Yulienna КарнистироМандос… Всё было невесомым и призрачным, время не имело своей власти и проходило мимо, струясь по стенам полосами тумана.Высокие тёмные ели, уходящие в мерцающее сияние. Оно стекает с их хвои, словно капли дождя по листьям. Тёмная вода у корней струится безмолвным потоком. Сил нет, но нет и усталости. Нет времени. Только боль не уходит. Как хотел увидеть здесь Феанаро, Финвэ… Даже тэлери… Только не сидеть одному под этими елями. Но как забыть память – как наступить на совесть? Как сказать Феанаро, что НЕ СМОГ? Финвэ – что разорил Дориат, царство его друга Эльвэ, что бился насмерть с Элухилом Диором? Малласу – что не удержал Таргелион… Здесь видно иначе. Как стоять рядом с ними в пламени своей совести? Кажется, нет никого, ни живых, ни ушедших, кому бы он не причинил жгучей боли. Нерданэль, мама… Сейчас он видит себя в одеждах золотисто-коричневого шелка, как в день, когда он прискакал в лагерь Нолофинвэ, чтобы увидеть Майтимо. А вчера чудился зеленый балахон пограничника... Вчера? Может, сто лет прошло. А руки всё равно прозрачные. Вот Ниэнна приходила. Плачет. Огромная, терпеливая, и глаза её полны слёз. – Всё ещё сбудется… – говорит она. Что может сбыться здесь? Неправду говорят, что Мандос исцеляет. От себя куда денешься? А память всё подсказывает: Дориат, Таргелион, потерянная крепость, горящие корабли, Альквалондэ… И сына у него нет… А если бы был? Но как жить, чувствуя за собой эту боль? Что там, в Мире, не догадаешься и не узнаешь. Куруфинвэ, Тиелекормо, Майтимо… Ну зачем в Дориат полезли? Зачем? Тогда он это знал. А вот здесь стало ясно, что не обрести Камней никогда. Как они были неправы! Если он здесь – живы ли Майтимо, Макалаурэ, Амбарато… Вдруг словно поток свежего воздуха разрывает мерцающий полумрак. Слева, в стене тумана, открывается коридор – как там, в Белегосте: чёрные и белые плиты, ощущение полёта над бездной… Звук шагов, торопливых, быстрых… Здесь же нет звуков! – Карнистиро! Карантир! По коридору к нему бежит, звонко топая, оруженосец Тильорн, и его сияющие белые волосы вихрем разлетаются по плечам… – Мастер-летун! Почему ты здесь? Почему он здесь – ему жить и жить, почему он до сих пор здесь – в месте, которое не лечит, а только режет болью памяти… Тильорн, ну почему, как же ты так? Карнистиро протягивает к нему руки – неважно, какие, хоть призрачные, хоть такими и не коснёшься… Свет, нестерпимый, идущий отовсюду, накатывает волной; можно было бы захлебнуться в нём – если бы было дыхание… Лавина света… Карнистиро очнулся, почувствовал, что лежит на чём-то колючем, и в плечо словно бы впивалась сосновая шишка… Открыл крепко зажмуренные глаза – и увидел кусочек ясного голубого неба и верхушки сосен, колеблемые ветром… Было странно. Он почувствовал тяжесть – неужели свою? И понял, что дышит. Пахло хвоей и солнцем. Сердце стучит так громко, что ушами слышно. Пошарил рукой – мелкие камешки царапнули пальцы. Ещё одна шишка. Тёплая… Опёрся на руку. Ноги подтянул. Сел. Недоумённо посмотрел на свои пальцы – собственные, знакомые… Настоящие. Рукава тёмно-синие, закатанные до локтя, серые мягкие сапоги. Рыжая прядь свесилась на глаза… Карнистиро сидел, опёршись спиной на сосновый ствол, и с детским любопытством рассматривал всё вокруг, катал в руках шишки, наслаждался тем, что дышит. Хорошо-то как! Повернул голову – и увидел Тильорна, делающего то же самое. – Эй, мастер-летун! Голос, оказывается, настоящий! Он звучит! Тильорн обернулся, увидел Карнистиро, бросился навстречу к нему. Карнистиро вскочил. Мальчишка в два шага оказался рядом, схватил его за руку и уткнулся носом в плечо. – Рыжий Карантир! Неловко обняв Тильорна за плечи, Карнистиро почувствовал, как тот дрожит. – Ты чего? Мальчик поднял лицо. Глаза его были полны слёз. – Тебя орки сожрали! – Да вовсе нет. – Карнистиро понял, что и у него дрожит голос. – Я весной очнулся. В крепости у близнецов. Представляешь, два месяца пролежал, ничего не помнил. – Точно не сожрали? – Нет. Только ранили. Тильорн рукой вытер слёзы и улыбнулся. – Что же это ты так? – продолжал Карнистиро. – Я даже и не понял, что тебя нет. Всегда чувствовал, когда кого-нибудь… А сейчас – нет. Зову тебя, жду…А Фиана приходит и говорит… Все целы, орков онодрим передавили, а тебя… Всего одной стрелой… Карнистиро почувствовал, что и сам уже плачет. Слезинка на щеке обожгла. Зато Тилиорн улыбнулся. – Я так и знал, что онодрим всё-таки вмешаются, – сказал он весело. – Сколько по их лесам шастало орков! Карантир, да ты не…Не надо. Я ТАМ маму видел. И отца тоже. То есть сейчас они уже не ТАМ… – А ты почему? – Я хотел найти тебя. Карантир сел и запустил руки в волосы. – Ты что, РАДИ МЕНЯ не уходил? Не возвращался? – Ну да. Ты же мой друг. И какая разница? Ты ведь теперь живой. Живой… Здорово как звучит. – И ты тоже. Мы – живые! Карнистиро вскочил, подбросил вверх шишку и снова ловко поймал. Вдохнул полной грудью пахнущий соснами воздух и потянулся. – Карантир! Но если тогда орки не сожрали, то КОГДА? – Потом. Через пятьдесят лет. И не орки. Аданэдел. – Как? Ты сказал “эльф-человек”? – Так и сказал. И не надо меня жалеть…Я…Вот если бы знать, что с братьями? – Ты не знаешь? Мы хотя бы вернули Таргелион? Карнистиро присел на камень. – Нет. Не смогли. Но все семеро уцелели. Тогда. Тильорн встал рядом. – Ты видел ТАМ своего отца? – Нет. Мне было стыдно. Понимаешь…Когда мы напали на Дориат… – Вы? Ты и братья? Да. Тогда казалось, что это правильно. Сильмарилл должен быть наш и всё такое… А понял я уже ТАМ… Не жалей меня. Такое только орки делают. – Ты сражался против эльфов? Но… Как же вы в Дориат попали? – Тингола убили гномы. Пожадничали. Им стало мало оговоренной за их труд платы. А Мелиан не смогла жить без него. Завесы не стало вместе с ней. Мы думали – Тингол трус, спрятавшийся за мощью своей жены. Но видел бы ты Менегрот – там был июнь посреди зимы… Карнистиро закрыл лицо ладонями. Тильорн осторожно тронул его за локоть. – Но ведь ты здесь! Ты живой, ты здесь, значит, всё прошло. Карнистиро разжал пальцы и глянул на Тильорна одним глазом: – Намо сказал: “И не возродитесь вовек, даже если все погубленные вами будут просить за вас”. Тильорн вдруг сделался серьёзным. – Я за тебя просил, – сказал он. – Ты ПРОСИЛ? – Я хотел остаться с тобой. Где бы ты ни был. И даже до… – Не говори ничего, – прервал его Карнистиро. Он встал с камня, прошёлся по поляне, шумно вздохнул и опёрся рукой о сосну. Постоял так, обернулся к Тильорну и очень серьёзно сказал: – Ты помнишь пророчество королевы гномов? – Конечно. “Крылья лебедей крови”… – Нет, не это. Второе. Про тебя. – “Не сворачивай и ты со своего пути. Может быть, ты однажды спасёшь своего князя”. – Ты меня спас. Сейчас. – Но я же… – Неважно. Посмотри. Мы ведь живые. Как ты думаешь. Где мы сейчас – в Валиноре или в Эндорэ? – В соснах. Под небом. А дальше – пойдём и посмотрим. Покрытые жёлтым мхом гранитные скалы утопали в осыпях крупного песка. Камешки, шурша, катились из-под ног. Вокруг были небо, и жаркий воздух, и хвойный запах, щекотавший за нос. Шагая через камни, Карнистиро старался запоминать каждое движение, каждый вздох. Сквозь ветки на небе проглянуло солнце. “Спасибо”, – мысленно сказал он. Рыжий, как он сам, муравейник – живые потоки с грузом веточек…. Синие крылышки лесных бабочек, порхающих над головой… Травинки под ногами, листочек костяники с тремя кислыми ягодами на стебельке… Деревья расступаются, и впереди мелькает силуэт белого города с высоким шпилем. – Миндон Эльдалиэва! Это Тирион! Смотри, Тильорн! Мы в Валиноре! В злобе и горечи покидал он тёмный этот берег, а сейчас всё искрится и сияет, и капельки росы высыхают под ярким утренним солнцем. – А он похож? – Кто? – Ну, Валинор похож на Эндорэ? – Ты же видел в грёзах Заморье. И похож. И не похож, всё так и всё по-другому… Мой родной город… И никого вокруг. Лишь стрекочут кузнечики в траве да свистит сокол в небе. Но сокол этот – Рильрамион! Бурые крылья просвистели над головой. Сокол сел на сосновый сук и смотрел на Карнистиро жёлтым глазом. – Он к тебе не идёт, чтоб не поранить. У тебя же перчатки нет, а у него когти. – Верно. Карнистиро присвистнул. – Пойдём. Рильрамион полетит за нами. …Они шли по пояс в высоченной траве, Рильрамион кружил над ними в небе, но навстречу не попадалось ни одного эльфа. Тильорн спросил: – Здесь всегда так тихо? – Нет. Быть не может, чтобы никого не встретили. Они вышли к долгому пологому склону, покрытому густой травой. Далеко внизу тонкая тропинка пересекала цветущий луг. Тильорн первым взглянул вниз, потянул Карнистиро за рукав и воскликнул: – Смотри! Там, впереди – женщина! Такая же рыжая, как ты… – Где? – Вон там! Видишь? Карнистиро всмотрелся…и увидел. Отпустив руку Тильорна, он на миг замер, затем почти беззвучно прошептал “мама!” и бегом кинулся вниз по склону. Оказавшись на тропке, он повторил “мама!” уже погромче. Женщина обернулась и застыла, не смея пошевелиться. – Карнистиро! – Amme! Карантир был уже рядом. – Нерданэль! Amme! – Наринья! Нерданэль стояла рядом с сыном, держа его ладони в своих. – Ты здесь! Карнистиро обнял её, и, не стесняясь уже ничего, заплакал. – Ты здесь… Подбежавший Тильорн тронул Карнистиро за плечо. Оба – и он, и Нерданэль – обернулись. – Кто это? Тильорн смутился. – Мой друг и оруженосец Силиорнэ… Тильорн. Карнистиро загрёб рукой и его и тоже прижал к себе. – Мама… Много времени прошло? Две тысячи… После Дагор Рут. – Я её не знаю… – Через тридцать лет после того, как ты… Валар вмешались. Была Война Гнева. Понимаешь – Ангамандо разрушен, враг выброшен из мира… Всё прошло. Нолдор было позволено вернуться. Карнистиро посмотрел внимательно: – Они вернулись? – Да. Но не все. И сейчас ещё приплывают корабли. Тельперинкваро остался там, на внешних землях… – Братья… Нерданэль опустила взгляд: – Ты… Сейчас… Благодарение валар… И Макалаурэ. Карнистиро ощутил сухой комок в горле. – Расскажи мне. Если сможешь. – Я смогу. Но не сейчас. – Тогда пойдём домой. Ведь Тирион есть. – Да. – Тогда пойдём. Белые стены Тириона. Сейчас они фиолетовы в лучах заката. Дом Махтана на окраине. Хорошо, что никого нет. Не сейчас. Махтан, как обычно, в горах, мать Нерданэль – у её сестры Карнилотэ. Стены, увитые хмелем. И внезапно – тихий голос певца: Что рассвет в срединных землях, То закат – над Валинором. Долго мы блуждали в дебрях, В гневе и печали скоры. Эн анарорэ Эндоренна Си Анадунэ Валиноресса. Тенна нэ ранессе тауренна Э рут ар ниэнна эсса. – Макалаурэ! Ты здесь! Песня прервалась, певец припечатан к стенке. – Пусти! Задавишь! – Макалаурэ! – Карнистиро? Наринья! Живой! – Сам задавишь… – Ты зачем так пугаешь? Я же не знал, что ты… – Вот сейчас узнаешь! – Так нечестно! Эй, что это? Это же наш мастер-летун? И он здесь? Вот заноза! – Как банный лист. Не отвяжется. – Это точно! Карнистиро падает на скамейку. – Расскажи мне всё… Я жутко устал ТАМ. В нигде. Нерданэль садится рядом, не сводя глаз с обоих. Тильорн устраивается на траве. – Да что рассказывать? Первым вернулся Финарато. Наверное, Амариэ его прямо из Мандоса вытащила. – Амариэ? – Ну да. У них сейчас уже и детей двое. – Хорошо. – Ты же его никогда не любил. – Так это тогда. Сейчас – то всё по-другому. – Что, и голова не рыжая? – Как у лисы. – Тоже мне, лис… В Дориате первым вляпался. – Первым? – А Куруфинвэ и Тиелекормо – за тобой… Шумно вздохнула Нерданэль, стиснув пальцы до боли. – А Сильмарилла там не было. Понимаешь – не было вообще? – Дураки мы, что туда полезли… – Сам вон как рвался. А потом были Гавани… – Опять? – Арверниэн. Близнецы. А потом Дагор Рут, когда два идиота возомнили, что могут спорить с валарами… Макалаурэ замолчал. Карнистиро осанвэ чувствовал бурю у него в сердце. – Их нельзя было взять. Когда-то, ещё здесь, мы могли брать их, а потом… Ты помнишь, что сказала Варда? Ни смертная плоть, ни бессовестные руки… – Нечистые… А Берен его брал. И брала Лютиэн. И Диор. И Эльвинг, его дочь. А мы – не смогли. Я и Маэдрос – мы не с врагом за них спорили. Повисла тишина. Наконец Маглор собрался с силами: – Я выбросил Камень в море. И ушёл. А Маэдрос… Разум Карнистиро обожгло воспоминание Маглора. То, что он не в силах был сказать, он показывал в осанвэ. Дориат… Арверниэн… Сильмарилл на небе… Лагерь Эонвэ… Огненная пропасть… И море. – Они простили меня. Не знаю, почему. Посмотри… Даже ожог исчез. А ведь я носил его пятьсот лет. Я вернулся через море, так, как другие возвращались на кораблях. Но Белерианда нет больше. Он ушёл под воду – остались только Линдон и Балар. Тильорн нетерпеливо дернул Карнистиро за руку. Тот тряхнул головой и опомнился. – Не те мы с тобой речи завели, брат. Пойдём. Я есть хочу. Две тысячи лет не ел. Ну, вот он, Валинор. Утро, и солнце заливает высокие окна. Как хорошо дома! Он чувствовал себя сбежавшим из Мандоса – так всё было неожиданно и прекрасно. Но знал, что нужно прийти в Валмар и сказать. Он никогда не просил прощения, демонстративно ссорился с роднёй, с Ангродом, например, дразнил Финарато… А сейчас не хотелось. И было страшно. Чем он обязан, кому, почему сейчас, неужели нельзя просто жить. Но знал, что просто жить не сможет, не придя туда. И он решился. Таникветиль ойлоссэа Элеррина нимэссе. Манвэ ар Варда мбар эт Эа Аман мбар а, Валинорессе. Карнистиро вернулся из Валмара через несколько дней. Обеспокоенная Нерданэль встретила его у ворот дома и только молча посмотрела в глаза. – Всё хорошо, мама, – ответил он просто. Тильорн не отступал от него ни на шаг, но тут вынужден был остаться дома. Сейчас он встретил Карнистиро, спустившись с высоченного бука. – Ну что, белка? Вспомнил жизнь лесного эльфа? – Ага. – У меня для тебя новость. Неужели сам ещё не почувствовал? – Ещё как! Но жду. Пока ты скажешь. – Всё. Складываю тебя в сундук и везу домой. Есть, между прочим, куда. – Мама вернулась… Да. И отец тоже. И весь ваш посёлок. Глаза Тильорна – глубокие-глубокие. – Здесь? – А как же! Подходит улыбающаяся Нерданэль. – Я думала, что он твой сын. – Эта заноза? – улыбается Карнистиро. – Эта липучка? Этот лист банный, ёж колючий? У него свои родители есть. А мне, – он подмигивает Тильорну, – он сын по феа. Создать сына ни одному мастеру не по силам. А вот найти такую липучку – это можно. Текст размещен с разрешения автора.
return_links();
//echo 15;
?>
build_links();
?>
|