяцев, и за это время фракиец похудел и слегка осунулся, являя собой полное опровержение слухов о своей якобы шоколадной жизни в Кумах. Подбежав к Майке, он с радостной улыбкой обнял ее и в лучших традициях жанра воскликнул:

- О Эвения, дорогой мой друг! Прости, я не смог встретиться с тобой утром - Мирца сказала мне, что ты приехала совсем поздно и очень усталая, и я не решился тебя будить. Рассказывай же, что в Риме?

- В Риме - римляне, - ехидно сказала Майка, переводя дух после этих объятий, больше похожих на железные тиски. - А еще там есть Форум и Большой цирк. И еще куча всего интересного. С чего начать?

- Ты знаешь, с чего начать, - серьезно сказал Спартак, хотя глаза его смеялись. - Как Крикс, как Арторикс? Что происходит в школе Акциана?

- Происходит то, что тебя уже слабо помнят в лицо, - напрямую заявила Майка, не слишком заботясь о почтительности. - С тех пор, как ты явил себя на один день, прошло три месяца. И по сю пору о тебе никто не слышал.

Фракиец помрачнел.

- Да, ты права, - задумчиво произнес он после паузы, - твои упреки полностью справедливы. Правда, за это время я виделся с Эномаем, он приезжал сюда… Знаешь, - вдруг оживился он, - знаешь, с кем я встречался сегодня, пока ты спала? Лентул Батиат приезжал в Кумы, чтобы подтвердить мне свое приглашение на должность учителя фехтования в его школе; он сказал, что ждет меня в Капуе в ближайшее время!

- Здорово, - оценила новость Майка. - До сих пор школа Батиата напоминала улей на зимовке: все жужжат, но никто ничего не делает. Полагаю, ты быстро наведешь там порядок. Но, как я понимаю, это означает, что в Риме ты опять-таки не появишься?

- Появлюсь, - серьезно сказал Спартак, - обязательно появлюсь. Ты права, Эвения, я преступно долго не был там. Но мне необходимо съездить в Капую; Батиат приглашал меня уже дважды, скоро его терпение истощится. А потом… потом мне придется разрываться между Капуей и Римом, потому что потребуюсь я, похоже, в разных местах одновременно…

- Послушай, - прервала его Майка, - у меня есть мысль. Абсолютно бредовая, но в чем-то гениальная. Как ты думаешь, не подкинуть ли Батиату - он, кажется, до денежки жаден? - идею принципиально нового направления гладиаторских боев? Оригинально до наглости, но барыш может принести немаленький…

- Какую идею? - Спартак, приостановившись, взглянул на нее недоуменно.

- Женщина на арене. Скорее всего - ретиарий. Ну и, разумеется, наврать публике что-нибудь красивенькое - амазонка там, что-то еще в том же роде…

- Ты? - изумился Спартак, останавливаясь и разворачиваясь к ней всем корпусом. - Эвения, ты сошла с ума?

- Вот уж нет. Помнишь того перепившего могильщика, которого я на твоих глазах вышвырнула из таверны? Если память мне не изменяет, кинжалом он размахивал очень даже небездарно. И поверь мне, друг мой, много лет меня учили отнюдь не танцевать…

Спартак внимательно взглянул ей в глаза - и, похоже, профессиональным взором угадал по этим глазам такого же профессионала… Покачав головой, крепко пожал ей руку:

- Ты поистине удивительная женщина, Эвения. Но подумай сама: какой прок будет от того, что ты станешь рабыней?

- Самый прямой, - парировала Майка (да неужели человек, сдававший семь лет подряд отчеты родному Институту, не найдет аргументов для убеждения литературного персонажа!) - Если я поднатужусь и покажу Батиату все, на что способна, он отвалит за меня кругленькую сумму, которая вовсе не будет лишней для Союза угнетенных. А кроме того, ты сможешь спокойно оставлять Капую, не боясь, что Эномай наваляет дел в твое отсутствие. В общем, все кругом только в выигрыше кажутся…

- Эвения, - фракиец все еще поглядывал на нее недоверчиво, - я ценю твою преданность нашему делу, я - поверь мне - искренне восхищаюсь твоей отвагой, но… Во-первых, женщина-гладиатор - это немыслимо. Не думаю, что Батиат на это пойдет. А во-вторых, подвергать себя такой опасности…

- Не себя, а тех, с кем придется драться, - спокойно сказала Майка, понимая, что уже победила. - Попробуй, Спартак. Честное слово, по-моему - это удачная мысль.

Капуя, 73 г. до н.э.

Зрелище предстояло изумительное; ланиста Лентул Батиат нарадоваться не мог на кругленькую сумму, полученную от самого Гнея Помпея. По всей Капуе ходили слухи, усердно культивируемые специально рассылаемыми Батиатом людьми, что через неделю в амфитеатре состоится бой гладиаторов, предполагающий для ценителей этого развлечения особо изысканное удовольствие: в паре мирмиллон - ретиарий должны выступить давние любимцы капуанской публики, германец Эномай и амазонка Эвения…

Спартак рвал на себе волосы. Майка угрюмо молчала, втайне мечтая добраться до глотки Батиата, а заодно и Помпея. Игры кончились, началась паскудная действительность. И действительность эта заключалась в том, что через несколько дней ей придется убить Эномая. Или он ее убьет, это уж кому повезет.

- Спартак, - тихо сказала она, - ну хочешь, я пообещаю его не убивать? Я же понимаю, как он тебе нужен…

Фракиец мрачно глянул на нее, но промолчал, продолжая кружить по камере. Несколько минут назад он влетел сюда, чтобы сообщить страшную новость.

То есть страшной-то она, конечно, не была… Служба, знаете ли, к развитию сентиментальных чувств как-то не подвигает, от страха смерти избавляешься благодаря умным методикам еще будучи курсантом, и процесс убийства тоже трепетания душевного не вызывает… Но будь Майка совсем правильным сотрудником, ее бы из Института не выперли. И сейчас не испытывала бы она некоего внутреннего дискомфорта…

- А может, обойдется, - безнадежно предположила она. - Публика нас обоих любит.

- Как бы не так, - Спартак яростно сверкнул глазами. - Эти кровожадные звери не прощают поражения своим любимцам. Кто бы ни победил - ты или Эномай - другой погибнет. Боги великие, Эвения, зачем ты ввязалась в это!

- Не ввяжись я - на моем месте оказался бы другой. Эномай мог погибнуть в любом сражении на арене, а я - опять же в любой поножовщине в таверне. Хотя, надо признать, все сложилось действительно на редкость паскудно.

- Именно Эномай и именно ты! - пробормотал фракиец, словно не слыша ее. - И я ничего, ничего не могу сделать!

Майка задумчиво посмотрела на свой браслет - это была единственная вещь, доставшаяся ей от прошлой жизни. Крупный ограненный александрит, сверкавший посередине широкой серебряной полосы, являлся передатчиком (на данный момент - исключительно предмет ностальгии, а никак не функциональная вещь…); легкое же нажатие одного из окружающих его черных топазов приводило в действие механизм лазерного резака. Это только поначалу резаки выдавались системы "пистолет", потом по завоевании чинов появлялось и это вот изящное именное оружие…

- Слушай, - сказала она, - у тебя есть поблизости что-нибудь, что не жалко испортить? Палка, полено, доска… ну, что-нибудь в этом роде, а?

Спартак посмотрел на нее, как на больную, но молча вышел и вскоре вернулся с древком от копья.

- Ага, - Майка кивнула, не вставая со своего соломенного тюфяка. - Поставь к стене и отойди на пару шагов.

Привычно опустив кисть левой руки, указательным пальцем правой она тронула один из топазов. С еле слышным щелчком из-под александрита выскочила тонкая серебряная игла с чуть заметным утолщением на конце. Топаз плавно утонул под повторным нажатием, и с иглы сорвался длинный сиренево-серебристый луч. Древко дрогнуло и, рассеченное пополам, повалилось; прежде, чем оно коснулось пола, каждый из обрубков оказался разрезан еще надвое.

- Сгодится, - сказала Майка, приводя резак в исходное состояние. И, заметив совершенно ошарашенный взгляд Спартака, ухмыльнулась: - Ну, что ты так смотришь? Я же тебе говорила, что умею не только танцевать…

…Амфитеатр рукоплескал: гладиаторы - четырнадцать пар - обходили арену. Впереди шли две пары андабатов, за ними - ретиарий и мирмиллон. Майка с ее ростом метр семьдесят пять рядом с Эномаем казалась миниатюрной.

- Эвения, - вдруг нарушил молчание германец. - Ты не думай… ты сегодня не умрешь.

- Только поддавков не хватало, - буркнула она, не глядя на Эномая.

Тот тихонько усмехнулся:

- А может, и поддавков не будет… ты ведь - опасный противник… Но если одному из нас сегодня суждено погибнуть, это буду я. Ты нужна Спартаку… и - Криксу, - добавил он, запнувшись на секунду. - А я хоть так помогу нашему делу.

- Заткнись, - прошипела Майка, стискивая зубы. Это было в высшей степени непрофессионально со стороны Эномая - заводить душещипательный разговор перед сражением. Не хватало еще раскиснуть за патетическими речами о правом деле угнетенных, меряясь благородством - кто кому себя в жертву принесет…

- Молчу, - чуть приметно улыбнулся Эномай. И по этой вот улыбке Майка со злым бессилием поняла, что он решил все для себя окончательно. Черт бы побрал это античное благородство…

Впервые в жизни ей захотелось сесть и заплакать, а еще больше - заблажить на весь амфитеатр: это бред, сон, заберите меня отсюда! Но она прекрасно понимала, - военная подготовка, знаете ли, - что это не бред и не сон, и никто ее отсюда не заберет, и придуманная Джованьоли реальность - теперь единственная для нее… Вы не на аттракционе, мадам, так что извольте не распускать нюни и не позорить тех, кто много лет делал из вас профессионала. И если сегодня тебе придется погибнуть или убить Эномая, прими это как данность, капитан. Для начала, по крайней мере. А там - поглядим.

…Толпа встретила их овацией. На трибунах заключали пари, ставки были огромные. Среди занявших лучшие места патрициев находился несравненный оратор Квинт Гортензий, заставивший прийти сюда и свою сестру Валерию Мессалу, вдову диктатора Суллы. Когда-то Валерия охотно посещала гладиаторские бои, но с тех пор, как у нее сложился тайный роман со Спартаком, переменила свои взгляды на подобные развлечения. Однако Гортензий, который, узнав об этом романе, пришел в ужас, надеялся вернуть сестру на путь истинный и едва ли не силой притащил ее в амфитеатр, не без ехидства заметив, что, мол, бояться ей нечего - Спартак-то уж всяко выступать не будет. Дабы не сгубить окончательно свою репутацию, Валерия пришла - с твердым намерением просидеть все время с закрытыми глазами. Зато ее верные давние поклонники Эльвий Медуллий и Марк Деций Цедиций, последовавшие за ней, когда она решила прогуляться в Капую (не без надежды повидать здесь Спартака), были крайне оживлены.

- Ставлю на амазонку, - радостно потирал руки Цедиций. - Я видел ее год назад - она несравненна. Что ты скажешь, божественная Валерия?

Прекрасная матрона посмотрела на арену тоскливо.

- Я не собираюсь делать ставки, - нехотя промолвила она.

- В таком случае, - надменно произнес Эльвий Медуллий, - я ставлю вдвойне - за себя и за тебя, госпожа моего сердца. И ставлю на германца. Этой амазонке, как представляют ее неотесанной черни прихвостни Батиата, никогда не сравнится с Эномаем. При всей кажущейся неуклюжести этот гигант проворен, как дикая кошка…

Валерия смотрела на своих поклонников с плохо скрытым отвращением.

Пока публика делала ставки, Майка и Эномай кружили по арене, прощупывая тактику друг друга. Им никогда еще не приходилось сходиться в паре, но каждый знал, что перед ним серьезный противник.

Для пробы Майка легонько посунула в его сторону трезубцем - Эномай не глядя отбил его щитом. Уйдя от меча германца, Майка зашла с другой стороны - тот же результат. Внезапно Эномай громадным прыжком оказался рядом с ней - она, не выпуская сеть и трезубец, несколькими молниеносными кувырками откатилась назад и тут же, не выпрямляясь, ударила снизу, целясь под щит. Трезубец был отбит с великолепной небрежностью.

"Блеск, - невольно оценила она. - Тактика под названием "хрен пробьешься". Ай да человек-гора…"

Они уже несколько минут обменивались выпадами, кружа по арене. Майка бросила сеть - Эномай увернулся с непостижимой для его комплекции ловкостью. В общем-то, ему полагалось оберегать отбитую сеть, но он, джентльмен несчастный, вместо этого бросился на Майку с серией ударов, которые она хоть и с трудом, но парировала. Нет, Эномай не играл в поддавки - он просто сознательно избирал для себя самые невыигрышные позиции.

- Твою мать! - рявкнула Майка, подбирая сеть - вдруг почему-то она напрочь забыла все языки, кроме русского. - Мы тут в салочки играем или деремся?!

Эномай, разумеется, не понял, но усмехнулся в ответ, на долю секунды помедлив, чтобы дать ей возможность встать в стойку.

- Пень германский, - прошипела она, раскручивая сеть. Эномай вел себя - на фоне своих великолепных способностей - вопиюще непрофессионально… Ну, нельзя, нельзя так, черт возьми! Этот патетический персонаж полета мысли Джованьоли рушил своей наивностью все уложившиеся установки…

Это длилось еще минут десять. Эномай упорно подставлялся, Майка так же упорно этим не пользовалась. Самое забавное, что внешне эта борьба выглядела по-настоящему напряженной - ну, клоунады-то валять все гладиаторы обучены…

И вдруг - Майка даже сама этого не ожидала - сеть захлестнула германца. Захлестнула прямо-таки образцово-показательно, хоть в учебные пособия вноси. Она еще успела поймать удивленный взгляд Эномая - но тот уже падал, потому что древко трезубца со скоростью света пришло ему под колени…

Вот все и случилось. Скрипнув зубами от бессильной злости, Майка, согласно традиции, приставила трезубец к горлу побежденного и подняла взгляд на трибуны. Господи, какой же милосердный обычай - можно не смотреть в глаза поверженного…

Амфитеатр неистовствовал. Те, кто ставили на мирмиллона, выли в голос - они теряли огромные деньги. Их противники орали от радости, скандировали имя Майки и бросали на арену цветы. На радостях они даже готовы были даровать побежденному жизнь, но - увы! - тех, кто проиграл, было больше. А уж после того, как сам Гней Помпей с легкой улыбкой опустил большой палец, его жест повторили сотни. Помпея уважали.

Майка посмотрела на Эномая. На трибуны. Снова на Эномая. И бросила трезубец.

- Я не буду его убивать, - сказала она негромко.

Тишина восстановилась с необычайной скоростью. Весь амфитеатр воззрился на арену в немом изумлении. То, что один гладиатор отказался прикончить другого, было неслыханной наглостью.

- Чего уставились? - зло выкрикнула Майка, вскидывая голову. - Я не буду его убивать!

К ним уже бежали лорарии, за которыми спешили вооруженные товарищи из охраны амфитеатра. Майка только успела выдохнуть: "Спина к спине", - и наступила свалка; она кого-то ударила лазерным лучом, потом - повезло - срезала сразу двоих, а потом ее все-таки скрутили и поволокли куда-то, и песок скрипел на зубах…

Капуя, 73 г. до н.э.

Гладиаторы школы Батиата глухо роптали. Одно дело - слушать речи о свободе, равенстве и братстве, а совсем другое - когда один из них (и кто - женщина!) решается на бунт прямо на арене. Для взрыва достаточно было одной искры. И, понимая это, Спартак поспешил послать гонца в Рим, чтобы предупредить Крикса, а тот, в свою очередь, направил бы весть в Кумы и Равенну: нужно быть наготове. Прекрасно понимая, что гладиаторы сейчас взбудоражены до крайности, Спартак верно оценил ситуацию и признал, что все предыдущие расчеты следует забыть и действовать, исходя из обстоятельств. Иначе все может рухнуть в один миг, и тщательно спланированное восстание вмиг превратится в спонтанный и заранее обреченный бунт…

Эргастулум - это очень неприятно. Особенно зимой. Особенно когда на тебе кроме легких сандалий и тонкой алой туники, сшитой специально для выступлений, наличествуют только тяжеленные цепи, в которых даже не подвигаешься для сугреву.

Прикованная к стене, Майка за неимением других развлечений гоняла кровь по жилочкам с помощью нехитрых упражнений - последовательного напряжения-расслабления отдельных групп мышц. Нос замерзал все равно.

И опять, как в том зале суда, оставшемся в неизмеримо далекой и уже ставшей словно бы чужой Москве, она пришла к неутешительному выводу: перспективы у нее самые плачевные. Если насмерть не забьют во славу дисциплины, то на рудники точно сошлют. А там - пара лет и опаньки. Тридцать два года - не девочка уже…

Мрачные размышления были прерваны появлением Спартака. Пользуясь своим статусом, он беспрепятственно проник в эргастулум, раздобыв ключи от Майкиных оков.

- Негодяи, - пробормотал он, срывая с нее цепи с таким лицом, словно освобождал не Майку персонально, а весь класс угнетенных.

- Сволочи, - со вздохом согласилась Майка, растирая занемевшие от холода руки. - На дворе не лето, между прочим…

- Вот, возьми, - Спартак протянул ей шерстяной плащ, глядя на нее с неподдельным состраданием. - Эвения, отважный мой друг… если бы я мог помочь тебе сейчас, немедленно! Знала бы ты, скольких усилий мне стоило не кинуться с мечом на Батиата и его прихвостней, когда они тащили тебя в этот мерзкий каменный мешок! Но…

- Да брось ты, - сказала Майка, - я же все понимаю. Нельзя ставить под угрозу все дело ради одной меня. В конце концов, я жива и пока, кажется, даже еще не простужена. Вот выпить бы чего-нибудь…

- Я тебе принес вина, - оживился Спартак. Полюбовавшись на ее бесплодные попытки застегнуть закоченевшими пальцами пряжку плаща, фракиец сам закутал ее и, подхватив на руки, как ребенка отнес в угол, где была свалена куча соломы. - Подкрепи свои силы, согрейся… и надейся на лучшее. Я не смог убедить Батиата отменить наказание, но сделал все, чтобы оно не состоялось. Когда тебя подведут к столбу, это будет сигналом. Ключи от склада с оружием - у меня…

На протяжении этой речи он продолжал прижимать ее к себе, чтобы согреть, и держал у ее губ горлышко фляги с неразбавленным вином. И от этого вот тепла и этой заботы Майка вдруг совершенно непрофессионально размякла, и снова, как тогда, в ночной монгольской степи, когда Тэмуджин держал ее за руки, а ученик шамана Кокэчу вытаскивал у нее стрелу из ребер - мелькнула горькая мысль: а ведь черта с два встретишь в родном двадцать втором веке эту элементарную человеческую нежность… В веке, где превыше всех достоинств ценится профессионализм. В веке, где большая часть эмоций отошла в область атавизма. В веке, где о человеке судят по удачливости его карьеры. И такое мировоззрение уже настолько устоялось, что ни у кого из институтского начальства - и, разумеется, у господ присяжных - даже мысли не возникло, как это вообще возможно - проболтаться о своей миссии какому-то монгольскому аборигену, который априори рассматривался лишь как одна из составляющих эксперимента. Что им до того, каково это - валяться в бреду с меркитской стрелой в боку, пока анда Тэмуджин - сколько же у глубинного исследователя таких мимолетных побратимов в жизни бывает!.. - двое суток тащит тебя к улусу тайчиутов на своей спине, потому что лошади убежали, и во время кратких остановок собой заслоняет от метели, отогревает собственным дыханием… И ведь, наверно, именно поэтому она так и не смогла солгать Тэмуджину, когда он, давно уже подметивший за ней кое-какие способности, напрямую спросил - не из богов ли она…

Сделав еще глоток, Майка почувствовала, как кровь запульсировала по всем жилочкам, даже ступни отогрелись. Отложив флягу, Спартак осторожно отвел волосы с ее лица и взглянул испытующе: мол, как, жива?

- Спасибо, - сказала она от всей души. - Вот теперь я готова к чему угодно.

О том, что вряд ли кто успеет ее освободить, она промолчала. Батиат же не идиот, и раз он устраивает образцово-показательное наказание, то безопасность обеспечить озаботится… Скорее всего, как только гладиаторы что-то попытаются изобразить, она погибнет первой.

Улыбнувшись, фракиец ссадил ее с колен и поднялся:

- Мне нужно идти… Возьми флягу, вот здесь еще лепешки и мясо. Ешь и пей, набирай сил… думаю, тебе они сегодня понадобятся, - многозначительно добавил он, уже находясь возле лестницы.

- Спартак, постой… - Майка понимала, что ведет себя совершенно непрофессионально, но еще никогда она не плевала на профессионализм с таким мстительным удовольствием. Пусть будет что будет - какая-то лихость подхватила ее и потащила к неведомым берегам… - Я хотела попросить тебя… Если со мной что-то случится… обними от меня Крикса, ладно?

Господи, ну я же все-таки женщина, сказала она себе. Неужели мне нельзя побыть собой за полчаса до гибели?

Капуя, 73 г. до н.э.

Недовольство рабов Батиат ожидал. Но оставлять без достойного наказания беспрецедентную наглость ретиария Эвении он тоже не собирался. Скандал-то получился грандиозным, еле замяли, а Помпей злость за сорванное зрелище уж точно затаил: выходка наглой рабыни подействовала на амфитеатр, как факел в муравейнике, на трибунах началась свалка, проигравшие пари воспользовались моментом начистить морду выигравшим… Словом, ланиста вызвал подкрепление в лице нескольких манипул солдат и, приказав им оцепить внутренний двор, где проводились экзекуции, дал надсмотрщикам сигнал выводить гладиаторов. Рабы выходили во двор мрачные и злые, так что дремать не приходилось. За провинившейся отправился самый крепкий из надсмотрщиков - на всякий случай…

Когда Майка увидела спускающегося по лестнице здоровяка Вариния, которого дружно ненавидели все гладиаторы за особое пристрастие к хлысту (сколько раз самой прилетало…), первой мыслью было воспользоваться моментом и отходить паскуду по всем болевым точкам. Однако эту идею, несмотря на всю ее соблазнительность, пришлось отбросить. Вовсе незачем лишний раз путать планы Спартаку.

Обнаружив, что пленница находится отнюдь не в цепях и выглядит весьма бодро, надсмотрщик притормозил посреди лестницы и взялся за меч. О том, что из себя представляет даже безоружная Эвения, все были, слава богу, вполне наслышаны.

- Что, гад, боишься? - с удовольствием осведомилась Майка, вылезая из своего уютного гнездышка. - Правильно боишься. Навалять бы тебе по полной, пользуясь случаем…

Вариний насупился и потянул меч из ножен.

- У-у, какой нервный… - хмыкнула Майка, заворачиваясь в плащ и подступая к лестнице. - Да ладно тебе, я сегодня добрая…

Она павой проплыла мимо легионеров и надсмотрщиков; подходя к столбу для наказаний, залихватски подмигнула Эномаю. Германец дернулся и заворчал.

Пока Батиат толкал речь о дисциплине, Майка успела осмотреться. Все гладиаторы собрались во дворе - безоружные, но крайне недовольные. Ну, ладно, есть возможность, похоже, что убить ее при таких настроениях все-таки не успеют… В глубине двора мелькнуло бледное лицо Спартака.

Ага. Сейчас или никогда. Вариний, притягивая ей руки к столбу, неосмотрительно зашел сзади - не больше, чем на секунду, но ей хватило.

- Пш-шел!

Пинок пришелся надсмотрщику в пах - и он согнулся пополам с невнятным шипением.

- Эвения! - заорал Эномай, бросаясь вперед.

Всё. Гладиаторы рванулись на надсмотрщиков и легионеров; в те секунды, что Эномай пробирался к столбу, несколько римлян пали под ударами его железных кулаков.

- Эвения, - повторил Эномай, одним движением срывая с кольца, врезанного в столб, веревочные петли. - Эвения, храбрый мой друг…

- Я тебя тоже люблю, - выдохнула Майка, ребром ладони врезая по кадыку какому-то легионеру. - Опаньки, милый… а ты куда?..

Второму римлянину мысок сандалии пришел аккурат в нос - сочно хрустнул хрящ, и солдат надолго выбыл из строя. Его меч перекочевал в руки Майки, и драка пошла веселее.

- К воротам! - прокричал Спартак; его зычный голос перекрывал шум. - Прорывайтесь к воротам!

Быстро оглядевшись, Майка с досадой поняла, что к складу оружия уже не пробиться. Основные силы римлян собрались именно там, - понятно, тоже ведь не придурки, - лазером разогнать их было можно, но пришлось бы зацепить и своих, слишком уж все перемешались… То, что ключи от склада у Спартака, роли уже не играло. Нужно было уходить, и как можно скорее.

Она продвигалась вперед, неторопливо и расчетливо расчищая себе дорогу - римляне не знали этих приемов и складывались на ура. А рядом с ней Эномай безо всяких приемов крушил врагов направо и налево своими кулачищами, и, казалось, мечи не брали его…

Вой, стоны, удары… Под мечами легионеров гибли многие - но остальные, безоружные, неудержимо рвались к воротам - так, словно эти ворота олицетворяли собой саму свободу…

…Майка медленно - сил больше не было - засунула добытый в схватке меч за пояс. Правая рука была вся в крови - достал таки кто-то… Болело колено; она смутно припомнила, что какой-то шустрый легионер задел щитом. Надо же - жива. Сколько раз приходилось драться - но такой свалки еще не бывало. Ничего себе, и это - то самое великое восстание? Эта вот бешеная схватка во дворе школы, а потом - изматывающий бег по улицам Капуи?

- Приплыли, - пробормотала она, пучком травы вытирая кровь с руки. Жутко хотелось пить, но воды не было.

Эномай - умница, все понял! - ни слова не произнес - молча опустился рядом с ней на колени и полосой ткани, отодранной от плаща, принялся бинтовать ей плечо.

Везувий, 73 г. до н.э.

В Риме все-таки нашлась какая-то свинья, не преминувшая настучать сенату о готовящемся восстании гладиаторов. Начались репрессии; Крикс успел только разослать сообщения по всем школам: любой ценой вырываться из города, поодиночке или небольшими группами. Сам он едва выбрался: та самая свинья поставила в известность сенат, что галл по имени Крикс - второй человек после Спартака среди заговорщиков. Пришлось пойти на крайние меры - сбрив бороду и раздобыв доспехи римского образца (придушив для этого одного крепко выпившего легионера возле городского вала), Крикс пристроился к отряду стражников во время смены ночного караула и, улучив момент, выскользнул за ворота.

Между тем гладиаторы из школы Батиата засели на Везувии. Первый отряд состоял всего из восьмидесяти человек, но вскоре начали подтягиваться остальные. Прослышав о гладиаторе, объявившем войну рабству, на Везувий толпами начали стекаться рабы с близлежащих вилл, разбросанных по окрестностям Капуи.

- Пастораль, - хмыкнула Майка, обозревая с высоты живописный пейзаж Кампаньи. - Еще бы сюда пастушек с декольте и пастушков с дудочками…

Обретавшийся поблизости Спартак посмотрел на нее странно. За пять лет знакомства он так и не смог привыкнуть к тому, что верная боевая подруга Эвения периодически начинает говорить на каком-то совершенно непонятном языке. Хотя это были еще цветочки - то, что она вытворяла с помощью своего браслета, выглядело вообще непостижимо. Для молний, срывающихся с ее левого запястья и за несколько секунд превращающих противника в нарезку, у Спартака объяснений не находилось. На его попытки расспросить, что же это такое, Майка отрезала: "Оружие", - и больше к этой теме не возвращалась. Впрочем, во время нападения солдат Тита Сервилиана, пытавшихся с наскоку взять укрепившихся на Везувии мятежников, свидетелей странных молний стало значительно больше. И теперь кое-кто из тех, кто еще месяц назад запросто болтали с Майкой за чашей вина в таверне, теперь начали коситься на нее с почтительной опаской, и уже пошел слушок, что никакая она не Эвения, а самая натуральная богиня-мстительница Немезида, которую гладиаторы с незапамятных времен считали своей покровительницей. Словом, терпение Спартака истощилось, что, в общем, было вполне логично: ни один уважающий себя военачальник не потерпит, чтобы у него под носом в его же армии творились необъяснимые чудеса.

- Эвения, - строго окликнул он.

Майка оторвалась от созерцания пейзажа и подошла к вождю. Несмотря на то, что еще две недели назад она свободно общалась с ним запанибрата, теперь приходилось соблюдать субординацию. Хорошо еще, что служба в Институте выработала у нее достаточно стойкий рефлекс на повышение в чинах вчерашних друзей-приятелей - перестроиться ничего не стоило.

Спартак молча взял ее за левую руку, рассматривая браслет. Майка не возражала: случайно выстрелить в себя Спартак все равно не мог; браслеты эти - оружие именное, и каждый из камешков запрограммирован на совершенно определенный отпечаток пальцев. Простенько, зато надежно. Даже если где-то в ином времени исследователь браслета лишится, в других руках грозное оружие моментально превратится в обычное украшение. Не шибко, кстати, и изысканное-то.

- Эвения, - сказал Спартак негромко, - мне необходимо знать. Если ты не хочешь рассказывать о том, кем ты была, пока не стала танцовщицей - это твое дело. Хотя, на мой взгляд, и так понятно, что ты - воин. Если тебе зачем-то нужно скрывать, какие причины привели тебя к нам - не смею настаивать: свою преданность нашему делу ты и без того доказывала неоднократно. Но я должен знать, что это за оружие, которым ты владеешь, потому что по лагерю уже ходят слухи, утверждающие, что ты богиня. Ты понимаешь меня, Эвения?

- Понимаю, - кивнула Майка. - Ну, что тебе сказать… Этот браслет - оттуда, откуда я пришла. Другой такой в мире вряд ли найдется. Просто смирись с тем, что он - есть, и подумай, как его можно лучше использовать. Только не жди слишком многого: чтобы приводить эту штуку в действие, мне нужны обе руки, и, соответственно, мечом в это время пользоваться я уже не могу. Как он устроен - я не знаю и второй такой сделать не смогу.

Фракиец покачал головой:

- Все это путано и непонятно, Эвения. Ты действительно необыкновенная женщина: твои боевые навыки, приемы, которых никто никогда не видел, знание военного ремесла и, наконец, это невероятное оружие - все вместе заставляет меня задуматься, так ли уж неправы те, кто считают тебя Немезидой?

- Ну да - необыкновенная именно потому, что женщина, - фыркнула Майка. - Будь я мужчиной, никто бы и не почесался меня в Марсы записывать… Что же до браслета - плюнь. Он просто есть. Я не богиня, Спартак… Есть такое умное слово, оно и про тебя тоже, ты его запомни - профессионал…

Аквин, 72 г. до н.э.

Войско восставших рабов, начавшееся с горсточки беглецов, достигло пятидесяти тысяч и успешно громило все римские подразделения, посылаемые сенатом. В Риме началась легонькая паника: с наступлением весны Спартак двинулся из Кампаньи, и никто не мог поручиться, что его целью является не Вечный город. Легионы Крикса, задержавшиеся под Нолой, вскоре присоединились к основной армии, при передвижении растягивая фланги на изрядное расстояние и все же не рассеиваясь настолько, чтобы враг сумел напасть внезапно. Это предложила Спартаку Майка, поддержанная Ганником и Эномаем: подобная тактика сбивала римлян с толку, заманивая в ловушки и наводя все большую дезинформацию в вопросе числа восставших.

- Нашего полку прибыло, - злорадно прокомментировала Майка, вернувшись из вылазки, куда Спартак отправил ее во главе трехсот фракийцев, и обнаружив возле палатки вождя рыжекудрую красавицу, оживленно беседующую с Ганником. - До легиона, пожалуй, не дойдет, но о бабской центурии уже можно задуматься…

Ее ехидную реплику услышал пробегавший мимо Крикс. Подхватив Майку под локоток, он отвел ее в сторону и внушительно растолковал, что рыжая красотка - это не абы кто, а гречанка Эвтибида, бывшая куртизанка, принесшая в дар делу угнетенных все свое немалое состояние.

- Ну да, - хмыкнула Майка, - красота в сочетании с широтой души - страшная сила…

Крикс улыбнулся:

- Эвения, если бы ты не была столь прекрасна, я бы подумал, что ты ревнуешь.

- Да ну тебя, - отмахнулась та. - Я иногда в зеркало все-таки смотрюсь, так что не надо мне приписывать то, чего отродясь не было.

- Ничего себе не было! - присвистнул Крикс. - Твое зеркало, видно, помялось при переезде. При случае подарю тебе другое.

Это было несколько месяцев назад; обещание Крикс выполнил, и теперь, расчесывая волосы перед роскошным серебряным зеркалом (интересно, у какой матроны отобрано?), Майка лениво размышляла, как, в сущности, подло устроен мир. Вот она из кожи вон лезла, чтобы события пошли не по созданной Джованьоли схеме, в какой-то момент ей это даже удалось, но в результате все равно все вернулось на круги своя. Сначала в лагерь восставших прибыла Мирца (и, в точном соответствии с первоисточником, разбила сердце галлу Арториксу), а затем Эвтибида, и насколько Майка помнила роман, ждать от этой Эвтибиды следовало одних гадостей. Правда, до сих пор гречанка вела себя безукоризненно, но глазки Спартаку втихомолку строила, а это, если верить Джованьоли, являлось грозным предзнаменованием. "Поговорить с ней, что ли, - тоскливо думала Майка, - объяснить, что у романтического героя по законам жанра должен быть только один сердечный интерес… А она меня совершенно логично пошлет куда подальше, и ведь пойду - а что делать-то?" Делать было совершенно нечего. Вариативный мир двигался по однажды заданной колее, и Майкины трепыхания тут никого не волновали.

- Эвения, можно к тебе? - послышалось от входа в палатку.

- Запросто, - загнав в узел волос последнюю шпильку, Майка повернулась, чтобы встретить гостя, и едва не фыркнула вслух. Перед ней, словно явившись на мысли, стоял Арторикс.

Этот милый юноша тоже полностью соответствовал законам жанра: густые белокурые волосы, романтически бледное лицо (загар его почти не брал), большие голубые глаза. В общем, картинка, а не парень, и что там Мирца дурью мается, совершенно непонятно. Такие роскошные образчики авторского идеализма на дороге не валяются даже в вариативных мирах.

- Проходи, - приветливо сказала она. Несмотря на весь свой скептицизм в адрес подобных персонажей, Арторикса она все-таки любила за его интеллигентность и прямо-таки завораживающую искренность. А кроме того, было этого мальчика просто по-человечески жалко - Мирца пряталась от него по углам, проливала слезы, но причину своего нежелания поговорить откровенно не называла. - Если ты просто в гости, то садись. У меня отличное албанское, бери чашу.

Галл слабо улыбнулся, с благодарностью принимая из ее рук чашу прохладного вина. Похоже, опять с любимой девушкой пообщался, с досадой подумала Майка. И какого рожна, спрашивается, Спартак сестрице мозги не вправит?

- Что с тобой приключилось? - осведомилась она, закусывая вино диким яблоком. - По-моему, последний раз ты ко мне забредал с месяц назад.

- Со мной все в порядке, - Арторикс снова грустно улыбнулся, поднимая на нее свои ясные голубые глаза. - Не обращай внимания, Эвения. У меня есть распоряжение Спартака, касающееся только нас двоих. - Он явил на свет запечатанный свиток и пояснил: - Спартак просил доставить это письмо на виллу Валерии Мессалы.

- Ба-атюшки, - насмешливо протянула Майка. - Легат Арторикс и центурион Эвения превращаются в почтовых голубков и несут в клювиках письмо, героически минуя все преграды… Боюсь, римляне, которых в окрестностях Тускула полно, нам так обрадуются, что не захотят отпускать…

- Через несколько дней армия настолько удалится от Тускула, что отправлять туда гонцов будет бессмысленно, - объяснил галл. - Спартак решил воспользоваться моментом, чтобы послать последнюю весточку… ты ведь понимаешь, Эвения, он не мог поручить это тем, кому не доверяет как, как нам…

- Ладно, - Майка допила вино и поднялась, - раз так, то поехали сейчас. Собери в дорогу что-нибудь пожевать, а я пока пойду своих ребят предупрежу… Да, армия-то двигается… стало быть, возвращаться нам сюда уже не придется, двинем к Венусиа?..

Тускул, 72 г. до н.э.

Спартак знал, что рискует, отправляя двух друзей в путешествие к вилле Валерии. Получалось довольно неудобно: ради его личных интересов должны рисковать другие люди. Но, во-первых, сейчас отлучиться от армии было совершенно невозможно, а во-вторых, он был слишком заметной личностью, и сенат, назначивший за головы его, Крикса и Эномая приличное вознаграждение, озаботился довести до народного сознания описание внешности вождей восстания. Впрочем, никаких крупных римских подразделений поблизости не наблюдалось, так что шанс проскочить незамеченными был довольно увесистый.

Тускуланская вилла Валерии Мессалы располагалась в живописнейшем месте среди роскошных виноградников и тучных пастбищ. Даже несмотря на усталость после долгой дороги, Майка и Арторикс не могли не оценить художественный вкус того, кто выбрал для виллы такое удачное месторасположение. Сам дом был небольшим, но изящным и просторным, обнесенным изгородью из пиний.

Раб-привратник - видимо, имея особое распоряжение - пропустил гонцов беспрепятственно, но вслед им посмотрел странновато.

- Что-то мне тут не нравится, - настороженно пробормотал Арторикс, опускаясь на скамейку, где им велели подождать вилика. - Что-то тут затевается, судя по суете…

Вернулся раб, бегавший сообщить вилику, что прибыли двое с вестями от сыновей последнего, и с некоторым недоумением заявил, что посланцев желает видеть госпожа Валерия.

Госпожа Валерия ждала их в небольшой беседке в саду. Увидев гладиаторов, она вздрогнула и, как показалось Майке, поспешно вытерла слезы.

- Я помню вас, - тихо сказала она после того, как отзвучали приличествующие приветствия. - Ты Арторикс, я видела тебя в Кумах… чудное, счастливое время!.. - прошептала она словно бы про себя, и в черных глазах ее блеснули слезы. - А ты, - матрона перевела взгляд на Майку и тяжело вздохнула, - ты, верно, явилась сюда вестницей богов, амазонка Эвения. Круг замкнулся на тебе…

- Я посланница, только отнюдь не богов, - проворчала Майка, которая терпеть не могла душещипательные сцены. - И мне неизвестен никакой круг. Мы привезли тебе письмо, благородная госпожа, и было бы очень мило с твоей стороны, если бы ты поскорее его прочитала и вручила нам ответ. Потому что задерживаться нам тут, как ты понимаешь, немножечко неуютно.

Прекрасная римлянка молча смотрела на нее, не вытирая бегущие слезы и, кажется, совершенно не задетая хамским тоном. Стоявший рядом с Майкой Арторикс нахмурился: похоже, подобное поведение Валерии показалось подозрительным и ему.

- Послушай, благородная госпожа, - Майка окончательно потеряла терпение, - если ты желала нас видеть, то, верно, для того, чтобы что-то нам сказать. Осмелюсь просить тебя сделать это поскорее.

Медленно покачав головой, Валерия бессильно опустилась на мраморную скамью и закрыла лицо руками. Даже при всей глубине и неподдельности ее страдания каждое движение ее белоснежных рук было невероятно плавным и грациозным, хоть в балете выступать… Майка почувствовала, что готова этот очередной образчик жанра просто укусить.

- Передайте вашему вождю, - прерывающимся голосом проговорила матрона, - вашему доблестному, могучему вождю… да хранят его боги… чтобы он никогда… никогда больше не присылал мне писем… чтобы вырвал из памяти своей имя Валерии Мессалы!

- Ни хрена себе, - по-русски прошептала Майка.

Между тем Валерия, сделав над собой усилие, подняла голову и сказала почти твердо:

- Я уезжаю завтра утром и вряд ли вернусь сюда когда-либо. Муж пожелал, чтобы мы переселились к нему на виллу. Я сожалею, что не могу принять вас по всем правилам гостеприимства, но, увы, здесь вам действительно небезопасно… Не спрашивайте меня ни о чем… пусть боги помогут вам в вашем деле… и… и передайте Спартаку вот это, - она положила на стол исписанную навощенную дощечку. - Прощайте… прощайте.

Стремительно поднявшись, она пристально посмотрела на онемевших от изумления гладиаторов; при взгляде на Майку в ее глазах отразился какой-то суеверный страх. Секундой спустя Валерии в беседке уже не было.

- Та-ак, - протянула Майка. - Все чудестраньше и чудестраньше… Ладно, надо делать ноги, потом разберемся.

Одной рукой засовывая за пояс письмо Валерии, другой она ухватила за локоть побледневшего, потрясенного Арторикса и решительно потащила за собой к выходу из сада.

Возле лошадей их ждал старик вилик, прижимавший к груди увесистую кожаную сумку. Вид у него был крайне встревоженный.

- Что с моими сыновьями? - бросился он навстречу гладиаторам. - Почему приехали не они?

- Потому что заняты, - сказала Майка, вскакивая на коня. - Оба живы и здоровы, оба в моей центурии, так что можешь мне верить. Передавали привет и поклон.

Успокоенный старик протянул ей сумку, в которой был приличный шмат копченого мяса, сыр, мех с вином и несколько белых лепешек; Майка поблагодарила его кивком и первой выехала за ворота.

Всадники молча скакали половину ночи, потом решили остановиться на отдых. Костер разводить не стали, поужинали дарами старого вилика. Вино оказалось превосходным, но оценила это одна Майка: впечатлительный Арторикс все еще был в шоковом состоянии.

- Слушай, - решительно сказала Майка, - мы должны знать, что в этом письме.

Арторикс вздрогнул и посмотрел на нее округлившимися глазами.

- Знаю, - отмахнулась она, не давая ему возразить. - Читать чужие письма - некрасиво, а уж тем более - письма личного содержания… Но мы с тобой, дружочек, и так уже влипли по самые ушки, раз Валерия не потрудилась оставить нас в блаженном неведении насчет перемен в ее жизни. Вдобавок, заботься она о секретности, не поленилась бы письмецо запечатать.

- Нет, Эвения… так же нельзя… Спартак нам так доверяет…

- А раз он нам так доверяет, то именно нам и следует знать, чего можно ожидать от этого послания. Слушай, разделяй копание в грязном белье и необходимую информированность…

Молчал Арторикс долго. Потом все-таки нехотя признал, что письмо прочитать стоит - в конце концов, раз сложилось все так паршиво, нужно хотя бы представлять, чем можно будет помочь Спартаку. Майка вздохнула с нескрываемым облегчением и извлекла дощечку.

Письмо было написано по-гречески. Лунного света кое-как для чтения хватало, и Майка принялась вслух переводить. С первых же слов она почувствовала, как челюсть неудержимо отвисает; реакция Арторикса была примерно такой же.

Если отбросить всю лирику и патетику, которыми сей опус был напичкан, как сало чесноком, суть письма сводилась к следующему. Сенату откуда-то стало известно, что дочь Валерии - ребенок отнюдь не Суллы, а вовсе даже Спартака, чем сии достойные мужи не преминули воспользоваться. В самой оскорбительной форме Валерии было заявлено, что девочка является воплощенным нарушением всех приличий и уставов и должна быть отдана на воспитание опекунам, чтобы навсегда исчезнуть из высоких сфер римского общества. Правда, есть и другой вариант: дать ей иного отца, который согласится официально признать Постумию своей дочерью, но это уже проблемы Валерии - где такого благодетеля найти. Благодетель нашелся быстро. Им оказался Эльвий Медуллий, давний поклонник Валерии. Дела у него обстояли отвратительно: с того момента, как он проиграл огромную сумму в Капуе благодаря Майкиной победе над Эномаем, его финансовое благополучие заметно пошатнулось. Привыкший жить на широкую ногу, Медуллий не мог заставить себя ограничиваться в средствах, деньги утекали неостановимо, и все кончилось тем, что он завяз в долгах. Разумеется, его брак с Валерией был сделкой, но сделкой, равно устраивающей обоих. Медуллий получил доступ к богатствам вдовы Суллы, а Постумия - официального отца и благородное имя.

Дальше шли слезные изъявления чувств, читать которые не было никакой охоты.

- Да-а, - Майка почесала в затылке, - значит, вот почему Валерия на меня так смотрела, как будто я явление из Тартара… Представляю, что скажет Спартак…

Она промолчала, разумеется, о мелькнувшем у нее стойком чувстве глубоко эгоистического восторга: схема-то нарушилась! Она, капитан Ольховникова, победила на арене германца Эномая и положила начало разорению патриция Медуллия - и сценарий дрогнул. Похоже, кое-что ей все-таки удается…

Венусиа, 72 г. до н.э.

Восстание рабов только поначалу выглядело, как стихийный бунт. Прошел уже год, и армия восставших успешно громила все римские легионы. Сенат сидел и стучал зубами. Все шло к тому, что - как это ни унизительно - придется пересматривать свое отношение к происходящему и вместо подавления бунта рабов ориентироваться на полноценную войну - рабскую войну… О снобизме приходилось забыть…

Позиция "морда кирпичом" всегда имела неизменный успех. То бишь никогда не провоцировала изрядную порцию лишних вопросов. А посему Майка, удалив от дел Арторикса - уж больно мордочка выразительная у милого мальчика - совершенно спокойно вручила Спартаку письмо Валерии, ни сном, ни духом не дав понять, что содержание этого письма ей известно. И удалилась бодро-весело в направлении галльских легионов, благо что там на сегодня намечалась какая-то скромная пьянка по случаю национально-религиозного праздника.

Поразмыслить по пути было о чем. Всю обратную дорогу из Тускула Майка мучительно припоминала, что еще товарищ Джованьоли насочинял относительно личной жизни Спартака, и в результате обнаружила в памяти премиленькую сценку, где Эвтибида пытается совратить великого полководца, но тот, словно святой или импотент, к чарам ее остается равнодушен. С этого-то момента в армии восставших и начинается раскол… в общем, все, как всегда: что бы ни случилось, в основании стоит баба. Положеньице…

Навстречу Майке попался старый верный друг Эномай, имевший вид слегка обалделый. Заметив боевую подругу, он замахал руками, привлекая к себе внимание, и, приблизившись, без лишних разговоров потащил ее в узкий проход между палатками.

- Эвения, - зашептал он, округлив глаза, - ты не знаешь, что происходит? Сегодня утром Спартак прислал ко мне гонца с известием, что отдает в мое распоряжение одного их своих контуберналов. Я еще удивился - зачем, своих хватает, - и вдруг - появляется Эвтибида! Я - честное слово - так и сел… А она - ни слова объяснений, думай, говорит, о чем тебе положено думать, и не вникай. Хорошенькое дело - не вникай! Эвения, ты что-нибудь понимаешь?

Майка выругалась сквозь зубы. Снова, елки-палки, придется выступать в роли кукольника…

- Понимаю, - сказала она мрачно. - И то, что я понимаю, грозит нам немаленькими неприятностями…

Оставив Эномая озадаченным и заинтригованным, она ускоренным шагом направилась к галлам.

Значит, все произошло в ее отсутствие. И теперь придется не только отслеживать Спартака - а что сей доблестный муж способен сгоряча навалять делов, она не сомневалась, потому что линия, прописанная автором, полетела к чертовой матери, и персонажа теперь ничто не сдерживает, - но и нейтрализовать Эвтибиду. То есть по возможности сломать линию и коварной гречанки, вдруг та вернется на добродетельный путь… Просто шпионить за ней и ловить на совершении пакостей Майке не хотелось - Эвтибида ей все-таки чем-то нравилась, уж больно отчаянная тетка. Гораздо лучше этих пакостей не допустить совсем…

У галлов шумство уже было в разгаре. Традиционные обряды, полагающиеся по этому случаю, остались позади, и теперь народ резвился вовсю. Меньше всего повезло Криксу: ему, как главному в этой части армии, полагалось не только проявлять крайнюю умеренность в питие, но и следить за порядком. Разумеется, к празднику не преминула примазаться часть фракийцев, чьи палатки стояли поблизости, и - как же без них - с десяток германцев, - этим-то вообще только дай повод.

- Плохо быть начальником, - посочувствовала Майка, усаживаясь рядом с Криксом. - Ни тебе выпить, ни побезобразничать… Ничего, зато завтра ты единственный будешь избавлен от мук похмелья.

Галл усмехнулся, не без досады кивнул на кубок:

- Первый с самого начала. Как назло, вино отличное, давно такого не пил… Ладно, самому нельзя - хоть тебя угощу.

- Это правильно, - одобрила Майка. - Я, конечно, тоже в своем роде начальник, но ма-аленький…

Вино и впрямь было отличное.

- Слушай, - осушив кубок, Майка зажевала выпитое куском жареной баранины и потянулась за добавкой, - мне, похоже, будет нужна твоя помощь. Причем в очень деликатном деле…

В том, что на Крикса можно положиться, она была уверена на двести процентов. Как бы ни складывались обстоятельства, Крикс всегда был надежен, как каменная стена. Ну, а если учитывать постоянно блуждающий по армии слушок о великом сердечном интересе, представленном для него ровно ею, центурионом Эвенией… (Однажды Крикс такому досужему сплетнику уже набил морду, после чего все окончательно убедились в справедливости своих наблюдений).

Выслушав весь рассказ, галл не изумился и не начал переспрашивать, что да как, - только потемнел лицом и забарабанил пальцами по столу. Кто-то из подпивших легионеров, приняв мрачный взгляд командира на свой счет, быстренько дохлебал кубок и поспешил уйти проветриваться. Пауза затягивалась.

- Ты уверена, что видишь будущее точно? - вдруг спросил Крикс. Без малейшего любопытства, просто уточнил.

- Понимаешь, - Майка осторожно подбирала слова, - мне видим лишь один вариант развития событий… То есть доподлинно я ничего знать не могу, как оно повернется, если вмешаться… Но за то, что я тебе рассказала, ручаюсь.

- Так, - сказал Крикс. И снова замолчал.

Интересно, все пророки ощущают себя такими идиотами, или только я одна, мелькнула ехидная мысль. Да и вообще положение дурацкое - сидят двое и обмозговывают, как им поаккуратнее взяться за вершение судеб…

- С Эвтибидой говорить бессмысленно, - сказал Крикс. - Я ее неплохо знаю - она всегда добьется, чего хочет. Если, как ты говоришь, она зла на Спартака, то будет мстить…

- И единственный, кто может ее завернуть - это сам Спартак, - подхватила Майка. - Слушай, в какую же грязь мы лезем - это что-то…

Крикс поморщился и залпом допил свой кубок.

- Знаешь, Эвения, если бы на твоем месте сейчас был кто угодно другой… Ладно, все равно ты - это ты. Пойдем-ка прогуляемся. Может, что и придумаем.

Дьявольский план был готов часа через полтора, причем оба его создателя ощущали себя в равной степени мерзко. Даже Майка была сама себя противна от этого копания в чужом белье, хотя и преследовала свой самый прямой интерес, что же до Крикса, человека прямодушного и кристально честного, у него, похоже, вообще надолго испоганилось настроение. Однако, несмотря на все переживания, действовать было нужно.

После всех корректировок и уточнений план выглядел так.

Эвтибиду обрабатывает Майка. Чисто женский треп, куда вставляются прозрачные намеки. Пока гречанка не окончательно зациклилась на мести, она не упустит даже призрачной надежды ухватить-таки за хвост свою мечту. А в это время Крикс позаботится о Спартаке - во-первых, просто поддержит друга в такой тяжелый период, а во-вторых, постарается вывести его из состояния тяжелого опьянения под названием "Валерия". Дальше - исходя из результатов. Ясное дело, никакого сводничества, но если Эвтибида поймет, что для Спартака свет клином на Валерии уже не сходится, то, по логике, направит свою неуемную энергию в иное русло. Что там будет с ними двоими потом - это уже только их дело.

- Но вообще, - жестко добавил Крикс, поднимаясь с вала, - если Эвтибида предательница, то и обходиться с ней нужно, как с предательницей, а не плести эти сети.

- Крикс, - мягко сказала Майка, - она еще никого не предала… Женщине плохо, она осталась ни с чем, она принесла в жертву все, что у нее было, а все ее мечты оказались разбиты в пух и прах. Неужели ты не можешь этого понять?

Крикс посмотрел на нее как-то странно. И, ни слова не говоря, повернулся и пошел к себе.

Ну вот, обиделся, грустно подумала Майка. А ему-то что обижаться? Ну, хреновый из меня персонаж романтической саги - так, извиняйте, я сюда и не стремилась, пинком закинули… Акклиматизируюсь, как могу…

В общем-то, про большие светлые чувства Крикса к ней она была наслышана, какое-то время это была вообще излюбленная тема сплетен в армии, но какой бы профнепригодной она ни считалась в своем веке, на героиню романа девятнадцатого века все ж таки не тянула. Будь здесь нормальная историческая эпоха и нормальный исторический Крикс, то, может быть… но сейчас - ну, что за маразм, - крутить лямур с книжным героем! Здесь же если любовь - то до гроба, если ненависть - то до последней капли крови… бр-р. Нафиг, нафиг. Крикс, конечно, чудесный парень, но все-таки есть надежда, что Лига адвокатов все же добьется своего, высылку в варианты отменят, и она попадет под амнистию… И - ура Москве!..

Ага, ура… Не ври ты себе, капитан Ольховникова, распоследнее это дело. Пусть эта реальность придумана, пусть здесь все - марионетки в твоих или авторских руках, - все равно в этом кукольном мире все оказывается искренней и чище, чем в твоем. Здесь можно не быть профессионалом - просто будь собой… И те, кто - вопреки всем твоим устоявшимся взглядам - тебя все-таки любят, примут тебя любой. И ничего доказывать им не надо…

Майка вихрем сорвалась с места. Как добежала до палаток галлов - не помнила… Влетела, проталкиваясь сквозь танцующих, цапнула со стола чей-то кубок:

- Крикс, налей…

Выхлебала одним глотком, схватила Крикса за руки:

- Ну, - танцевать!..

Венусиа, 72 г. до н.э.

Потихоньку-помаленьку сенату стало ясно, куда устремился нахальный гладиатор. Все шло к тому, что войско восставших выйдет к Альпам и там разойдется. То бишь каждый отправится к себе домой. В Риме вздохнули с плохо скрытым облегчением: все-таки приятно знать, что твоей личной персональной заднице ничего не угрожает. А что до национальной гордости и прочих эфемерных материй - так все проходило на высшем уровне: из Рима регулярно выпускались отряды, воины Спартака эти отряды так же регулярно громили, этикет соблюден, все чинно-благородно. Главное, чтобы этому ненормальному фракийцу в последний момент вожжа под хвост не попала - а то кто его знает, вдруг отменит все предыдущие решения и отправится Рим воевать…

Утро Майка встретила в состоянии весьма смутном, а проще выражаясь - похмельном. Не было ни малейшего желания не только вставать, но и просто шевелиться, однако же - труба зовет, Спартак в приказном порядке заявил о назначении всему войску усиленных тренировок, так что киснуть вовсе некогда. Призвав на помощь все годами накопленные навыки, Майка отлепила себя от ложа, исполнила нечто вроде утренней гимнастики и выползла на свежий воздух.

Как она весьма быстро убедилась, вчерашний галльский загул оказался заразителен: фракийцы, во всяком случае, тоже лица имели изрядно помятые. Ну, центурион Эвения, не один ты в поле кактус, сказала она себе, не без злорадства наблюдая, как войско пытается изобразить нечто вроде утренней расстановки. Где-то на горизонте промелькнул Крикс - бледный, но вполне бодренький. Похоже, для него минувшая ночь ознаменовалась травмами разве что моральными.

Ну, не свинья ли я, вздохнула про себя Майка, вспомнив, что вытворяла ночью. Вертела, вертела Крикса в каких-то зажигательных танцах, чередуя их с возлияниями, а потом сделала ручкой и испарилась. Можно сказать, надавала авансов и смылась. Куда как красиво…

Ладно. Ее героическая центурия уже привела себя в порядок после вчерашнего - как-никак, соотечественники вождя, хочешь - не хочешь, а надо себя блюсти… Было объявлено, что меньше, чем через три недели армия разделяется - Спартак, Эномай и Ганник выдвигаются в Апулию, Крикс остается в Венусиа. Пока. Что дальше - шут его знает. В таких мелких подробностях Майка роман не помнила.

О деле она вспомнила только когда седлала коня - и то лишь потому, что аккурат рядом с ней оказалась Эвтибида. В глазах гречанки светился вселенский холод, но в целом держалась она молодцом - никаких тебе бабских истерик, и Майка в очередной раз поняла, что готова аплодировать стоя этой железной женщине. А уж если какой-то абориген вызывает подобные эмоции у капитана Службы времени, это что-нибудь да значит. Нет, нельзя терять такого бойца, нельзя дать ей возможность зайти слишком далеко в жажде мести… Тем более что - сугубо как женщина - Майка целиком и полностью была на стороне Эвтибиды, Валерия оставила у нее воспоминания самые досадливые - после семи лет службы проникаешься как-то к добровольным жертвам некой неприязнью…

Пахали до седьмого пота с малым перерывом на обед до самой темноты - обучали новобранцев. Через пару часов после начала тренировки все признаки похмелья у тех, кто вчера имел неосторожность приблудиться к гостеприимным галлам, сошли на нет, а к вечеру все вообще были усталы, довольны и полны энтузиазма. Перед ужином макнулись в ближайшую речку - смыть трудовой пот, потом разбрелись по палаткам.

Когда костры разгорелись и в котелках забулькало, Майка пошла на приступ.

Эвтибиду она подловила удачно: та как раз варила кашу для контуберналов Эномая и, соответственно, развернуться и уйти от неприятного разговора не могла. Вокруг с голодными глазами кружили почитатели кулинарных талантов Эвтибиды - как бывшая куртизанка она была неплохо осведомлена о способах приготовления изысканных блюд даже из самых примитивных продуктов.

- Как служба? - весело спросила Майка, усаживаясь у костра. Среди близкого окружения Эномая ее знали, уважали и потихоньку передавали из уст в уста историю, как она на арене спасла Эномаю жизнь. В общем, послать ее подальше под предлогом того, что она не относится к германским легионам, было трудновато, и Эвтибида это понимала.

- Если наш вождь решил, что я принесу больше пользы здесь, то так тому и быть, - ровно отозвалась гречанка. - Я стараюсь выполнять свой долг и не думать о причинах, побуждающих вышестоящих принять то или иное решение.

Умница, про себя одобрила Майка. Мало кто умеет вот так изящно, вежливо и ловко не просто вывернуться со скользкой темы, а одной фразой сделать дальнейший разговор бессмысленным. Ладно, зайдем с другой стороны.

- Вот что, Эвтибида, - она понизила голос, - я хотела с тобой посоветоваться… Видишь ли, я слабо разбираюсь в высших материях, я - солдат, а тут дело тонкое… Ну, словом, хочется мне как-то помочь Мирце - бедная девочка вся извелась, с лица спала, ест как птичка, а Спартаку сейчас и так несладко, где ему еще с сестрой возиться…

Ага! Как ни владела собой Эвтибида, но глазки заблестели - вот и ладненько, вот и скушали…

- Насколько я знаю нашего вождя, он всегда находил время, чтобы позаботиться о сестре, - осторожненько запустила гречанка. - Даже не могу себе представить, чтобы что-то отвлекло его - он так любит и бережет ее…

Ой, ребята, какие же вы все-таки простенькие, прямо неинтересно. И это - коварнейшая Эвтибида, которая у Джованьоли всех с носом оставляет? Или это за прошедшие с момента написания романа три века у людей мозги стали такие изощренные?

В общем, за полчаса все стало ясно. Эвтибида осталась в полной уверенности, что она ловко и незаметно выведала у наивной Майки все, что касалось Спартака; Майка, похохатывая про себя, сделала вид, что ничего не заметила. Расстались задушевными подругами.

Теперь следовало отловить Крикса, но тот оказался в палатке у Спартака, и часовые никого не пускали. Тоже неплохо, пусть пообщаются. А мы пока баиньки пойдем, благо Эвтибида от широты душевной покормила своей восхитительной стряпней…

Попавшийся на пути Арторикс остался в некотором недоумении - с чего бы это Эвения шла такая радостная, разве что не пританцовывала?..

Венусиа - Брундизий, 72 г. до н.э.

Взмыли в небо штандарты и значки (по образцу римских, но с кошкой вместо орла), лошади зафыркали, обозные повозки заскрипели, и войско тронулось. Зрелище радовало душу своей организованностью - еще полгода назад победоносная армия частенько напоминала кочующих варваров, а теперь даже новички, выдрессированные отцами-командирами, строй не нарушали. Где-то пели в такт шагу - негромко, но душевно.

Шли почти до темноты. Незадолго до захода солнца Спартак приказал остановиться и окапывать лагерь. Кое-кто подумывал насчет сходу захватить Бруздизий, как прежде захватывали другие города, но отцы-командиры быстро навели порядок, безапелляционно приказав подчиненным копать рвы и возводить частокол, а не страдать ненужным энтузиазмом. Что-что, а здравый смысл до сих пор Спартаку не изменял. Лезть на превосходно укрепленный Брундизий было бы чистым самоубийством…

Майка была вызвана к вождю именно в тот момент, когда совсем уже было собралась попредендовать на фрагмент восхитительно пахнущего жареного барашка, спойманного ее орлами-фракийцами во время перехода (вящее нарушение дисциплины, но зато какое мяско!). Орлы клятвенно пообещали облюбованный фрагмент припрятать до ее прихода, и она, поругиваясь сквозь зубы на исконно русском языке, отбыла.

Спартак был в палатке один - Мирца куда-то делась, и как бы не по настойчивой рекомендации собственного брата: похоже, предстоял разговор без свидетелей. В качестве альтернативы барашку Майке были предложены лепешки с сыром и вполне приятное вино. В общем-то, по закону жанра ей бы следовало отказаться, глядя на безмерно патетическое лицо вождя, но суточный переход - это, знаете ли, не шутка, в пузичке бурчит, так что разговор она предпочла все-таки зажевать чем бог послал.

Спартак был бледен, хмур и к еде не притрагивался.

- Эвения, - сказал он негромко, и голос у него был какой-то странный, - почти два месяца я не мог поговорить с тобой свободно… Сначала я был не в себе, признаю… да, Крикс, конечно, пытался поддержать меня; возможно, он спас меня от безумия… впрочем, ты ведь наверняка все знаешь… Я уже достаточно давно понял, что тебе известно гораздо больше, чем ты показываешь… говорят, что ты способна провидеть будущее, стало быть, глупо скрываться… Эвения, я не знаю, кто ты и откуда пришла, но верю в твое благородное сердце и дарованную тебе богами мудрость; поверь мне - не слабость и малодушие, но страх поддаться чувствам, способным затмить мой разум, заставил меня обратиться к тебе…

Майка едва успела заглотнуть кусок лепешки, чтобы принять подходящее моменту выражение. Довольно-таки неприлично - увлеченно трескать бутерброды, когда твой визави демонстрирует страдания на почве тонкой душевной организации…

- Ну, в общем, можешь не продолжать - я, кажется, поняла, - пожала она плечами. - Ну, каюсь, не доложила я тебе тогда по всей форме, как мы с Арториксом к Валерии ездили… уж больно там паршиво все было, вспоминать противно. Слезы, сопли пузырями, а смысл один - что вкусный кусок и теплая кровать все-таки лучше, чем безумная любовь какого-то там гладиатора… да не сверкай ты глазами, я не пошлю и не издеваюсь… Господи, - вдруг, неожиданно для самой себя, выдохнула, - да неужели ты так и не понял, что все мы, бабы - стервы, сволочи, что для нас главное - это чтобы нам было тепло и вкусно?!

- Врешь, - вдруг совсем не в манере романтического персонажа, жестко оборвал Спартак. - Вот сейчас - врешь. За себя - не говори. Я знаю тебя, Эвения. Я знаю Крикса - он бы не любил так тебя, если бы ты ждала только того, чтобы тебе было "тепло и вкусно". Валерия… ладно, я понял. Она иначе не могла… пусть. Я все равно знал, что это ничем не кончится… Может, когда я погибну, она меня помянет… Но ты - ты, мой друг… мой боевой товарищ… не лги ни мне, ни самой себе. Если ты думаешь, что я позвал тебя, чтобы растравлять свои раны, то ошибаешься.

Он плеснул себе вина, выпил залпом и продолжал - все так же жестко, глядя куда-то сквозь нее:

- Я хочу знать правду, Эвения. О том, почему ты ведаешь будущее… и - не сочти это пустым любопытством - что ты видишь в дальнейшем… Эвения, этот мир достаточно жесток, чтобы я научился не доверять никому - даже богам. Но я знаю, что ты - не богиня. Ты - бесстрашный воин, мой центурион…

- Навешал комплиментов, - криво ухмыльнулась Майка. - Хочешь знать правду - изволь… По крайней мере, вот сейчас-то мне точно за это ничего не будет… Да, Спартак, я солдат. И неплохо натасканный, как ты мог заметить. То, что для вас является чудом, для меня - обычная действительность. И я не хочу - просто из уважения к тебе - рассказывать о том, что будет с тобой. С тобой и со всеми нами. Потому что надеюсь на другой исход. Надеюсь, что все будет иначе, чем… Ладно, хватит, - оборвала она сама себя. - Плюнь на все, что я сказала сейчас. Я - Эвения, я - центурион твоей армии… в конце концов, я никакая не богиня, обычный человек, и ранить меня, и убить можно… помнишь, когда мы из Капуи вырвались, Эномай мне руку бинтовал… - Она чувствовала, что ее несет, и почему-то не могла остановиться, и - странно - впервые осознала, нет - почувствовала - что можно плюнуть на все, что годами нарабатывало в ней начальство… - Спартак, ты просто верь мне - честное слово, я никогда не стану тебя обманывать… просто - верь… или уж окончательно реши, что я все вру, что ничего я о будущем не знаю…

Спартак молча налил ей полный кубок. Она пила, запрокидывая голову, и никому в этой альтернативной реальности не дано было знать, за кого она сейчас произносит свой беззвучный тост… А видела она в эту секунду - ночную заснеженную степь, и заныл старый шрам меж ребер, и улыбнулся сквозь метель анда Тэмуджин…

…довольно лгать.

Это - ее мир, только ее. И схема, простроенная Джованьоли, над миром этим уже не властна. Она, Майя Ольховникова, впервые за годы работы наконец получила власть над самой собой.

Она улыбнулась - светло и безоблачно.

- Твоя взяла, Спартак. С чего начать?..

Труднее всего было избежать объяснений о том, что такое альтернативная реальность. Как ни загрубела душой Майка за время ученичества и службы, а все-таки на такое свинство не хватило даже ее - популярно поведать, что она является единственным живым человеком среди этого кукольного мира. Сказала только, что нынче происходят события далекого прошлого, истории, и то, что она якобы предвидит - для нее уже дела минувших дней… Все остальное рассказала честно - как ее вышибли из Института, отправив в неведомое и оставив при ней - то ли по недосмотру, то ли, что вероятнее, благодаря связям Ильи Саныча - лазерный браслет… Спартак слушал молча, опустив голову - непонятно, верит или ухмылку прячет…

- Все, - сказала она, выдохшись. - Больше говорить нечего. А уж верить или не верить - твое право.

Спартак поднял голову и впервые за весь разговор улыбнулся.

- Видно, боги и впрямь покровительствуют нашему делу, раз послали нам такого товарища, как ты, - заметил он, наполняя уже оба кубка. - Вчера было совещание, постановили уже окончательно, что необходимо пробиваться к Альпам и расходиться. Не все согласны, многие считают, что нам по силам захватить Рим…

- Лавры Эвна спать не дают? - пожала плечами Майка. - Сицилийское восстание на этом и загнулось. Римлян много, нас… нас, конечно, тоже много, но эти умники подумали, что будет, если мы засядем в Риме, а сенат призовет все разбросанные по провинциям и другим странам легионы?

- Эномай считает, что за нас поднимется римская чернь…

- Ну и дурак он, этот Эномай. В Риме чем беднее человек, тем больше он пыжится от сознания своего римского гражданства и причастности к великому народу. Чихать им на нас, мы каждый день бесплатные пьянки устраивать не сможем, а стало быть, нужны мы им, как скифу тога. Придут легионы из Африки, Азии, Галлии, а мы в Риме сидим все из себя такие красивые…

- Я тоже считаю, что это самоубийство, - кивнул фракиец. - Но ведь под нашими знаменами собралось несметное множество и тех, кто родился на этой земле… Куда им идти? Какая страна примет их?

- Пусть они остаются, Спартак, - тихо и очень серьезно сказала Майка. - Будь готов к тому, что от тебя еще не раз отделятся куски твоей армии… Ты не можешь сделать счастливыми абсолютно всех. Ты - только человек, ты не всесилен. Не пытайся удерживать недовольных - они все равно уйдут, но ты за это заплатишь слишком большую цену. И цена эта - жизни тех, кто будет с тобой до последнего… Призови Крикса, пусть он тоже скажет свое слово. Пусть каждый решит за себя, чего он хочет. Только тогда ты будешь знать, на кого можешь рассчитывать.

…Забронированный Майкой кусок баранины был целехонек, хоть и остыл; остальное орлы смели подчистую. Пока она общалась со Спартаком, к костру приблудился Арторикс, и вид у него был такой, что краше в гроб кладут. Ясненько, синдром Мирцы, острый рецидив. Орлы совершенно логично пришли к выводу, что в таком состоянии следует либо вешаться сразу, либо выпить, второе предпочтительнее, и притащили нехилый мех вина (нужно будет спросить потом, где взяли, совсем, паршивцы, от рук отбились…). Арторикс, человек малопьющий, отнекивался по мере сил, но какое-то количество в него все-таки влили, судя по пятнам румянца на скулах и блеску в глазах.

- Орлы, - строго сказала Майка, подходя, - хватит парня мурыжить, лучше мне налейте. У меня сегодня маленький праздник, какой - не скажу, но предлагаю выпить за здоровье вашего центуриона и пожелать ему процветать и здравствовать долгие годы. Потому что другой центурион, вполне возможно, первым делом потребует отчет, откуда вы берете мясо и выпивку в таких угрожающих количествах.

Орлы скромно потупились, но приказ командира выполнили с рекордной скоростью: не успела Майка сесть у костра, как перед ней оказался полный кубок, мясо быстренько разогрели и подали. Ребята в центурии были молодые, но правильные, границу приятельства с начальством знали и не переходили, так что с этим Майке вообще-то крупно повезло. Похулиганить тут слегка могли, но в общем дисциплину блюли и командира уважали.

- Ну что, друг, - расправившись с мясом, Майка легонько толкнула локтем совсем скисшего галла. - Пошли в палатку, поговорим? Да, - уже в трех шагах от костра она обернулась, - орлы, сегодня - чтобы ни одного пьяного. Увижу - что-нибудь оторву.

В рядах орлов произошло легонькое движение. Один из тех, что были постарше и поопытнее, протолкался вперед и сунул ей мех с вином.

- Ты знаешь… лучше к себе его забери, - попросил несколько смущенно. - Там еще прилично осталось… На завтра хватит.

Аскул, 71 г. до н.э.

Зима удалась слякотной и ветреной. Дойдя до окрестностей Аскула на Труенте, Спартак объявил большой привал всему войску, чему все несказанно обрадовались: мерзкая погода боевому воодушевлению в рядах восставших отнюдь не способствовала. В Риме поднялась вторая волна паники: число воинов Спартака уверенно приближалось к сотне тысяч, шпионы доносили, что среди младших вождей восстания существует настроение направиться на Рим, и имелся увесистый шанс, что за Альпы пойдут только греки и фракийцы, а галлы, германцы и италийцы развернутся на сто восемьдесят. Перспектива не радовала; консул Варрон Лукулл самолично побывал в лагере гладиаторов и вернулся несолоно хлебавши: Спартак дал ему от ворот поворот, даже не потрудившись как следует выслушать предлагаемые условия сдачи. Как ни обидно было, Риму пришлось признать, что условия сейчас диктует отнюдь не Вечный город…

Меньше всего Крикс был похож на несчастного влюбленного, но слухи о его великой тайной любви продолжали гулять, и Майка сильное имела подозрение, что Спартак периодически упоминает об этом в разговоре отнюдь не невзначай. Сам галл обходился, как говорится, без комментариев: был внимателен и предупредителен, но никаких поползновений не совершал и намеков не делал. Майке даже досадно было: уж решился бы на что-нибудь, ситуация в воздухе висит, народ шушукается, а она сидит себе дура дурой, не понимая, чего от нее, собственно, хотят.

Неприятности начались, как положено, в самый неподходящий момент.

Дождь шел проливенный, нос из палатки не высунешь, жаровенка грела слабовато, вдобавок ко всему в гости прирулила Мирца - повздыхать, значит, над жизнью горемычной. С кроткой улыбкой сообщила, что чувствует насущную необходимость поговорить с Эвенией, чья мудрость столь широко известна, о своем, о девичьем. И уже полтора часа парила Майке мозги застенчивыми намеками, многозначительными вздохами и потаенными всхлипами. Майка под конец совсем было собралась высказать все, что она думает по поводу обуявшей Мирцу дури и, не стесняясь в выражениях, объяснить, что следует делать с влюбленным мужиком, когда полог громко хлопнул, и в палатку, подобно богине дождя, влетела мокрая насквозь и взбудораженная до крайности Эвтибида.

- Германцы уходят! - выкрикнула она с порога. - Спартак приказал тебе явиться к Восточным воротам!

Майка опешила. В общем-то, Эномай последнее время не стесняясь демонстрировал окружающим свое дурное настроение, но она была так уверена в сломанной схеме, что ей и в голову не пришло разнюхать, какие идеи витают в германских легионах. Вдобавок ко всему Эвтибида была совершенно мирной и, похоже, не только не прикладывала руку к случившемуся, но и напрочь о готовящемся безобразии не знала.

- Сволочи, солнышка дождаться не могли, - только и буркнула она, хватая плащ.

Мирца осталась ахать и переживать в теплой палатке, а Майка в сопровождении Эвтибиды рванула к Восточным воротам. Плащ моментально намок, туника облепила тело, с волос текло за шиворот.

Возле ворот было полное столпотворение. Германские легионы покидали лагерь; за рвом верхом на крупном сером жеребце, потемневшем от воды, восседал Эномай. На валу Майка увидела Спартака, тот что-то кричал, отбрасывая назад мокрые волосы, слов слышно не было.

- Какая их муха укусила? - осведомилась она у Эвтибиды, проталкиваясь к валу. Удивляться, что гречанка взяла сторону Спартака, а не своего непосредственного начальника Эномая, было некогда.

- На Рим собрались, - бросила та, отдирая от лица мокрые рыжие пряди. Видок у красавицы куртизанки был тот еще. - Эномай как с цепи сорвался, кричал, что Спартак трус и предатель, раз бежит из Италии вместо того, чтобы захватить Рим и положить конец римскому господству…

- Идиоты, - пробормотала Майка, взбираясь на вал. Тронула за локоть вождя: - Спартак, я здесь…

Фракиец резко обернулся - лицо белое, отчаянное, глаза - бешеные:

- Эвения! - схватил за руку, стиснул так, что Майка охнула. - Эвения, они уходят!

Ну да, а я, конечно, что-то вроде дирижера - взмахну палочкой, и германцы назад повернут, досадливо подумала она. Вот только я и способна заставить одуматься толпу озверевших мужиков - самая крутая, блин…

- Эномай! - заорала она, вылезая на первый план. - Эномай, пень германский, какой петух тебя клюнул?! Куда ты пойдешь, самоубийца несчастный? На крест захотелось?

- Эвения! - взревел тот, вздыбливая коня. - Во имя жизни, которую ты спасла мне на арене! Неужели ты, отважная Эвения, останешься с этими трусливыми собаками? Пойдем с нами - клянусь богами, ты не пожалеешь! Рим будет у наших ног!

- Ты что, спятил? - Майка подобралась ближе, но голос не понизила. - Да первый же бой для вас последним станет! На нас идут консулы Геллий и Лентул - у обоих по тридцать тысяч человек, и чего ты со своими десятью добьешься?!

- А если и так, - по новой вскипел Эномай, - то мы погибнем как герои, а не как затравленные зайцы!

- Дезертиры вы, а не герои! - откуда-то сбоку выпалил Крикс. И немедленно поплатился: чей-то дротик прилетел ему в бок, хорошо еще - в панцирь попал.

- Эномай… - уже совершенно обреченно начала Майка. Договорить ей не дали - из толпы уходящих полетели дротики, пришлось скатиться с вала. Эномай развернул коня и, крикнув с неподражаемым презрением:

- Так оставайся - ты такая же предательница, как и Спартак! - ускакал в ливень.

Вот и все, как-то вяло подумала Майка, сидя на земле и равнодушно глядя на ползущую по руке кровь - зацепили-таки, причем то же самое плечо, что и при бегстве из Капуи. Все, и ничего уже не сделаешь. День, два - и не станет Эномая. Видно, в любом варианте, хоть ломай схему, хоть не ломай, он должен погибнуть. Ниточки в руках кукольника оборвались, и куклы разбежались кто куда…

- Эвения! - рядом с ней на коленях стоял Крикс. - Ты ранена… Поднимайся, я помогу тебе… Ну, что с тобой…

- Царапина, - Майка еле разлепила губы. - Перестань, Крикс… дойду… - Подняла голову, встретила встревоженный взгляд Спартака и улыбнулась криво: - Прости, вождь… Не смогла…

Фракиец присел рядом с ней на корточки. Как-то растерянно спросил:

- Когда ты говорила о тех, кто уйдет… ты знала, что это будет Эномай?

- Знала, - глухо отозвалась Майка. - Хотя и верила, что этого не произойдет. По идее, не должно было…

- Значит, боги решили за нас, - Спартак сгорбился, опустил глаза. Вдруг стало видно, что он смертельно устал. - Прости, Эвения… ты ранена, я не буду тебя занимать…

Встал и побрел вглубь лагеря, не отворачиваясь от дождя. Эвтибида догнала его, пошла рядом - и, кажется, даже за руку взяла. Ну и правильно, пускай действует. Сейчас Спартаку поддержка ой как нужна - архипаршиво вождю, самого близкого друга потерял…

Майка тяжело оперлась на руку Крикса - плечо болело зверски, кровь не унималась.

- Пошли, что ли, - вздохнула она. - Что-то мне как-то неважно…

Пять дней спустя консул Геллий уничтожил отколовшихся германцев. Одним из последних в этой битве погиб Эномай.

Бонония, 71 г. до н.э.

Шпионы несли в Рим обнадеживающие известия. После того, как были разбиты взбунтовавшиеся германцы, в лагере гладиаторов снова назрел раскол. Часть восставших, возглавляемая самнитом Гаем Канницием, уже совершенно откровенно и категорично заявила о своем решении остаться в Италии. Спартак терял силы на глазах, что, впрочем, не помешало ему разгромить Гая Кассия, претора Цизальпийской Галлии. В Риме стиснули зубы и - уже не без труда - сколотили армию в восемьдесят четыре тысячи человек; это было уже почти все, что мог выставить Вечный город. Однако во главе этой армии встал Марк Лициний Красс, которому победа была нужна позарез. Взялся он за дело споро и уверенно, так что положение безнадежным пока не было.

- Семь легионов, - Спартак стиснул зубы так, что побелели скулы. - Семь легионов, Эвения!

- Семь легионов самоубийц, - Майка по привычке дернула плечом и тут же скривилась: плечо еще ныло немилосердно. - Спартак, заметь: среди них не только те, чья родина здесь. Людям хочется всласть погулять по Италии, потешить душеньку. Я вчера лаялась с Канницием, как последняя базарная торговка, самой противно было, а толку - никакого. Голос разума они уже не воспринимают, им победы в голову ударили.

- Семь легионов, - глухо повторил фракиец, явно потрясенный этим внушительным числом. - Что останется от нас, если они уйдут?

- Шесть легионов плюс вся кавалерия, - быстро подсчитала Майка. - Тоже неплохо, если учесть, что до Альп уже пешком доплюнуть. Слушай, я, конечно, все понимаю, и просто так тебя никто не отпустит - им нужен эдакий ручной, карманный вождь, который вдобавок еще и полководец отменный, так что самим им думать лишний раз не придется. Вот только… знаешь, я раньше все отнекивалась, не хотела тебе рассказывать, что будет дальше, а сейчас, похоже, время пророчить. Хочешь?

- Говори, - быстро кивнул Спартак. Судя по сузившимся глазам и сжатым кулакам, зол сейчас был благородный вождь до последнего предела. Еще бы - час назад легат тринадцатого легиона Гай Канниций со товарищи совершенно откровенно высказались, что семь легионов отказываются переходить реку По и Альпы, а намереваются двинуть на Рим. И недвусмысленно намекнули, что ничего он, Спартак, поделать не может: мол, назвался груздем - полезай в кузовок, если желает большинство идти на Рим - значит, веди. Что до Майки, то она уже решила: если ничего не выйдет, если Спартак действительно повернет на Рим, то она просто плюнет и уйдет на поиски приключений. Лучше уж где-нибудь нарваться на хорошую драку и сдохнуть, чем участвовать в этом маразме и знать, что не в силах ничего изменить.

- Ладно, - она повернулась к Арториксу, Эвтибиде, Криксу и Ганнику, до сих пор молчавшим. Дело происходило в палатке вождя, куда Спартак созвал самых близких друзей для обсуждения проблемы. - Слушайте и вникайте. И намотайте на ус: все, как я сейчас скажу - так и будет, если ничего не изменим немедленно.

Ее слушали молча, и на лицах не было даже тени недоверия - все уже достаточно давно усвоили, что предсказания Эвении сбываются всегда. И, похоже, то, что они слышали, им крайне не нравилось.

- А если мы разделимся? - подал голос Ганник, когда она закончила. - Что будет дальше? Разойдемся по своим странам, где уже властвует Рим, вернемся к своим сожженным домам… и - что нас ждет?

- Галлия еще не захвачена, - отпарировала Майка. - В Германии увязла уже не одна армия, Фракия бунтует постоянно. Мы можем привести все верные нам легионы куда-то в одно место и оттуда начать подтачивать власть Рима. Если в той же Фракии заставить вождей племен прекратить междоусобицу и объединиться, если повернуть так, что власть наместника станет для них крайне невыгодной, то римляне вылетят оттуда в два счета. А Фракия - это, между прочим, Истр и выходы на Эгейское море и Понт Эвксинский. Как думаешь, Спартак?

- А мне нравится, - вдруг широко улыбнулся Крикс. - Рим штурмом не возьмешь, а вот так, как сказала Эвения… Спартак, приглашаешь в гости?

- Фракия… - Эвтибида сосредоточенно накручивала на палец прядку волос. - Почему бы не Фракия? Это станет чувствительным ударом для Рима… Эвения права - чем разбежаться по домам, лучше попытаться довести наше дело до конца. Кто сказал, что освободительная война против римского владычества должна начинаться в самом Риме?

- Нам не выстоять против Красса, - тихо сказал Арторикс. - Наши силы на пределе, а у Рима еще немалые войска в провинциях. Пока мы в Италии, мы заперты. Уйдя в какую-то другую страну, мы сможем вздохнуть свободнее. Если мирный кров и семейная жизнь, - тут он чуть запнулся, - нам не суждены, то… впрочем, Эвтибида уже сказала. Наш вождь - фракиец, он знает свою страну, знает, что можно сделать для ее объединения… Мне кажется единственным верным решением - последовать за ним!

- Вдобавок фракийцев у нас три легиона, и, если я верно понял, они как раз за то, чтобы уходить из Италии, - резюмировал рассудительный Ганник.

- За, - подтвердила Майка. - Мои орлы уже спрашивали, кому морды бить за нарушение дисциплины в войске.

Спартак молча смотрел на своих единомышленников, и глаза у него подозрительно блестели. Правильно, романтическому персонажу в такой ситуации просто необходимо слезу пустить, подумала Майка - причем едва ли не впервые совершенно беззлобно, даже с какой-то теплотой. В конце концов, можно и наплевать на некоторые пережитки неизбежной для литературы девятнадцатого века моды на чувствительность и сентиментальность. Главное, что ситуацию, похоже, удалось разрешить.

- Спасибо вам, - чуть сдавленно, явно справляясь с волнением, проговорил Спартак. - Спасибо за поддержку… я не обманулся в своих ожиданиях… Пусть будет так… - он вдруг умолк и резко отвернулся.

Повисшую паузу прервала Эвтибида. Шагнув к вождю, она коснулась его руки и очень мягко произнесла:

- Иди к ним, Спартак. Иди и скажи им, и пусть боги укрепят тебя в твоем решении!

- Мы с тобой, Спартак, - сердечно добавил Крикс, - и что бы ни случилось, мы останемся рядом!

Майка молча прикусила губу. Вот и смейся над романтическими чувствами, капитан, - у самой-то почему в носу защекотало?

Наученная горьким опытом, прежде чем идти на общее собрание, Майка завернула к себе надеть шлем и панцирь. А то как бы горячие самнитские парни не воспользовались аргументацией германцев Эномая; и так уже вся шкура истыкана - а украшают шрамы, как известно, отнюдь не женщин…

Вот тут-то ее и достало.

Она еще минуту, не меньше, совершенно тупо смотрела на вибрирующий лазерный браслет - александритовый экран переливался световыми сигналами вызова. Вызова… здесь? У них там что, еще и связь работает?

Черный топаз утонул под нажатием.

- Ольховникова! Майечка, ну слава богу! - гладко выбритый лик Ильи Саныча светился неподдельным воодушевлением. - Живая, здоровая… здоровая, а?

- Ничего, - процедила Майка. - Более-менее. Что у вас там за Апокалипсис случился, что вдруг обо мне вспомнили?

- Майечка, я понимаю твои чувства… Но поверь мне, я бы не стал тебя вызванивать, чтобы сообщить тебе дурные новости. Напротив, новость самая лучшая - ты можешь вернуться!

- А? - Майка даже проморгалась - может, все-таки галлюцинация? Нет, сидит, начальник родимый, улыбается…

- Лига адвокатов все-таки сумела добиться своего. Ссылка в варианты запрещена Межгалактическим кодексом и, разумеется, Институтским Уставом. Все сосланные раньше попадают под амнистию. Майечка, мы потратили уйму времени, чтобы дозваться до тебя…

Домой! Домой, в далекую-далекую Москву, к космической авиации и гидромассажным ваннам, к огням мегаполисов и кафешке на углу Тверской, где варят лучший в Солнечной системе кофе…

Домой. К безработице, к прогремевшей анафеме. К равнодушным взглядам давно вычеркнувших тебя из памяти знакомых. К занятой кем-то квартире, к беготне в поисках места хотя бы учителя истории где-нибудь в Зауралье…

- Где ж ты раньше был, мой единственный, - ухмыльнулась она. Нехорошая была ухмылка, волчья. И благодушие с лица Ильи Саныча сползло, сменяясь откровенной растерянностью. Даже, пожалуй, какой-то обидой. - Не смотрите на меня так, - раздраженно прибавила она, где-то на задворках мыслей понимая, что срывать зло на Илье Саныче - свинство, он не виноват, что не сумел ее отстоять перед законом… - Знаете, как мне паскудно было первый год? Знаете, как я тут барахталась? Знаете, что это такое - жить в черно-белом мире, где все либо очень хорошие, либо очень плохие, но и те, и другие предсказуемы до мелочей? Что ж вы тогда-то, семь лет назад, даже весточки не послали, хоть одного-единственного сигнала вызова не отправили - мол, держись, Ольховникова, мы о тебе помним? Молчите? Так я скажу, почему. Потому что я для вас всех перестала существовать. Меня не было. Вспоминать растаявший снег - в высшей степени непрофессионально. Но я явилась из небытия, как только объявили амнистию. Так?

- Майя, - построжел начальник, - прекрати немедленно истерику. Знаешь, сколько стоит минута связи с альтернативной реальностью? Об отмене ссылки в варианты сейчас гудит весь мир. Об амнистированных ведутся репортажи, берутся интервью. Ты должна вернуться - и как можно скорее…

- А-а… - выдохнула Майка. - Так вы за-ради статистики стараетесь… Спросят вас - где Ольховникова Майя Владимировна, она же капитан Эвения? А нет у нас Ольховниковой Майи Владимировны, не вернулась она… Боитесь, процент сгинувших в этих чертовых мирах повысится, - скандал, однако… Ничего, выкрутитесь. Перебьетесь без репортажей и интервью. Пускай другие вещают на всю галактику, как они рады и благодарны…

- Майя!

- Я не вернусь, Илья Александрович, - тихо и тяжело выговорила она. - Я не вернусь к вашей гонке профессионалов. Я впервые в жизни попыталась быть не профессионалом, а человеком. Знаете, мне понравилось.

- Очень хорошо, - сухо проговорил начальник. - Думаю, ты понимаешь, что путь в мир, занимаемый тобой, прекрасно известен. Что тебя найдут очень быстро…

- Черта с два, - бешено перебила Майка. - Это - мой мир. В него не существует путей. Я сломала схему. Я долго старалась, но все-таки сломала. Этот мир - больше не мир Джованьоли!

- Эвения! - громко выкрикнул кто-то снаружи.

- Извините, Илья Александрович. Наверное, вы хороший человек. Наверное, вы хотели как лучше. Слышите - меня зовут. Я нужна там…

К черту, подумала она, выбегая из палатки. Я не пущу псу под хвост столько лет жизни. В конце концов, здесь есть мои орлы, Спартак, Арторикс… В конце концов, здесь есть - Крикс.

По александритовому экрану снова бежали яркие полосы вызова. А не пошли бы вы, зло усмехнулась она и, на ходу подхватив ком размокшей глины, ляпнула грязью в экран. Нечего тут мигать, народ шокировать…

На отлогом берегу реки Скультенны собралось все войско. Стояли по легионам, но строй держали слабо, края легионов смешивались. От гвалта закладывало уши.

Майка сходу влетела в ряды своих орлов - проблемы проблемами, а порядок быть должен…Браслет продолжал вибрировать, но ей было уже наплевать - шут с ним, с Институтом, тут вопросы поважнее решаются…

Спартак стоял на чахлом бугорке - это было единственное доступное возвышение поблизости - но благодаря высокому росту и сложению смотрелся крайне импозантно. Поблизости обретались его контуберналы, среди которых занимала свое законное место и Эвтибида - после гибели Эномая Спартак вернул-таки ее на прежнюю должность. К немалому своему изумлению рядом с ней Майка заметила Мирцу, бледную и явно настроенную крайне решительно: похоже, сие эфирное создание твердо решило остаться рядом с братом в трудную минуту. Толку, правда, от нее будет маловато, если что, но энтузиазм радует.

- Что я пропустила? - тихонько осведомилась Майка у орлов.

Выяснилось, что пропустила она не особенно много - Спартак как раз объявил, что он категорически отказывается от должности вождя, раз в его армии творится такой бардак. Причем, судя по наэлектризованности общества, сообщил он эту новость куда в менее красивых формулировках, чем полагалось герою Джованьоли.

Гвалт нарастал; наконец вперед протолкался галл Арвиний, начальник пятого легиона.

- Ты - наш вождь, Спартак, ты вел нас к свободе, ты был нашим отцом, нашим знаменем, лучшим из нас! Но теперь ты призываешь нас к тому, чтобы мы, побеждавшие наших врагов с таким блеском, поджали хвосты и убрались по своим норам, в то время как Рим устрашен нашими победами, величие его пошатнулось! Клянусь всеми богами, Спартак: или злые духи ослепили тебя безумием, или ты предатель!

Спартак вздрогнул и так глянул на Арвиния, что, наверное, не у одной Майки мелькнула мысль: сейчас здесь будут убивать…

Вот тут-то и наступил звездный час Крикса!

- Арвиний! - зычно выкрикнул он, одним прыжком оказываясь рядом со Спартаком. - Ты, позор галльской земли, - мне стыдно, что и ты зовешь ее своей родиной! Похоже, ослеп именно ты - и виновны в этом не злые духи, а мечты о славных грабежах, какие ты учинишь в Риме! Не знаю, как решит Спартак, а я отказываюсь начальствовать над галльскими легионами, раз в них кишмя кишат предатели и дезертиры!

Ох ты, какой же умница, восхищенно прищелкнула языком Майка. Вроде бы стыдя одного Арвиния, Крикс ловко задел самолюбие всех галлов, находившихся здесь - кому приятно, что тебя тоже причисляют к предателям? Нехитрый прием сработал в момент: берег потряс рев тысяч глоток, призывавших всемогущего Геза и прочих богов в свидетели, как их оскорбили.

- Да, вы предатели! - бесстрашно повторил Крикс, во весь рост стоя перед разъяренными соотечественниками. - Если вы слушали речи Арвиния, если вы согласились предать наше святое дело ради грабежей в Риме, если вы купились на подлые посулы кучки негодяев, забывших и заставивших вас забыть, что сделал для нас всех Спартак, опорочивших не только его имя, но и все те мечты, за которыми мы стремились столько лет - как мне вас еще назвать? Не призывайте Геза - ваша мелкая суета не тронет богов!

- Не говори за всех, Крикс! - звонко крикнул Арторикс. - Ты знаешь, что я и мой легион ни на шаг не отступим с пути, на который встали однажды. И ведет нас по этому пути знамя святой свободы, а не позорного обогащения!

Майка готова была поклясться, что приблизительный план разговора друзья набросали заранее. Во всяком случае, орать с места - это было не в традициях Арторикса. Да и Крикс вперед Спартака никогда не вылезал. Тем более - отродясь не питал склонности к пафосным речам.

Между тем в галльских легионах произошло движение: солдаты полезли в драку. Пример оказался заразителен - видя, что начальство между собой договориться не может, охотно подключились и прочие, в чьих легионах зрел раскол. Смирно стояли только фракийцы: этим, похоже, уже кто-то шепнул насчет запланированного похода во Фракию, и как бы не хитрая Эвтибида - уж больно невинное у нее личико. Было видно, что Спартак сделал шаг вперед, собираясь окриком прекратить безобразную сцену, но Крикс сжал его плечо и что-то быстро коротко сказал. Все правильно. Настал момент, когда начальники не могут решать за подчиненных - каждый легионер, ветеран и последний салажонок, должен понять, чего он хочет от этой жизни.

Наконец Спартак все же отстранил Крикса и поднял руку. Сигнальщики громко проиграли сигнал к построению, и рефлекс сработал: большинство воинов прекратило увлеченно тузить оппонентов и повернули головы к вождю.

- Слушайте меня, - негромко, тяжело проговорил фракиец. - Я вижу, что Крикс, как это ни прискорбно, прав. Червь жажды наживы подточил ваш дух, и армия превратилась в скопище людей, не видящих ничего дальше собственной руки, протянутой к богатствам Рима. Я не был и не буду вашим диктатором. Вы вольны выбирать то, что вам больше по душе. Но в одном я буду стоять до конца: никто из вас и никто из потомков никогда не сможет сказать, что Спартак отступил от своего слова и той благородной цели, какой посвятил десять лет жизни. Идите на Рим, и да сопутствует вам удача. Но меня не будет с вами. Я все сказал.

И, пока войско ошеломленно молчало, развернулся и, даже не дав знак контуберналам следовать за ним, молча зашагал к лагерю.

А потом на равнине снова вспыхнула драка.

Эпилог.

- Сколько нас? - глухо спросил Спартак, не поворачивая головы в сторону вошедших.

- Девять легионов, - негромко отозвалась Эвтибида, глядя на него с искренним сочувствием. - Из семи отделились в общей сложности четыре. Но почти все легионы разрушены - из каждого хоть десяток-другой да ушли.

- Девять… - фракиец хрустнул пальцами и наконец обернулся к друзьям. - Что ж… завтра придется перестраивать армию. Будем жить, друзья мои. Где Эвения?

- Обещала сейчас подойти - у нее дело какое-то неотложное, - отозвался Крикс. - Спартак, у меня половина галлов разбежалась…

- Ничего, - вождь попытался улыбнуться - получилась гримаса мучительной усталости. Положил руку на плечо другу, сжал: - Спасибо тебе, Крикс. Спасибо вам всем, друзья, за то, что вы сделали. Сами боги не могли бы сделать большего.

Острым концом ножа Майка осторожно вывинтила крепления александритового экрана на браслете. По ниточке отсоединила крохотные платы, отсекла проводки батарей. Крупный, красивый камень лежал у нее в ладони - последняя связь с ее прежней жизнью. Остается только лазерный резак. Который рано или поздно наверняка сломается.

По дороге к палатке вождя она ненадолго вышла из лагеря к берегу Скультенны, где вчера происходило собрание. Широкий размах - и александрит, блеснув напоследок обрезанными проводками, канул в реку. Все, теперь уже никто ее не запеленгует. Нет больше Майи Ольховниковой… Только круги по воде от прошлой жизни, романтически подумала Майка и тут же ехидно усмехнулась.

В качестве поддержки и восстановления боевого настроения среди порядком деморализованного последними разборками войска сразу же после перестроения легионов - уже не по национальному признаку - были учинены парады, смотры и награждения. Под последнее попала и Майка: ей с большой помпой был вручен гражданский венок и звание легата. Пост начальника большего, чем центурион, радовал не шибко, но спорить было невместно - кому же, как не проверенным старым друзьям, Спартак мог доверить сейчас командование в армии? Хорошо еще, вся прежняя центурия оказалась в ее легионе, повышение же командира в чине было воспринято орлами как роскошный повод для празднества. Каковое и было устроено непосредственно после торжественной части; причем жирный барашек, пара молочных поросят и несколько мехов отличного вина привычно возникли из ниоткуда. Магия, не иначе, мысленно хмыкнула Майка и махнула рукой: пусть новый центурион разбирается…

Когда Спартак совершал торжественную церемонию награждения ее венком, она мысленно показала язык своему браслету, сиявшему лысиной на месте экрана. Наверное, она - танцовщица, гладиатор-ретиарий, воин - все-таки нужна этому миру. Этому смешному, романтическому, кукольному, к сердцу прикипевшему миру…

…Мелко, противно моросил дождь. Спартак сидел на валу, набросив на голову край пенулы - капли скатывались по плотному рысьему меху, не проникая внутрь. Сгущались липкие, как синяя гуашь, сумерки.

- Спартак, - тихонько окликнула Майка, подходя сзади. - Ведь простудишься же - погода дрянь…

Фракиец обернулся - и она с удивлением обнаружила на его осунувшемся за последние дни лице мечтательную улыбку.

- Мне, Эвения, простужаться некогда, - он легко поднялся, повел плечами, разминаясь. - Послезавтра выступаем к По… Знаешь, наверное, все случившееся - только к лучшему. Словно груз с плеч сбросил. Метался, как зверь в ловушке… выход искал… а теперь все позади. Теперь-то я точно знаю, что наша война не проиграна; более того, Эвения! - она только начинается…

- И в честь этого мокнешь под дождиком? - хмыкнула Майка, плотнее запахивая кожаный плащ.

Спартак рассмеялся:

- Ко мне сегодня подходил Арторикс. Просил руки Мирцы… Я их в палатке оставил - не хочу мешаться. Сестра плакала… хвала богам, Эвтибида с ней поговорила и, кажется, не без пользы…

- Наконец-то, - пробормотала Майка, припоминая, как пару дней назад видела стоявших возле палатки Спартака Мирцу и Эвтибиду - Мирца по обыкновению всхлипывала, а гречанка что-то ей выговаривала, горячо и, похоже, довольно резко; краем уха Майка услышала обрывок фразы: "…мне же не мешает мое прошлое - потому что оно прошлое, понимаешь - прошлое!" Слава богу - хоть кто-то бедной девушке мозги вправил. Похоже, не напрасна была их с Криксом "борьба за душу" Эвтибиды - бывшая куртизанка оказалась поистине бесценным приобретением… И со Спартаком у нее - тьфу-тьфу, не сглазить! - вроде бы что-то наклевывается…

- Тебя Крикс искал, - добавил Спартак, глядя на нее как-то непонятно.

Майка тряхнула головой. Почему бы нет? Все мосты сожжены. "Плыви, мой конь, чрез Рубикон…" Да и сколько можно от себя бегать…

- Пойду к нему, - сказала она и вдруг с немалым удивлением ощутила, что щекам почему-то стало жарко. Что за чушь, старею, что ли? И тихо-тихо попросила, глядя в землю: - Пожелай мне удачи, друг…

Она шла к палатке Крикса, и дождь заливал ее следы. Обыденный серый дождик обыденного серого мира - мира, в который нет дороги...

? - сентябрь 2001г., Москва