Игры Юмор Литература Нетекстовые материалы |
Лайхэ
Юная столица, северный Парадиз... Тополиный пух на губах, влажный ветер с Невы... Петербург!..
Полуподвальное кафе, дым от сигареты тянется вдоль низкого свода. Тихо-тихо, и кажется - все вернулось, и нет ни трамваев на улице, ни телевизора на стене за стойкой... Может, сейчас распахнется резко дверь; пригнувшись, ты войдешь... Грязь прилипла к сапогам, в темных волосах - сединой - тополиный пух... А почему бы нет? Ведь это же твой город, и почему ты не можешь являться куда хочешь и когда хочешь? Какие, к черту, триста лет! Кто придумал чушь, будто в этом городе есть время?
...Вдруг показалось - девица у стойки одета в длинное платье, на локонах - чепчик. Ты уже здесь? А я не заметила, как ты вошел. Прости... "Хозяйка, пива!" - и не бокалы, тяжелые кружки появляются на столе. "Будешь курить?" - "У меня сигареты..." От свечки - когда она здесь успела появиться? - ты зажигаешь трубку. "Поговорим?" - "Пожалуй..." - хрипловатый голос. Можно, я спрошу тебя обо всем, чего не знают теперешние ученые мужи?.. Прости, если сделаю больно... но спрошу и про Алексея. Знаю, что по живому режу, и все-таки...
"Нет, не убит. Под пытками умер."
"Мне так казалось..."
"Ты - видела?"
"Кажется, да... Он был виновен?"
"Был. Но я - еще больше."
"Довольно о нем... Знаешь, странное чувство: в твой город я приезжаю, будто домой. Здесь теплее на сердце... а впрочем, что тебе-то об этом рассказывать, ты это лучше моего знаешь..."
Улыбнулся. Молчим.
"Я раньше не знала, какой ты... Теперь, похоже, поняла. Врут они все - и те, кто хвалит, и кто злобой исходит. Ты просто - другой... А скажи мне, как это - плавать под парусом в злые штормы? У нас-то паруса - так себе, забава. Ну, спорт еще... Расскажи мне, как смеется ветер, как сжимают штурвал ладони, как летят соленые брызги... Расскажи мне о вашем море - ведь у нас даже море другое, словно боги морские укрылись от единоборства с людьми... Расскажи, как в столкновении у Гангута звенели шпаги, как стучали молотки на верфи, как пахнет смола... Расскажи, как поет в мачтах вольный ветер, как гремят тяжелые пушки... Расскажи, как же тебе удалось это - на одной лишь собственной воле сделать сонную Русь - державой Российской... Расскажи мне..."
...ворвался ветер, распахнув тяжелую дверь.
Шум трамваев... Обрывок песни про то, что "мы его по морде чайником". Я одна... Девица у стойки (откуда я взяла длинное платье? - в брючках она; модные такие трикотажные или фиг их знает какие брючки...) включает телевизор. Тот оживляется и не замедляет пожаловаться на то, что, мол, "она прошла, как каравелла по зеленым волнам". Вот и моя каравелла - прошла... Была - и нет... А волны в Неве - и вправду зеленые...
Проходит официантка:
- Пива?
Киваю. Черт с ними, с отпускными. Еще заработаю. Пиво здесь холодное и называется - "Невское". В конце концов, не каждый день приходится в этой вот забегаловке неподалеку от Академии Художеств пить с царями российскими!
В воздухе тает запах трубочного табака...
Или - бред, галлюцинации?
Погасив сигарету и расплатившись, поднимаюсь по стертым ступенькам. Над головой шумит вертолет... Куда спряталась память о том, кто своими руками закладывал первый камень твой, Петербург?
...Выворачиваюсь в переулок, почти бегом - к набережной... А ветер с Невы - прежний. И листья тоже шумят, как шумели те самые злополучные триста лет назад, о которых я здесь с похвальной методичностью забываю. И - памятью об ушедших - на губах тополиный пух...
Какой теплый гранит у твоих набережных, Нева...
Июль 1997г.
Ольге Чеботаревой
...Кто я такая? Кошка. Обыкновенная черная кошка питерских задворков. Почему не московских? - сами думайте. А когда надоест думать, я вам расскажу, что это у вас, людей, родина - там, где вас на свет произвели, а у кошек - там, где проснулось сердце. Поэтому я - кошка питерских задворков. И глухих дворов-колодцев. А что вы, люди, знаете о своих городах? Питерцы, вы додумаетесь похвастаться не Эрмитажем и не разводными мостами, а развалинами Алексеевского равелина в Петропавловской, где память становится явью? Что вы знаете о своих городах, люди; вы слишком далеко вознеслись над землей на высоту своего роста и новомодных ботинок, вас ослепила реклама, вас оглушила музыка. А вы умеете слушать музыку земли? Нет, для этого ведь необходимо нагнуться, а вы гордитесь своей прямой осанкой. А мы, бродячие кошки, для которых и восемь верст - не крюк, слышим, как город поет под асфальтом изгаженных улиц и площадей - поет шагами тех, о ком вы только книжки читали. У земли своя память. Прислушайтесь - и поймете правду о своем городе. Прислушайтесь - и увидите тех, кого давно уже нет... А впрочем - зачем вам? У вас своя музыка.
Вот ребенок стоит и восхищенно глазеет на неоновую рекламу. Малыш, а ты знаешь, что над мелеузовскими крышами звезды висят и ждут, когда кто-то придет и до них дотянется? Там можно подцепить лапкой какую-нибудь одну и как следует тряхнуть небосвод, чтобы плохо прикрепившиеся звездочки посыпались, а люди будут говорить - "звездный дождь", а это просто на крыше кошки хулиганят... А ты знаешь, что в мае солнечным днем небо проливается на донецкую степь и остается блестеть там синими зеркалами в каждом углублении? А знаешь, в какие цвета весна раскрашивает Горловку, в которой самая зеленая трава и самая белая черемуха? Знаешь, как подружиться с сухумскими медведями, которые там стоят по всему городу и поджидают тех, кто захочет с ними сфотографироваться?
Ничего ты не знаешь, малыш. И потому тебе кажется красивым это кричащее полыхание цветов, которых и в природе-то нет - вы, люди, придумали. Эй, мамаша, уведи ты свое чадо от рекламы, он уже полчаса на нее пялится!
И нечего пытаться меня погладить. И за ухом чесать тоже не надо - потребуется, так сама почешу. Ах, вы это лаской называете? Хорошенькая ласка - хочешь, я тебя за ушком когтями поскребу?
Ну вас, люди. Скучно с вами. Пойду куда-нибудь...
...да сойди же с моего хвоста, идиот!!.
1999г.
...Даже если сильнее сжать пальцы - вода все равно вытекает, вытекает... Остается мокрая ладонь. А потом и она высыхает...
...Мокрая ладонь...
...Вода? Слезы?..
Нет, это я пиво открывала, а из-под крышки пена полезла. Сейчас руку вытру.
Только пальцы липкими будут.
Как от крови.
Какая, к черту, кровь. Я пиво открывала...
Да. Пиво.
Сейчас и напьюсь.
Напьюсь? С пива?
Кап, кап... (Сгинь, проклятый глюк! Я тебя уже записала! Что ты мне капаешь, ты не змея над чашей Сигюн, ты кран водопроводный...)
Ну, пиво. Если б было море пива... Тьфу. Это я от тоски дурацкие стебушки вспоминаю.
А ты, наверно, тоже сейчас что-нибудь пьешь? Хотя бы чай.
Или - куришь молча, глядя на свечку.
Почему все так получилось?
Вода меж пальцев. Не удержать. Кап, кап... да сгинь ты, глюк назойливый!
Тьма, как же больно никому не верить...
Я сумасшедшая?..
Ничего. Это ничего. Просто умирает что-то. Ничего.
А может, это я?
Нет, я жива. Правда. Такое не тонет.
Мэй антъе...
Март 1998г.
...Это был котенок, обыкновенный маленький котенок. Пушистый, толстенький и смешной. И, как все котята, он любил и теплое молоко в блюдечке у печки, и спокойную защищенность, когда весь мир смыкается в просторной, устланной мягкими тряпками коробке, где есть только уютная темнота мохнатого маминого бока. И все обиды были мимолетны, как осыпающаяся с крылышек бабочек цветная пыльца, и потери были легки, и боль была только в сказках, которые все равно хорошо заканчивались...
...А потом котенок взял и вырос. И стал большой, сильной и злобной кошкой.
Почему все так получилось?
Спроси у ночи...
Май 1999г.
Моро
...Когда-нибудь ты сорвешь листок манжетки и, словно из драгоценной нефритовой чаши, выпьешь из него каплю росы... Пусть это будет рассвет, звонкий и яркий, - ты когда-нибудь видел радугу на рассвете? И все вокруг расцветет призрачными невероятными красками, - хотя бы на мгновенье, пока не исчезнет с губ вкус росы, - и тебя умоет светло-золотой дождь, и бледнеющий месяц, обидевшись на слишком нахальное алое солнце, спрыгнет тебе в ладони жаловаться, и все будет наяву, потому что не бывает таких сумасшедших снов...
...Ну, а смятый листок манжетки можно выкинуть за ненадобностью...
27 мая 1999г.
Эне
...Вокруг дома нарезала круги тревога.
Впрочем, может, это была и бешеная собака - если смотреть философски, бешеная собака и тревога по коэффициенту кусучести приблизительно равны. А данный экземпляр собачьего племени даже несколько уступал - несмотря на бешенство, была эта молодая, неопределенной расцветки и породы пся женского пола мирным, тихим звериком, и не лежала на одном месте не от непреодолимого желания кого-нибудь куснуть, а исключительно оттого, что ждать смерти в пыльном подвальном углу - занятие тухлое; от скуки окочуришься быстрей, чем от болезни.
Правда, мирной и тихой собака была не по доброте душевной, а от лени. Лениво ей было делать два дела одновременно, то есть и бежать, и кусать. Ну, а когда она сидела, то, в принципе, кусаться вполне могла, но какой же идиот, кроме безнадежно пьяного, полезет обниматься к собаке, у которой глаза мутные и из пасти слюна течет? Может, какой-нибудь пьяный и полез бы, но в данном случае против собаки - да и пьяных тоже - ополчились мороз, понедельник и подорожание. Подорожание было запланированным, все его ждали, но собаке это было неведомо, и она осознавала лишь то, что ее шансы выполнить святой долг любого бешеного зверя - кого-то укусить - равны нулю.
Собака встала, еще разок протелепалась вокруг дома, вздохнула, посмотрела мутными глазами на чью-то фигуру, бодро чапающую с позвякивающим грузом в руке, оценила, что дожидаться, когда эта фигура перейдет в разряд безнадежно пьяных и полезет обниматься - значит отморозить хвост безо всякого толку, и грустно поплелась в свой подвал. Умирать тоже было лень, но хоть этот-то долг каждого уважающего себя больного животного она собиралась-таки выполнить.
В подвале собака улеглась поудобнее, изобразила на узкой, измазанной слюной морде выражение типа: "Ну?.." и принялась ждать. А смерть все не приходила, и тогда до собаки дошло, что это она, смертушка, чапала с позвякивающим грузом, и что сегодня у нее есть дела поважнее, чем тихая бешеная собака. А еще собака догадалась, что сразу не признала ее потому, что это у человечьей смерти коса и саван, а у собачьей - добрые глаза и ветеринарный шприц с нембуталом на восемь кубов. Тогда собака обиделась, оскалилась, поворочалась в своем углу и назло неисполнительной смерти взяла и умерла сама по себе, и на узкой морде ее так и застыло злорадство...
А тревога тем временем все нарезала круги, и было уже ясно, что собака тут не причем, и от этих вот глюков и ощущения общего паскудства хотелось пробить головой все этажи и улететь куда-нибудь подальше, где нет ни тревоги, ни бешеных собак, ни паршивых сигарет...
Январь 1999г.
Моро
...Хочешь, я сплету тебе сказку из перепутанных инеем веток боярышника?.. Посмотри на этот мир - не глазами... Посмотри - и увидишь, что снег городских улиц, паскудный липкий снег, перемешанный с солью, может быть сиреневым, голубым, бирюзовым - пушистым и теплым, как вечерние облака, когда в них закапываешься отдохнуть после длинного перегона на трассе. А когда прикуриваешь от лунного блика, нужно быть осторожным, потому что рискуешь подпалить в холодном пламени челку и весь перемазаться в лунной копоти. Поэтому прикуривать лучше от солнечного луча - надежней и безопаснее, а по ночам пользоваться зажигалкой... Возьми кисть, обмакни ее в радугу и дорисуй мир там, где стало слишком много серого. Размешай палитру на плоскости асфальта, пусть он тоже не будет серым, и что за дело до того, кто будет брезгливо обходить радужные пятна и ворчать, что, мол, опять бензин пролили... Пусть пойдет золотой снег и на небо всползет фиолетовое солнце. И когда это многоцветье отразится в твоих глазах, они тоже - хоть ненадолго - перестанут быть серыми...
Пой - серебряная капель под пальцами звучит чище и звонче самых лучших струн... Слышишь под окошком чей-то голос? Это весна в простеньком зеленом пальтишке стучится в дома, а люди отмахиваются и тычут пальцами в календарь, который с безапелляционностью, достойной лучших экземпляров племени зажравшихся хозяев жизни, заявляет, что на дворе февраль. Впусти ее - она уже замерзла доказывать, что она не верблюд. Ну, ясное дело, не верблюд; верблюд - это что-то такое летне-южное, а она - самая обыкновенная, наша, среднерусская весна. Пригласи ее на рюмку чая - она выпьет, покурит твою "Приму" (говорю же - это наша весна, без претензий!) и уйдет, забыв корзинку с подснежниками...
...э-э, нет, это я чей-то чужой узор в сказку вплетаю. Распускаем...
И уйдет, оставив на полу грязные следы от ботинок...
...Нет уж, спасибо. Это уже какой-то нездоровый стеб получается. Так как же она все-таки, чтоб ей, уйдет?
А пускай она совсем не уйдет? Впишется до весны (вот каламбур-то!), а где-то через месяц распахнет окна и улетит зелено-золотым ветром прогонять доставшую всех зиму. А ты ей помоги - может, она и тебя научит оборачиваться ветром, это же сказка...
На ладонях - красные ягоды боярышника. Или - нитка гранатовых бус? А может, это рассвет пролился мне в ладони?
...Посмотри на этот мир - не глазами...
Февраль 1999г.
Удрун
...Когда в ладони ложится звезда синего одиночества, боль становится привычной и даже не особенно заметной. И уже не возникает мысли, что нужно где-то остановиться и передохнуть хоть немного; что чьи-то руки могут оказаться теплее, чем твои, замороженные холодом звезд... Летишь вперед - не чувствуя, что постоянно теряешь еще частичку себя. Оглянись! - хей, сложи на минуту крылья, вернись! - не остановить обреченный полет... Ты еще веришь, что сама летишь, вполнеба распахнув крылатую песню? Но тебя давно уже просто гонит ветер... А падать - больнее, чем умирать; и, когда чей-то спокойный и трезвый взгляд, взгляд солидного, рассудительного и неспособного к полетам субъекта собьет тебя влет, ветер уже не сможет зацепить изломанные крылья, и ты будешь падать - долго и легко, как яркий кленовый лист...
...Когда синие звезды обожгут твои ладони холодом, ты просто вспомни о черной кошке...
Февраль 1999г.
Ленке Велюхановой
...А звезды - они тоже разные. В твое окно заглядывают золотые теплые солнышки, веселые и переменчивые, как мозаика в детском калейдоскопе. А мне прочертила дорогу звездная стрела цвета листьев полыни, надвое рассекая льдисто-синее небо, и - что тут поделаешь... Белые кони несут твою колесницу, и ясноглазый рыцарь в сияющем серебряном доспехе правит ими - со мной же рядом несутся девять черных всадников, и не разглядишь их лиц под вечно надвинутыми на глаза капюшонами... И все же - смотри! - плечом к плечу скачут белые и вороные кони, и разноцветные звезды сливаются в одно ликующе-пурпурное солнце... И когда светлый рыцарь, сбросив латную перчатку, протянет тебе руку, мои всадники откинут капюшоны, подставляя ветру забывшие дневное тепло лица, и ты увидишь, что они тоже умеют улыбаться...
Не веришь? Наверное, правильно не веришь. И все же... Помнишь, как струятся черные водоросли под толщей прозрачного льда?..
Январь 2000г.
Энди
Грешная, грешная, грешная… Не в лад петь, невпопад любить - а боль удобнее всего шутовской ухмылкой маскировать, за кривым оскалом гримаса отчаяния не видна… Не веря в Бога, в пустоту молиться, хохотать хмельным смехом, прятать глаза за грубо накрашенными ресницами, вместо слез на бумагу ронять никому не нужные строки… Загонять, загонять себя, умирая от счастья в короткие секунды, когда вдруг ляжет случайно на плечо чья-то чужая, но все-таки теплая рука, и снова смеяться, и снова петь, и снова нестись по замкнутому кругу, и снова ошибаться, и боль причинять себе и другим, и благословлять тех, кто придумал когда-то шутов - шута, конечно, тоже бьют, но хоть по шее, а не по ладоням протянутым… И молчать, молчать до горькой оскомины на губах, чтобы не сказать вслух тех слов, какими плачешь затравленно в пустых снах бездушной ночи - не сказать - не отпугнуть - холодно - зачем я…
…Не правда ли, мы тогда здорово повеселились?..
Февраль 2001г.
- Ну что, - голос участкового невыразимо печален - еще бы, у него, небось, дома жена, дети, стерва теща, не понимающая, почему это зятю два месяца как зарплату не выдают, а тут еще возись со всякими алкоголиками… - и как же ты, гражданочка, до жизни-то такой дошла?
А я сижу на стульчике, и честно говоря, так мне жалко участкового - я с похмелья вообще жалостливая - что очень хочется хоть как-то облегчить ему суровую его ментовскую судьбу, отпустить его побыстрее к жене, детушкам и стерве теще, не заставлять его, горемычного, со мной тут возиться до полуночи. Вот только что ему сказать? - сижу, думаю похмельно-тугими мозгами, мну в пальцах сигарету.
- Да ты кури, кури, - машет рукой мой добрый мент.
- Товарищ милиционер, - осторожненько спрашиваю, - а может, мне на листочке вам написать, а? Чтобы вам не сидеть тут до упора…
Участковый выдает мне лист чистой бумаги, ручку и - в знак своей неземной доброты - еще полпачки сигарет. И исчезает, вздохнув с плохо скрытым облегчением. А я начинаю писать, неудобно согнувшись над столом (и ручка, зараза, еле шкрябает, на свалку ей пора, как, наверно, и мне. На жизненную свалку без сохранения содержания…)
…История-то была простая, банальная такая история… Слаб человек - однажды попробовав гремучий коктейль из жары, ночи и твоих поцелуев, я не смогла уже остановиться, и пила его, пила до потери рассудка, а наутро в доме не оказалось ни глотка твоей освежающей нежности, и вместо нее мне пришлось похмеляться полынным абсентом моего одиночества. Так и пошло: ночью - коктейль, а утром - абсент, и этот вот чудовищный запой постепенно начал грозить общественной морали и нормам, как когда-то грозили им запои Ван Гога и Тулуз-Лотрека, и однажды меня, тупо сидящую на тротуаре улицы жизни, подобрали серые братья - то ли менты, то ли работники крематория - и отвезли в вытрезвитель для влюбленных шизофреников. Там меня долго совали головой под кран общественного порицания, кололи в вены инъекции здравого смысла, промывали желудок теорией Фрейда и показывали документальный фильм о вреде запоев "Страдания юного Вертера". А когда я вернулась домой, то обнаружила, что там был шмон, и весь мой драгоценный коктейль, выраженный твоими письмами, куда-то задевали, зато почему-то не тронули здоровенную бутыль абсента. А может, просто не заметили - попробуй заметь его, одиночество-то, если не особенно старательно ищешь, а что в квартире полынью пахнет - так, может, это у меня освежитель воздуха такой… Словом, спустя какое-то время я опять оказалась в том же вытрезвителе, где даже без особенного удивления в главвраче узнала тебя, а ты сделал вид, что меня не узнаешь и, мило улыбаясь, рассказывал какие-то байки о пользе трезвого образа жизни. Вот тогда-то мне и стало все равно, и не хотелось уже ничего, и абсент я продолжала пить не от тоски, а потому что воды из-под крана не хотелось, а лимонад уравновешенности и покоя нынче стоит столько, что только зубами щелкать остается. Вот так оно и получилось…
…- Товарищ милиционер! А это правда - что женский алкоголизм неизлечим?..
Декабрь 2000г., Москва
- Ну, так я тебя сегодня ориентировочно не жду.
Ага, не жду. Как же. У ночи рука тяжелая; как влепит затрещину бессонницы - до утра не очухаешься. И что, спрашивается, делать эти шесть-семь-восемь часов - курить? так уже горечь на губах от сигарет, пепельница переполнилась, а идти вытряхивать лень. Чай пить? - ну да, как в той песенке: "Я сижу, и жду тебя, и грею чай". Черт, опять это слово - жду. Ведь обещала же не ждать. Не жду, не жду… заснуть бы…
Ночь, ну почему ты такая злая. Ну что ты дерешься - лучше бы за ушком почесала, в конце концов, чем я хуже тех кошек, которые на крыше…
Дом - чужой. Шаги по этажам - чужие. Где-то пьют - туда, что ли, забрести… Забреду - а ты вдруг… да не жду я, не жду, но ведь с ума там сойду, прислушиваясь сквозь хмельной гул… Сижу. Не жду. Не сплю.
А назавтра на серый чужой город сядет обширным филеем серое чужое утро, и вид у него, то бишь утра, будет похмельный, а у меня - жалкий, и я снова - уже посветлу - закурю, ювелирно меня пеплом в последние незанятые фрагменты стаканчика из-под йогурта, мастерским произволом нареченного пепельницей….
Век живи - век учись, господа. Вот сегодня научилась ориентировочно не ждать.
Ну и, ежу понятно, ты так и не пришел…
Ноябрь 2001г.
Уходи, паладин отзвучавшей песни. Моя хата с краю, так что из окна мне видна не пыльная улица, а кусочек леса и тропинка, по которой я никогда не пройду… Потому что один раз уже прошла. Хватит. Но это для меня тропинка, а для тебя, похоже, Путь. Ты выбрал, паладин. А я помашу тебе из окошка. Платочком. Чтобы традиции не забывались.
А тропинка смеется и приподнимает голову с немигающими желтыми глазами. И облизывается раздвоенным язычком: мол, как жизнь? Паршиво. А что так жизнерадостно? А чтоб ты не больно веселилась. А погулять не хочешь? Заманю малинниками спелыми, обниму травами бархатными, напою духом хвойным, положу к ногам босым, росой омытым, цветок папоротника… Не-а, не хочу. Я змей не люблю. А если обхвачу тебя кольцами шелковыми, подарю каплю яда янтарного, возвратишься к себе исчезнувшей, по мирам да весям пройдешь гуляючи, растворишься в закатном солнышке, оседлаешь ветры высокие… Перебьешься, рептилия. Или кто ты там, не помню, я зоологию только в школе учила. У меня тут один паладин где-то шляется, мне его дождаться надо. Зачем? А вот хочется. Ты не обижайся, тропинка-змеюшка, просто мне сейчас правда не до тебя…
Молчит. Песком шуршит, чешуей хвои укутывается. А паладин ушел, и моя хата с краю, и видно мне из окошка только кусочек леса…
Свечку на окошке зажигать не буду - банально, сентиментально и совершенно непрактично, пока дождешься, на свечах разоришься... Ты ведь и так знаешь, где мой дом. Змея-тропинка тебя выведет, а я… я просто буду ждать тебя, сумасшедший паладин отзвучавшей песни…
Январь 2002г.
Тряхну головой - по шее мотнутся длинные серьги. Кому нужен изгнанник? Изгнавший сам себя? Илмарэ - лишенная дома. Сама-себя-лишившая. Илмарэ. Бездомная.
Кто-то будет петь над догорающими кораблями. Потому что обрывки тлеющих парусов до последнего похожи на так и не развернувшиеся крылья. Кто-то будет петь уходящим навсегда драккарам. Потому что только песня -залог возвращения, монетка, уплаченная вечности, последний всплеск веры в то, что однажды резная драконья голова обернется вспять…
Кто спет поминальную моей песне? Кто отплачет ее над темным лесным костром?
По кому звоните, звезды?
А слезы сухим песком скребут глотку. Пемзой, "Пемолюксом", порошком "Квази"… - дочиста, добела вычистить, выскоблить ржавые следы песни…
Илмарэ. Не лишенная - лишившая… А если менее романтично и более жестко - шлёндра приблудная.
Затравленный зверь скорчился в чужой норе.
Хэй, охотник!!!
Январь 2002г.
…И она отдавалась ему. С хрипом, со стоном задушенным - задавленным - недозвучавшим - сквозь нежность - веру - надежду - безнадежность - сквозь песню… и любила его - в те секунды - до истерики, до донышка, как напоследок, как на краю, - чтобы потом…
…А потом они пили чай. Крепкий, с мятой.
Чтобы - разойтись. Потом. А чай - это хорошо. Тонизирует. Пользуйтесь.
Август 2002г., Москва
Моро
…Мы, наверное, еще долго будем бежать, бежать - друг к другу, друг от друга - бежать - лететь - спотыкаться в полете - под визг тормозов и урчание недокормленного мотора, которому недолили бензина, потому что долили морока - разбрызгивая по шоссейной слякоти облака - нестись сломя голову, вдруг наконец и правда сломаем - с ледяными белыми губами и атеистическим отрицанием холода - скрести негнущимися пальцами по тверди осени - терять себя, но не друг друга - терять себя друг в друге - терять друг друга в себе - нам еще долго жить, адептам звездопада, улетевшим однажды на одну орбиту со взлетной площадки темной крыши, парящей над маленьким городом и большой степью…
Декабрь 2002г., Москва
Моро
Когда наши письма обветшают и поблекнут, мы станем старыми, как осень, и седыми, как сигаретный дым. Но, знаешь, нам предстоит очень веселая старость. Потому что, оглядываясь на то, какие мы сейчас, лучше будет все-таки смеяться…
Декабрь 2002г., Москва
Отсутствие хавки - к написанию глюков.
Отсутствие глюков - к присутствию водки.
Отсутствие водки - к походу на Арбат.
Поход на Арбат - к пьянке в Нескучном...
Имена - это самоцветы. Бывают блестящие, а бывают - в трещинку.
Когда нечего есть, начинается философия.
Чем напыщенней рассуждает философ, тем больше у него шансов стать великим.
Рабство - вещь добровольная.
Умирать напоказ - неблагодарное занятие: никогда не увидишь результат.
Любовь бывает утомительна. Иногда для общего развития не повредит немного ненависти.
Серое есть только в мыслях. А крылья бывают лишь черными и белыми.
Свет режет глаза, Тьма мешает видеть - но в Сумерках нет красок...
Доверчивость - это попытка сопротивляться логике.
Пятьсот миллионов звенящих бубенцов не стоят расставания.
Когда ветер выдует из головы все мысли, появятся другие, более закаленные.
Когда дом перестает греть, он становится впиской.
Что сказали бы Светлые, если идущие путем Тьмы обладали бы их категоричностью?
Друг познается на трассе.
Страх - более естественное чувство, чем любовь.
Попытка взлететь - это всего лишь поиск новых ощущений.
Ничто так не развращает, как сытость.
Рынки - праздник природы человеческой.
Хорошо смеется тот, кто смеется по-хорошему.
Сволочизм - это жизненная концепция.
Когда мужчины и женщины перестанут наконец выяснять, кто из них круче, человечество вымрет.
Когда Пушкина перестанут прославлять, все поймут, что он был действительно великий поэт.
Власть не может не иметь денег - и наоборот.
Революция - это борьба за хавку. Принцип Общепита.
Друг познается в беде, а беду честнее познавать без друга.
Когда уходишь навсегда, не забывай обратного адреса.
Смеяться над бедой проще, чем ее преодолеть.
Не плюй в колодец, ибо нафиг это надо?
Демиург - это глюколов с большими возможностями.
Только обжигая горшки, дорастешь до бога.
Без труда и не дойдешь до пруда.
Менталитет - отметка уровня общественного самодовольства.
Бессмертие - это анабиоз сердца.
Когда картинно разбиваешь лютню, остерегайся получить в глаз лопнувшей струной - весь эффект испоганит...
Делать подарки - куда приятнее и проще, чем творить добро...
Русский, который не любит быстрой езды, предпочитает самолеты.
Когда печатаешь кучку стишей с лучших традициях Гиппиус и Мережковского, не называй это избранной лирикой - лучше назови избирательной.
Говорят - вырвать из сердца... А как это возможно? Сердцу ведь больно, оно живое...
Каков литраж стакана, на дне которого Истина?
Когда заклеиваешь душу лейкопластырем, не поливай ее водкой - пластырь отклеится…
Дай бог каждой женщине такие мудрые глаза, как у Анни Жирардо. Вот только не останется тогда на свете счастливых мужчин…
Февраль-октябрь 1999г.
return_links();
//echo 15;
?>
build_links();
?>