Яна (Миримэ) "Друг мой Дерринэ..." В который раз касаюсь кисточкой мольберта и отхожу в сторону, чтобы окинуть всю картину одним взглядом. Да. Похоже, наконец-то это то, что надо. Мне удалось поймать ускользающее, настолько неземное, что голова идет кругом - наивную, прекрасную простоту, чистейшее счастье, детскую незамутненную радость. Лица, обращенные друг к другу, к воде, к деревьям... Ясные улыбки, озаряющие прекрасные лица... Глаза - как сложно было передать их глубину и вместе с тем - прозрачную чистоту... Деррини. Таавель будет рад. Представляю его улыбку и улыбаюсь сама. Я - мы - долго шли к этому моменту. Наше знакомство произошло пару лет назад, незаметно начавшись из ничего не значащего обмена вежливыми репликами в какой-то конфе, кажется, по стихам. Я "запала" на странный ник и на подпись в конце каждой мессаги: "Таа элэ. Таавель". Обмен репликами перерос в письма. Мой собеседник был вежлив, предельно корректен, и обладал обширными познаниями - я была поражена, когда узнала, что ему всего двадцать. Еще больше я удивилась, когда узнала, что он имеет непосредственное отношение к миру толкинистов и ролевиков. Тогда на мой наивный вопрос: "А разве это не одно и то же?" он ответил долгим обстоятельным разъяснением, плюс прислал кучу ссылок на разнообразные сайты "по теме". Я добросовестно полезла читать. Странный мир предстал передо мной: диковинные имена, события, жаркие дискуссии в стиле "а вот и не подеретесь!" на темы, не имеющие для меня никакого значения. Толкина я читала, но... Но его книги так и остались книгами, волшебной сказкой, немного грустной, немного слишком нереальной... А здесь я увидела тех, кто этим миром - жили. Т. "...А что ты делаешь вообще? В смысле работы?" Я. "Вообще-то я художник-оформитель, но сейчас рисую частные заказы. Ну там, портрет любимой жены нового русского в любимом платье в цветочек и с любимой болонкой на коленях :-) С малиновым бантиком. :-) То есть это болонка с бантиком, не жена ;-)" Т. "Настоящий художник?! Рисуешь акварелью? Или маслом? Прости такие бешеные восторги, но я люблю картины :-) А сам только палку-палку-огуречик умею :-)" Я пригласила Таавеля в гости. В назначенное время раздался звонок в дверь, я побежала открывать. Смешно, но тогда я почему-то волновалась по поводу того, как мой гость будет выглядеть, и предусмотрительно спровадила родителей к тетке - во избежании. А вдруг придет с мечом за плечами, или в этом, как его, прикиде? Да еще не первой свежести. Я так и не поинтересовалась, где он работает... Или учится... С такими сумбурными мыслями я открыла дверь. На пороге стоял высокий молодой парень, улыбаясь немного взволнованно и застенчиво. Синие джинсы, черная футболка с какой-то размашистой надписью по-английски, кроссовки... Чистые длинные волосы волнами ниспадают на плечи. В одной руке - букет цветов, в другой - квадратная коробка. Торт. - Приветствую, - тихий смущенный голос. - Вы... Надя? - Да-а... - я теряюсь, но быстро беру себя в руки, - но если ты - Таавель, то мы с тобой на "ты", помнишь? Улыбка освещает все его лицо, искры вспыхивают в теплых карих глазах: - Да, действительно. А это - тебе. Ты любишь "Чародейку"? Мы сидим и пьем чай на кухне. Таавель тянется за очередным куском торта, кладет себе на тарелку. Подносит к губам чашку и осторожно прихлебывает горячий чай, опустив ресницы - они такие длинные, что отбрасывают четкую тень. Мягкий овал лица, нос с легкой горбинкой, высокие скулы, глаза посажены довольно глубоко, и иногда Таавель прищуривает один глаз, да так, что тот совсем закрывается, а в другом пляшут веселые смешливые искорки. Рассматриваю его, прикидывая, как лучше было бы его нарисовать: как посадить, при каком освещении... Беседа идет неторопливо, не возникает неловких пауз, не нужно судорожно искать тему для разговора. Мне кажется, я знала его всегда. Так оно и началось. Мы больше переписывались и болтали по Аське, чем виделись, но не реже, чем раз в месяц, мы договаривались о встрече, и Таавель возникал на моем пороге - неизменно аккуратный, улыбающийся, с цветами и тортом. Да, я узнала, что работает он веб-дизайнером, а еще и учится в универе, на историка - но это уже не имело никакого значения. - Знаешь, в одной конфе вашей я видела странную дискуссию. - На какую тему? Я задумалась, не зная, как лучше объяснить, чтобы не задеть Таавеля. Очередная встреча, поздний ноябрьский вечер, за окном метель, предки ушли в большую комнату смотреть телевизор, а мы сидим и пьем традиционный чай под желтой настольной лампой. В круге света только мы, вся кухня погружена в полумрак, и кажется, будто весь мир сузился до этого светового круга... Ставлю чайник на подставку, включаю - которая уже по счету будет чашка? И сколько времени? Вроде только сели... А мне еще о многом надо поговорить и расспросить. Таавель не торопит меня - знает, что я не забыла свой вопрос, а хочу точнее его сформулировать - внимательно смотрит на меня внизу вверх, глаза поблескивают в сумраке кухни. - О мироглядах. Ну, вот и сказала. Таавель приподнял бровь - "я слушаю". - Там говорилось о существах, которые видят другие миры. То есть они сами говорили. Насколько я поняла, некоторые из них миры видят, а некоторые - создают. Причем я читала их рассказы, записи - их миры нестандартны. Очень разные, есть и красивые, есть и жутковатые... Расскажи мне об этом. Что ты сам думаешь? Я села справа от Таавеля, заглянула ему в лицо. Он задумался, опустив ресницы, и я улыбнулась, подумав, что сейчас уже он, наверное, подбирает нужные слова, чтобы не обидеть меня. - Надя... - когда он начинает говорить, назвав меня по имени, это значит - будет сказано что-то очень серьезное, имеющее для него огромное значение. "Сколько же у нас таких маленьких сигналов выработалось за эти месяцы..." - Я... - сглотнул, поднял на меня глаза и решительно закончил, - Я тоже мирогляд. И у меня есть мой мир. Деррини. В тот раз мы проговорили с ним до полуночи, и когда он спохватился уходить, оказалось, что метро уже не ходит. Мы так и остались сидеть на кухне - до утра, только не за чаем, а за кофе с бутербродами. Таавель говорил, а я слушала, и то, что я узнавала, было совершенно новым и странным: люди (существа), одновременно видящие другой мир... Разные миры. Подтверждающие сведения друг друга. Существа, спокойно говорящие нечто вроде "в моем втором воплощении там я тебя помню...". И Таавель, так же спокойно рассказывающий мне о своем мире. - Живут там Деррини. Это название народа... Он подробно описывал их жизнь, перечислял обычаи, пересказывал их сказки - короткие изящные притчи, называл имена. - А твое имя тоже оттуда? - Да, конечно. Но он не сказал, что оно означает. И я не спросила. Мы стали чаще видеться. Я дотошно выспрашивала у него, как он ухитряется видеть, что при этом испытывает, видел ли кто-то еще его мир. Но постепенно на смену этим вопросам пришли другие - о жизни и истории Деррини. Таавель мог говорить о них часами. Лицо его словно освещалось изнутри, и он любовно живописал каждую мелочь: - Они чисты и наивны, как дети. Нет, даже не как дети. Земные дети тоже испорчены - капризничают, злятся... Деррини просто не знают, что это такое. Они добры и открыты, живут в единении с природой... Если с кем их и сравнивать - то разве что с эльфами Толкина. Или лучше с Луа из мира Эйдер. Хотя Деррини не так серьезны, как эльфы, и в них совершенно отсутствует луаская вредность. Но они очень красивы - ясные большие глаза, на лице - всегда радостная улыбка, и они делают друг другу только добро, по-другому они не могут, это для них так же естественно, как для нас - дышать... Иногда мы спорили. - Но такие Деррини, как ты описываешь, не смогли бы выжить! - возражала я. - В мире... - В каком мире? - перебивал Таавель с несвойственной ему горячностью. - В нашем? В нашем - да, не смогли. Но они живут в другом мире, у себя! И кто сказал, что так, как тут, должно быть везде? - Ну... Ты прав... В чужой монастырь, с энтузиазмом размахивая собственным уставом... - сдавалась я, преувеличенно сокрушенно качая головой, и наметившееся было разногласие умирало, не успев родиться. Рассказы Таавеля захватили меня, и непременным атрибутом наших уже частых встреч стали листочки бумаги, на которых я (под руководством Таавеля) набрасывала портреты отдельных Деррини. Лечители и Поющие, Танцоры, Маги (по сути друиды, но в чужой монастырь...), мужского пола и женского, маленькие и взрослые... Улыбающимися мордочками заполнился весь дом, листочки разбегались, разлетались, терялись - и обнаруживались в самых неожиданных местах. К каждому листочку прилагалось "краткое жизнеописание" персонажа, а если на момент зарисовки оно еще не было известно, то Таавель сводил тонкие брови (на переносице появлялась вертикальная складка) и заявлял: - Обязательно выясню. И к следующему разу "биография", как правило, была готова. - Знаешь, я тут думала... Почему я? То есть почему со мной ты всем этим делишься? У тебя же там есть знакомые, друзья есть... Ну и эти ваши "монстры"... Почему не с ними? Почему... Ну, в общем, понимаешь, что я хочу сказать... - Да, конечно. Трудно сказать. Я по натуре одиночка... Но не только в этом дело. - он задумчиво потер переносицу, взглянул на меня, по обыкновению прищурив один глаз. - "Монстры"... Ты когда-нибудь пыталась достать "монстра"? В хорошем смысле достать? - слабая улыбка. - Понимаешь, привлечь внимание довольно трудно, хотя и реально - или выходкой какой-нибудь, хотя это и самый дурной способ... Или крутиться в этом обществе, не давать о себе забыть, писать статьи, рецензии, критику, стихи, хоть что-нибудь, бороться, проще говоря. Но это ладно... Чтобы "монстр" помог, уделил время - надо стать своим. Стать друзьями? - он пожал плечами, снова уставился в пол. - Ну представь меня - в друзьях у той же Ниенны. - А почему нет? Что они, не люди? Таавель удивленно глянул на меня, и мы оба засмеялись. - Да сложно все это. Они все в своих кругах, у них уже есть свое окружение. Вот прихожу я с улицы - здрасьте, я Таавель, мирогляд... - Но ведь у тебя есть, что сказать. Ты интересно пишешь, а рассказываешь - так вообще заслушаешься. - Кому это надо... Ну ладно, оставим "монстров" в покое, поговорим про простых смертных... и бессмертных... Со многими я знаком только через Сеть. Ты же должна знать, как это бывает - по Сети так легко говорить, делиться сокровенным, и почти верить в то, что там, на той стороне, сидит эльфийка... Или оборотень. А потом встречаешься - и видишь, что нечего тебе этой эльфийке сказать, и она тебе ничего не скажет, вот и стоите, как дураки, страдая от неловкости и мечтая поскорее распрощаться. А потом и по Сети больше не сможете говорить. А еще... - снова глубокий карий глаз смотрит на меня, - а еще, если честно, не знаю. Просто - та-алла... - Та-эллэ, - отвечаю я машинально, и только тут соображаю, что он меня назвал сестрой на языке Деррини, а я в ответ назвала его братом - помимо прямого значения, эти слова также означали обычное приветствие двух Деррини, встретившихся далеко от дома. - Как я хотел бы туда... - однажды вздохнул Таавель, мечтательно глядя за окно, сквозь весенний дождь. - Как хотел бы... Тогда я поняла, что подарю ему на день рожденья. Как раз успею - за три-то месяца... Сюрприз не получился. Вскоре я поняла, что не смогу нарисовать мир Деррини без подсказок и советов Таавеля. В конце концов, я знаю об этом мире лишь по рассказам Таавеля, а он - видел... Как я и думала, Таавель пришел в восторг, когда я сказала ему, что хочу нарисовать Деррини. Мы часами обсуждали, что именно будет на картине, кто будет, и какую сцену изобразить, какое время года и дня. В итоге остановились на совсем простом... Небольшое озеро, вода светло-голубая, прозрачная и чистая настолько, что кажется, будто в нежно-зеленую траву упал кусочек неба. Золотистые цветы, тонкие деревья с серебристо-белой корой и золото-зелеными листьями. А возле озера, окуная руки в нежную воду - Деррини. Открытые ясные лица, свет детской улыбки, сияющие счастьем глаза... Одни сидят у озера, другие разговаривают (и я словно слышу звенящие хрустальными колокольцами голоса), третьи задумчиво перебирают струны - в руках инструменты, один похож на арфу, другой - отдаленно - на лютню. Кто-то прижимается щекой к дереву, прикрыв глаза и обняв ствол тонкими изящными руками. Они живут - не зная, что бывает и по-другому... - Но послушай, такой мир, такой народ не может существовать! Просто не может! - почему-то я была ужасно взвинчена. Даже не почему-то, я знала причину - неудавшийся день: заказчик долго придирался к портрету - в итоге взял, но все нервы вымотал, в автобусе на ногу наступили, в маркете нахамили, а пришла домой - и оказалось, что нет ни чая, ни сахара, и пришлось вновь одевать промокшие весенние ботинки и тащиться на улицу... А как только я вернулась и, бурча и ворча, начала аккуратно отрезать себе кусочек лимона в чай, раздался звонок в дверь. Обычно я была рада Таавелю: он, как никто, умел поднять мне настроение. Но что-то сегодня все шло наперекосяк... - Почему не может?! - он вскинул голову, взметнулась и упала на глаза отросшая челка. - Почему? - Ну... - я неопределенно помотала рукой в воздухе, - не выживут они - такие светлые и хорошие. В нашем мире их бы тут же - чик, и нету! Не вы-жи-вут! Вот у нас... - Ну почему сразу - "у нас", "в нашем мире"? Они - не в нашем! Они - в своем! Кто сказал, что везде должно быть так же, как у нас? Не много ли чести? Глаза Таавеля горели, горели и щеки - он был возмущен, он не ожидал таких слов - от меня. Я и сама уже видела, что неправа, но все же съязвила напоследок: - Ага, сказки... Как в сказке. В жизни так не бывает. Повисло молчание. Невыносимо долго Таавель просто смотрел на меня, чуть склонив голову, и весь его запал исчез, глаза погасли и потемнели. Мне стало неуютно и от взгляда, и от молчания, я заерзала на стуле, посмотрела в сторону, снова на Таавеля. - Я понимаю... - еле слышно проговорил он вдруг. - Ничего. - слабая улыбка. - Это ничего... - Прости... - выдавила я. И разревелась. Наверное, именно после этого разговора у меня стало лучше получаться "передать суть" Деррини (как выражался Таавель). Картина была почти готова, когда я поняла, чего же на ней не хватает. Таавеля. Он говорил, что хочет туда, что хотел бы прожить там жизнь - так я могу подарить ему нечто похожее... На моей картине. Несколько дней я билась над эскизом и так, и этак, пытаясь вставить туда фигурку тонкого изящного Дерринэ с узким лицом, высокими скулами и слегка вздернутым носом, глазами цвета ночного неба и тонкими бровями вразлет. То хотела посадить его возле озера, рядом с девушкой, то - поставить в группе беседующих, то еще что-нибудь. Но каждый раз ощущала непонятным шестым - или сто шестым - чувством, что это все не то, что тут надо по-другому. И однажды вечером, сидя за чашкой чая, я придумала. - Заходи, Таавель, та-эллэ! - наверное, я говорила преувеличенно бодро и уж точно слишком громко, но ничего не могла с собой поделать, ведь сейчас Таавель увидит картину, где я (вот нахалка-то!) изобразила _его_ мир - мир, который он увидел, создал, придумал, или Творец знает, что... До этого я показывала Таавелю только наброски - лица, деревья, горы вдалеке, сочетания цветов ("Нет-нет, что ты, Надя! Деррини не носят черного! И серого не носят..."). А теперь... - Ну, смотри, и не бей ногами... - последние слова были явно лишними, но Таавель великодушно их "не услышал", и я сдернула синее покрывало с картины. Он молча смотрел. Долго смотрел. Я видела, как его глаза останавливаются то на одном лице, то на другом, как он вглядывается, как пристально смотрит, и боялась нарушить молчание. Наконец он проговорил - не отрываясь от картины: - Та-алла... Как... Слов нет. - Спасибо. Для меня высшая похвала - именно когда нет слов. Он оторвался - словно через силу - перевел взгляд на меня. Сияющий взгляд, лучащийся счастьем и светом. - Все именно так, как я и... Я улыбнулась: - А себя ты там найдешь? - Себя? Меня? - Ага. Он подошел к картине ближе и, почти касаясь носом, стал исследовать ее по сантиметру. Я улыбалась и не собиралась облегчать ему задачу. - Вот! - торжествующе выпрямляясь, Таавель указал на ствол дерева (справа и чуть вглубь сцены). - Здесь! Как же ты здорово сделала! Да, найти себя Таавелю было нелегко - впрочем, как и мне - его "спрятать". Я поставила фигурку за стволом дерева - так, что самого Дерринэ не было видно, и падала только его тень. Нечеткая тень на траве - впрочем, угадать очертания было можно, если присмотреться хорошенько. Таавель снова склонился рассмотреть себя, потом оглянулся: - Надя... Только одна неточность. - Какая?! - а на лице у меня, видимо, было аршинными буквами написано: "Ужас какой, какая неточность?! Ведь все сто раз сверяли!" - Что не так? - Ничего серьезного, не волнуйся ты так! - успокаивающе улыбнулся Таавель. - Только там я... В общем, там я никогда бы не носил кинжала. Совсем. - и расхохотался, глядя на меня - я хлопала глазами, забыв закрыть рот... Я действительно нарисовала тень Таавеля-Дерринэ с кинжалом на поясе... На всех моих набросках он был с кинжалом (проклятое наследие дурных фэнтезюшек, не иначе - раз герой мужеска полу, то ему положено оружие) и, когда я рисовала тень, то аккуратно выписала и кончик ножен. Но там же было почти незаметно?! Окончание работы над картиной мы отметили у меня на кухне - тортом и микроскопической порцией коньяка ("для порядку", как говорится), и великолепным кофе - молотой арабикой. - Я исправлю, - смущенно улыбаясь, говорила я, - сегодня же исправлю. - Это после коньяка-то? - смеялся он. - Как бы у моей бедной тени рога не выросли... - Обижаешь, начальник, - надувала губы я, и мы вместе покатывались со смеху. Закрыв за Таавелем дверь, я вернулась на кухню, перемыла всю посуду - чтобы предки не успели начать ругаться, что, мол, "опять свинарник оставила"... И пошла в свою комнату, твердо намереваясь все-таки исправить ошибку. Я подошла к картине и долго-долго всматривалась в тень на нежно-зеленой, яркой траве, представляя, что нужно изменить. Вроде бы всего ничего - замазать выступающий черный кончик, тень от ножен... Но я медлила. Закрыла глаза. До мельчайших деталей, так ясно, насколько возможно: увидеть молодого Дерринэ-Таавеля, прислонившегося к дереву по ту сторону - юношу в простой тунике (кстати, глубоко-синего цвета), с легким узорчатым поясом (ткань, расшитая разноцветным жемчугом), и - без кинжала! Когда картинка отчетливо встала у меня перед глазами, я решительно коснулась кистью холста и нанесла первый мазок. Вдруг раздалась резкая трель телефона. Я метнулась к стоявшему в моей комнате аппарату, схватила трубку, прижала плечом к уху: - Алло? - Привет, солн, - усталый и почему-то чуть насмешливый голос Таавеля. - Не спишь? - Если бы спала, ты бы разбудил, - отвечаю нарочито сварливым тоном, - хорошо, что ты позвонил. - Чего так? - А я как раз исправляю, - ну, еще я и узнала, что он до дома благополучно добрался, ведь иначе проверить было бы нельзя, у меня нет его телефона... - Ну-ну... - голос становится довольным - так мог бы говорить кот, только что слопавший целую кринку сметаны и закусивший мышами, - ты смотри там. А то наисправляешь... - Но-но! Да ладно тебе издеваться! С наперсток же было, умник! В трубке - довольный смешок. - А ты вообще чего позвонил-то? Случилось что? - "Глупый вопрос... Ясно же, что все в порядке, раз из дома..." - Да нет, все нормально. Так просто. Может, я проверить захотел, не обижаешь ли ты мою тень! Смеемся вместе. Прощаемся. - Пока, та-эллэ. - Увидимся, та-алла. Все еще улыбаясь, я положила трубку, вернулась к картине и несколькими уверенными движениями замазала тень уже несуществующего кинжала. И ощутила, что теперь все - правильно. После этого вечера (скорее, ночи) от Таавеля ничего не было слышно. С неделю я ждала, не особенно беспокоясь, потому что приписала это его загруженности на работе или в университете. Но когда неделя превратилась в полторы, а потом в две, я заволновалась. Позвонить я ему не могла - он не дал мне своего телефона, а я и не спрашивала. Не было его и в Аське, и в ролевушном чате, и на э-мэйлы он тоже не отзывался. В начале третьей недели, когда я уже рычала на всех и вся, а к двери и телефону неслась, как ломовая лошадь, сшибая все на своем пути, раздался звонок. Телефонный. - Алло?!?! - Извините, а... А Надю можно? - неуверенный молодой тенорок в трубке. - Я Надя, - отвечаю коротко, с трудом скрывая разочарование. - Меня зовут Дима, а Саша, случайно, не у Вас? Я его сосед по квартире. - Саша? Какой Саша? - тупо переспрашиваю, чувствуя, как в груди растет ледяной ком. - Вы ведь точно Надя? С Голубинской улицы? - Ну... - Саша, ну, такой, с длинными волосами, ролевик, он же... - Да, - перебиваю. - Да... - так, значит, Саша... - У Вас?! - Нет, к сожалению. Он пропал? Давно?! - Пару недель уже. - Что? Слово за слово, и я вытянула у парня всю историю, хотя и вытягивать толком не пришлось - он и сам хотел рассказать, так был растерян. В тот вечер, когда я показывала Таавелю картину, он пришел домой очень поздно. Его соквартирник уже спал. - Сашка в прихожей вешалку уронил... Он на нее вечно в темноте натыкался, свет не включал... Грохот поднял страшный, меня разбудил. Потом все поправил и прошел на кухню, даже не разувшись. Я ему еще крикнул, чтобы вытер за собой потом, а то грязи натащил с улицы... Я услышал, он звонить стал, а я опять заснул. Утром смотрю - его уже нет, я подумал, на лекции ушел, а потом заметил, что и рюкзак его здесь, и вообще все на месте. Ну, мало ли... Скоро стали звонить, его спрашивать... Я ждал, что он появится или напишет. Ну, милиция, то-се, они еще заяву брать не хотели, как узнали, что он ролевушками увлекается. Говорили, сам дернул куда-нибудь, нафиг его искать... А я всем сейчас звоню, чьи телефоны в его записнушке нашел... - У меня его после того вечера не было, - ответила я тихо и не по делу. - Дим... - А? - Да нет, ничего... - Простите за беспокойство, если Саша найдется, я Вам позвоню. - Спасибо... Пропал. Но ведь тогда он дошел до дома благополучно! Ночью нормально дошел! И звонил мне потом! А вот утром... Таавель, Сашка, та-эллэ... Только сейчас я сообразила, что все еще сжимаю в руке занудно пикающую трубку, и положила ее на рычаг. Слезы застилали глаза, душили, и коридор дрожал и расплывался передо мной. Почти ничего не видя, я добрела до своей комнаты, вцепилась в край все еще стоявшей на мольберте картины. Таавель... Я развернула ее лицом к стене, хлопнулась на кровать и заревела. Почему-то в глубине души я сразу поняла и поверила, что Таавель не вернется, и его никогда не найдут. Фальшивый внутренний голос пытался утешить меня, говоря, что Таавель, несомненно, скоро объявится, и выяснится, что он просто встретил какую-нибудь поганую неземную любовь и, как это у них принято, укатил своим поганым автостопом в какой-нибудь поганый Новосиб... Это было бы великолепно. Но... Как жаль, что я не умею материться. Прошел день - или два. Разумеется, Таавель не звонил, не писал, и от его соседа Сашки тоже ничего не было слышно. Я отчаянно скучала, ревела, рисовала на клочках бумаги всякую белиберду, и однажды решилась развернуть картину обратно. Была бы я поглупей, ринулась бы к родителям и сестре с грозным воплем: "Кто трогал мою картину?!" Ее не трогал никто. Вход в мою комнату был строго воспрещен - это раз. Сестра уже слишком взрослая, чтобы так дурить - это два. Да и вообще - в дверь замок врезан! И никто из моих в своем уме и не притронулся бы... Может, это у меня провалы в памяти? Я забыла? Или лунатизмом страдаю в тяжелой форме? Я склонилась над картиной, пристально вглядываясь в холст. Тени не было. Ее не было не в том смысле, что кто-то нагло положил зеленую краску поверх черной, тщательно выписав травинки, а в другом - словно я вообще никогда ее не рисовала. Но ведь рисовала же - вот он, замазанный кончик кинжала, он - есть... А тени больше нет. И нет за стволом задумчивого Дерринэ-Таавеля, давно ушедшего в ближайший лес играть на флейте бабочкам и цветам... Теперь по ночам я часто смотрю в небо. Выхожу на балкон и стою. Не люблю смотреть сквозь стекло. Лучше так. Я смотрю на звезды. Почему-то я смотрю вверх, хотя знаю, что нет на этом небе той звезды, что каждое утро восходит над землей Деррини. Наверное, разумнее было бы смотреть внутрь себя, уходить все глубже и глубже, а если не хватит зрения для мельчайших деталей - проглотить телескоп и снова смотреть... Когда-нибудь я так и сделаю. А пока я смотрю в небо, в ночь, вверх. Увидимся, та-эллэ. Произношение: ТаавЕль, та-эллЭ, та-аллА, ДеррИни Огромная благодарность: Хатулю, Джаллару, Элхэ Ниэннах и моему мужу. (06-13.09.01) Яна Тимкова (Лисица, Миримэ, Шуаль, Ллаэйаллар) Текст размещен с разрешения автора.