Главная Новости Золотой Фонд Библиотека Тол-Эрессеа Таверна "7 Кубков" Портал Амбар Дайджест Личные страницы Общий каталог
Главная Продолжения Апокрифы Альтернативная история Поэзия Стеб Фэндом Грань Арды Публицистика Таверна "У Гарета" Гостевая книга Служебный вход Гостиная Написать письмо


Яна (Миримэ)

"Друг мой Дерринэ..."

В который раз касаюсь кисточкой мольберта и отхожу в сторону, чтобы окинуть всю картину одним взглядом. Да. Похоже, наконец-то это то, что надо. Мне удалось поймать ускользающее, настолько неземное, что голова идет кругом - наивную, прекрасную простоту, чистейшее счастье, детскую незамутненную радость. Лица, обращенные друг к другу, к воде, к деревьям... Ясные улыбки, озаряющие прекрасные лица... Глаза - как сложно было передать их глубину и вместе с тем - прозрачную чистоту... Деррини. Таавель будет рад.

Представляю его улыбку и улыбаюсь сама. Я - мы - долго шли к этому моменту. Наше знакомство произошло пару лет назад, незаметно начавшись из ничего не значащего обмена вежливыми репликами в какой-то конфе, кажется, по стихам. Я "запала" на странный ник и на подпись в конце каждой мессаги: "Таа элэ. Таавель". Обмен репликами перерос в письма. Мой собеседник был вежлив, предельно корректен, и обладал обширными познаниями - я была поражена, когда узнала, что ему всего двадцать. Еще больше я удивилась, когда узнала, что он имеет непосредственное отношение к миру толкинистов и ролевиков.

Тогда на мой наивный вопрос: "А разве это не одно и то же?" он ответил долгим обстоятельным разъяснением, плюс прислал кучу ссылок на разнообразные сайты "по теме". Я добросовестно полезла читать. Странный мир предстал передо мной: диковинные имена, события, жаркие дискуссии в стиле "а вот и не подеретесь!" на темы, не имеющие для меня никакого значения. Толкина я читала, но... Но его книги так и остались книгами, волшебной сказкой, немного грустной, немного слишком нереальной... А здесь я увидела тех, кто этим миром - жили.


Т. "...А что ты делаешь вообще? В смысле работы?"

Я. "Вообще-то я художник-оформитель, но сейчас рисую частные заказы. Ну там, портрет любимой жены нового русского в любимом платье в цветочек и с любимой болонкой на коленях :-) С малиновым бантиком. :-) То есть это болонка с бантиком, не жена ;-)"

Т. "Настоящий художник?! Рисуешь акварелью? Или маслом? Прости такие бешеные восторги, но я люблю картины :-) А сам только палку-палку-огуречик умею :-)"

Я пригласила Таавеля в гости.

В назначенное время раздался звонок в дверь, я побежала открывать. Смешно, но тогда я почему-то волновалась по поводу того, как мой гость будет выглядеть, и предусмотрительно спровадила родителей к тетке - во избежании. А вдруг придет с мечом за плечами, или в этом, как его, прикиде? Да еще не первой свежести. Я так и не поинтересовалась, где он работает... Или учится... С такими сумбурными мыслями я открыла дверь.

На пороге стоял высокий молодой парень, улыбаясь немного взволнованно и застенчиво. Синие джинсы, черная футболка с какой-то размашистой надписью по-английски, кроссовки... Чистые длинные волосы волнами ниспадают на плечи. В одной руке - букет цветов, в другой - квадратная коробка. Торт.

- Приветствую, - тихий смущенный голос. - Вы... Надя?

- Да-а... - я теряюсь, но быстро беру себя в руки, - но если ты - Таавель, то мы с тобой на "ты", помнишь?

Улыбка освещает все его лицо, искры вспыхивают в теплых карих глазах:

- Да, действительно. А это - тебе. Ты любишь "Чародейку"?

Мы сидим и пьем чай на кухне. Таавель тянется за очередным куском торта, кладет себе на тарелку. Подносит к губам чашку и осторожно прихлебывает горячий чай, опустив ресницы - они такие длинные, что отбрасывают четкую тень. Мягкий овал лица, нос с легкой горбинкой, высокие скулы, глаза посажены довольно глубоко, и иногда Таавель прищуривает один глаз, да так, что тот совсем закрывается, а в другом пляшут веселые смешливые искорки. Рассматриваю его, прикидывая, как лучше было бы его нарисовать: как посадить, при каком освещении... Беседа идет неторопливо, не возникает неловких пауз, не нужно судорожно искать тему для разговора. Мне кажется, я знала его всегда.

Так оно и началось. Мы больше переписывались и болтали по Аське, чем виделись, но не реже, чем раз в месяц, мы договаривались о встрече, и Таавель возникал на моем пороге - неизменно аккуратный, улыбающийся, с цветами и тортом. Да, я узнала, что работает он веб-дизайнером, а еще и учится в универе, на историка - но это уже не имело никакого значения.

- Знаешь, в одной конфе вашей я видела странную дискуссию.

- На какую тему?

Я задумалась, не зная, как лучше объяснить, чтобы не задеть Таавеля. Очередная встреча, поздний ноябрьский вечер, за окном метель, предки ушли в большую комнату смотреть телевизор, а мы сидим и пьем традиционный чай под желтой настольной лампой. В круге света только мы, вся кухня погружена в полумрак, и кажется, будто весь мир сузился до этого светового круга...

Ставлю чайник на подставку, включаю - которая уже по счету будет чашка? И сколько времени? Вроде только сели... А мне еще о многом надо поговорить и расспросить.

Таавель не торопит меня - знает, что я не забыла свой вопрос, а хочу точнее его сформулировать - внимательно смотрит на меня внизу вверх, глаза поблескивают в сумраке кухни.

- О мироглядах.

Ну, вот и сказала.

Таавель приподнял бровь - "я слушаю".

- Там говорилось о существах, которые видят другие миры. То есть они сами говорили. Насколько я поняла, некоторые из них миры видят, а некоторые - создают. Причем я читала их рассказы, записи - их миры нестандартны. Очень разные, есть и красивые, есть и жутковатые... Расскажи мне об этом. Что ты сам думаешь?

Я села справа от Таавеля, заглянула ему в лицо. Он задумался, опустив ресницы, и я улыбнулась, подумав, что сейчас уже он, наверное, подбирает нужные слова, чтобы не обидеть меня.

- Надя... - когда он начинает говорить, назвав меня по имени, это значит - будет сказано что-то очень серьезное, имеющее для него огромное значение. "Сколько же у нас таких маленьких сигналов выработалось за эти месяцы..."

- Я... - сглотнул, поднял на меня глаза и решительно закончил, - Я тоже мирогляд. И у меня есть мой мир. Деррини.

В тот раз мы проговорили с ним до полуночи, и когда он спохватился уходить, оказалось, что метро уже не ходит. Мы так и остались сидеть на кухне - до утра, только не за чаем, а за кофе с бутербродами. Таавель говорил, а я слушала, и то, что я узнавала, было совершенно новым и странным: люди (существа), одновременно видящие другой мир... Разные миры. Подтверждающие сведения друг друга. Существа, спокойно говорящие нечто вроде "в моем втором воплощении там я тебя помню...". И Таавель, так же спокойно рассказывающий мне о своем мире.

- Живут там Деррини. Это название народа...

Он подробно описывал их жизнь, перечислял обычаи, пересказывал их сказки - короткие изящные притчи, называл имена.

- А твое имя тоже оттуда?

- Да, конечно.

Но он не сказал, что оно означает. И я не спросила.

Мы стали чаще видеться. Я дотошно выспрашивала у него, как он ухитряется видеть, что при этом испытывает, видел ли кто-то еще его мир. Но постепенно на смену этим вопросам пришли другие - о жизни и истории Деррини.

Таавель мог говорить о них часами. Лицо его словно освещалось изнутри, и он любовно живописал каждую мелочь:

- Они чисты и наивны, как дети. Нет, даже не как дети. Земные дети тоже испорчены - капризничают, злятся... Деррини просто не знают, что это такое. Они добры и открыты, живут в единении с природой... Если с кем их и сравнивать - то разве что с эльфами Толкина. Или лучше с Луа из мира Эйдер. Хотя Деррини не так серьезны, как эльфы, и в них совершенно отсутствует луаская вредность. Но они очень красивы - ясные большие глаза, на лице - всегда радостная улыбка, и они делают друг другу только добро, по-другому они не могут, это для них так же естественно, как для нас - дышать...

Иногда мы спорили.

- Но такие Деррини, как ты описываешь, не смогли бы выжить! - возражала я. - В мире...

- В каком мире? - перебивал Таавель с несвойственной ему горячностью. - В нашем? В нашем - да, не смогли. Но они живут в другом мире, у себя! И кто сказал, что так, как тут, должно быть везде?

- Ну... Ты прав... В чужой монастырь, с энтузиазмом размахивая собственным уставом... - сдавалась я, преувеличенно сокрушенно качая головой, и наметившееся было разногласие умирало, не успев родиться.

Рассказы Таавеля захватили меня, и непременным атрибутом наших уже частых встреч стали листочки бумаги, на которых я (под руководством Таавеля) набрасывала портреты отдельных Деррини. Лечители и Поющие, Танцоры, Маги (по сути друиды, но в чужой монастырь...), мужского пола и женского, маленькие и взрослые... Улыбающимися мордочками заполнился весь дом, листочки разбегались, разлетались, терялись - и обнаруживались в самых неожиданных местах. К каждому листочку прилагалось "краткое жизнеописание" персонажа, а если на момент зарисовки оно еще не было известно, то Таавель сводил тонкие брови (на переносице появлялась вертикальная складка) и заявлял:

- Обязательно выясню.

И к следующему разу "биография", как правило, была готова.

- Знаешь, я тут думала... Почему я? То есть почему со мной ты всем этим делишься? У тебя же там есть знакомые, друзья есть... Ну и эти ваши "монстры"... Почему не с ними? Почему... Ну, в общем, понимаешь, что я хочу сказать...

- Да, конечно. Трудно сказать. Я по натуре одиночка... Но не только в этом дело. - он задумчиво потер переносицу, взглянул на меня, по обыкновению прищурив один глаз. - "Монстры"... Ты когда-нибудь пыталась достать "монстра"? В хорошем смысле достать? - слабая улыбка. - Понимаешь, привлечь внимание довольно трудно, хотя и реально - или выходкой какой-нибудь, хотя это и самый дурной способ... Или крутиться в этом обществе, не давать о себе забыть, писать статьи, рецензии, критику, стихи, хоть что-нибудь, бороться, проще говоря. Но это ладно... Чтобы "монстр" помог, уделил время - надо стать своим. Стать друзьями? - он пожал плечами, снова уставился в пол. - Ну представь меня - в друзьях у той же Ниенны.

- А почему нет? Что они, не люди?

Таавель удивленно глянул на меня, и мы оба засмеялись.

- Да сложно все это. Они все в своих кругах, у них уже есть свое окружение. Вот прихожу я с улицы - здрасьте, я Таавель, мирогляд...

- Но ведь у тебя есть, что сказать. Ты интересно пишешь, а рассказываешь - так вообще заслушаешься.

- Кому это надо... Ну ладно, оставим "монстров" в покое, поговорим про простых смертных... и бессмертных... Со многими я знаком только через Сеть. Ты же должна знать, как это бывает - по Сети так легко говорить, делиться сокровенным, и почти верить в то, что там, на той стороне, сидит эльфийка... Или оборотень. А потом встречаешься - и видишь, что нечего тебе этой эльфийке сказать, и она тебе ничего не скажет, вот и стоите, как дураки, страдая от неловкости и мечтая поскорее распрощаться. А потом и по Сети больше не сможете говорить. А еще... - снова глубокий карий глаз смотрит на меня, - а еще, если честно, не знаю. Просто - та-алла...

- Та-эллэ, - отвечаю я машинально, и только тут соображаю, что он меня назвал сестрой на языке Деррини, а я в ответ назвала его братом - помимо прямого значения, эти слова также означали обычное приветствие двух Деррини, встретившихся далеко от дома.

- Как я хотел бы туда... - однажды вздохнул Таавель, мечтательно глядя за окно, сквозь весенний дождь. - Как хотел бы...

Тогда я поняла, что подарю ему на день рожденья. Как раз успею - за три-то месяца...

Сюрприз не получился. Вскоре я поняла, что не смогу нарисовать мир Деррини без подсказок и советов Таавеля. В конце концов, я знаю об этом мире лишь по рассказам Таавеля, а он - видел...

Как я и думала, Таавель пришел в восторг, когда я сказала ему, что хочу нарисовать Деррини. Мы часами обсуждали, что именно будет на картине, кто будет, и какую сцену изобразить, какое время года и дня. В итоге остановились на совсем простом...

Небольшое озеро, вода светло-голубая, прозрачная и чистая настолько, что кажется, будто в нежно-зеленую траву упал кусочек неба. Золотистые цветы, тонкие деревья с серебристо-белой корой и золото-зелеными листьями. А возле озера, окуная руки в нежную воду - Деррини. Открытые ясные лица, свет детской улыбки, сияющие счастьем глаза...

Одни сидят у озера, другие разговаривают (и я словно слышу звенящие хрустальными колокольцами голоса), третьи задумчиво перебирают струны - в руках инструменты, один похож на арфу, другой - отдаленно - на лютню. Кто-то прижимается щекой к дереву, прикрыв глаза и обняв ствол тонкими изящными руками. Они живут - не зная, что бывает и по-другому...

- Но послушай, такой мир, такой народ не может существовать! Просто не может! - почему-то я была ужасно взвинчена. Даже не почему-то, я знала причину - неудавшийся день: заказчик долго придирался к портрету - в итоге взял, но все нервы вымотал, в автобусе на ногу наступили, в маркете нахамили, а пришла домой - и оказалось, что нет ни чая, ни сахара, и пришлось вновь одевать промокшие весенние ботинки и тащиться на улицу... А как только я вернулась и, бурча и ворча, начала аккуратно отрезать себе кусочек лимона в чай, раздался звонок в дверь. Обычно я была рада Таавелю: он, как никто, умел поднять мне настроение. Но что-то сегодня все шло наперекосяк...

- Почему не может?! - он вскинул голову, взметнулась и упала на глаза отросшая челка. - Почему?

- Ну... - я неопределенно помотала рукой в воздухе, - не выживут они - такие светлые и хорошие. В нашем мире их бы тут же - чик, и нету! Не вы-жи-вут! Вот у нас...

- Ну почему сразу - "у нас", "в нашем мире"? Они - не в нашем! Они - в своем! Кто сказал, что везде должно быть так же, как у нас? Не много ли чести?

Глаза Таавеля горели, горели и щеки - он был возмущен, он не ожидал таких слов - от меня. Я и сама уже видела, что неправа, но все же съязвила напоследок:

- Ага, сказки... Как в сказке. В жизни так не бывает.

Повисло молчание. Невыносимо долго Таавель просто смотрел на меня, чуть склонив голову, и весь его запал исчез, глаза погасли и потемнели. Мне стало неуютно и от взгляда, и от молчания, я заерзала на стуле, посмотрела в сторону, снова на Таавеля.

- Я понимаю... - еле слышно проговорил он вдруг. - Ничего. - слабая улыбка. - Это ничего...

- Прости... - выдавила я. И разревелась.

Наверное, именно после этого разговора у меня стало лучше получаться "передать суть" Деррини (как выражался Таавель). Картина была почти готова, когда я поняла, чего же на ней не хватает. Таавеля.

Он говорил, что хочет туда, что хотел бы прожить там жизнь - так я могу подарить ему нечто похожее... На моей картине.

Несколько дней я билась над эскизом и так, и этак, пытаясь вставить туда фигурку тонкого изящного Дерринэ с узким лицом, высокими скулами и слегка вздернутым носом, глазами цвета ночного неба и тонкими бровями вразлет. То хотела посадить его возле озера, рядом с девушкой, то - поставить в группе беседующих, то еще что-нибудь. Но каждый раз ощущала непонятным шестым - или сто шестым - чувством, что это все не то, что тут надо по-другому.

И однажды вечером, сидя за чашкой чая, я придумала.

- Заходи, Таавель, та-эллэ! - наверное, я говорила преувеличенно бодро и уж точно слишком громко, но ничего не могла с собой поделать, ведь сейчас Таавель увидит картину, где я (вот нахалка-то!) изобразила _его_ мир - мир, который он увидел, создал, придумал, или Творец знает, что... До этого я показывала Таавелю только наброски - лица, деревья, горы вдалеке, сочетания цветов ("Нет-нет, что ты, Надя! Деррини не носят черного! И серого не носят..."). А теперь...

- Ну, смотри, и не бей ногами... - последние слова были явно лишними, но Таавель великодушно их "не услышал", и я сдернула синее покрывало с картины.

Он молча смотрел. Долго смотрел. Я видела, как его глаза останавливаются то на одном лице, то на другом, как он вглядывается, как пристально смотрит, и боялась нарушить молчание.

Наконец он проговорил - не отрываясь от картины:

- Та-алла... Как... Слов нет.

- Спасибо. Для меня высшая похвала - именно когда нет слов.

Он оторвался - словно через силу - перевел взгляд на меня. Сияющий взгляд, лучащийся счастьем и светом.

- Все именно так, как я и...

Я улыбнулась:

- А себя ты там найдешь?

- Себя? Меня?

- Ага.

Он подошел к картине ближе и, почти касаясь носом, стал исследовать ее по сантиметру. Я улыбалась и не собиралась облегчать ему задачу.

- Вот! - торжествующе выпрямляясь, Таавель указал на ствол дерева (справа и чуть вглубь сцены). - Здесь! Как же ты здорово сделала!

Да, найти себя Таавелю было нелегко - впрочем, как и мне - его "спрятать". Я поставила фигурку за стволом дерева - так, что самого Дерринэ не было видно, и падала только его тень. Нечеткая тень на траве - впрочем, угадать очертания было можно, если присмотреться хорошенько.

Таавель снова склонился рассмотреть себя, потом оглянулся:

- Надя... Только одна неточность.

- Какая?! - а на лице у меня, видимо, было аршинными буквами написано: "Ужас какой, какая неточность?! Ведь все сто раз сверяли!" - Что не так?

- Ничего серьезного, не волнуйся ты так! - успокаивающе улыбнулся Таавель. - Только там я... В общем, там я никогда бы не носил кинжала. Совсем. - и расхохотался, глядя на меня - я хлопала глазами, забыв закрыть рот...

Я действительно нарисовала тень Таавеля-Дерринэ с кинжалом на поясе... На всех моих набросках он был с кинжалом (проклятое наследие дурных фэнтезюшек, не иначе - раз герой мужеска полу, то ему положено оружие) и, когда я рисовала тень, то аккуратно выписала и кончик ножен. Но там же было почти незаметно?!

Окончание работы над картиной мы отметили у меня на кухне - тортом и микроскопической порцией коньяка ("для порядку", как говорится), и великолепным кофе - молотой арабикой.

- Я исправлю, - смущенно улыбаясь, говорила я, - сегодня же исправлю.

- Это после коньяка-то? - смеялся он. - Как бы у моей бедной тени рога не выросли...

- Обижаешь, начальник, - надувала губы я, и мы вместе покатывались со смеху.

Закрыв за Таавелем дверь, я вернулась на кухню, перемыла всю посуду - чтобы предки не успели начать ругаться, что, мол, "опять свинарник оставила"... И пошла в свою комнату, твердо намереваясь все-таки исправить ошибку.

Я подошла к картине и долго-долго всматривалась в тень на нежно-зеленой, яркой траве, представляя, что нужно изменить. Вроде бы всего ничего - замазать выступающий черный кончик, тень от ножен... Но я медлила. Закрыла глаза. До мельчайших деталей, так ясно, насколько возможно: увидеть молодого Дерринэ-Таавеля, прислонившегося к дереву по ту сторону - юношу в простой тунике (кстати, глубоко-синего цвета), с легким узорчатым поясом (ткань, расшитая разноцветным жемчугом), и - без кинжала! Когда картинка отчетливо встала у меня перед глазами, я решительно коснулась кистью холста и нанесла первый мазок.

Вдруг раздалась резкая трель телефона. Я метнулась к стоявшему в моей комнате аппарату, схватила трубку, прижала плечом к уху:

- Алло?

- Привет, солн, - усталый и почему-то чуть насмешливый голос Таавеля. - Не спишь?

- Если бы спала, ты бы разбудил, - отвечаю нарочито сварливым тоном, - хорошо, что ты позвонил.

- Чего так?

- А я как раз исправляю, - ну, еще я и узнала, что он до дома благополучно добрался, ведь иначе проверить было бы нельзя, у меня нет его телефона...

- Ну-ну... - голос становится довольным - так мог бы говорить кот, только что слопавший целую кринку сметаны и закусивший мышами, - ты смотри там. А то наисправляешь...

- Но-но! Да ладно тебе издеваться! С наперсток же было, умник!

В трубке - довольный смешок.

- А ты вообще чего позвонил-то? Случилось что? - "Глупый вопрос... Ясно же, что все в порядке, раз из дома..."

- Да нет, все нормально. Так просто. Может, я проверить захотел, не обижаешь ли ты мою тень!

Смеемся вместе.

Прощаемся.

- Пока, та-эллэ.

- Увидимся, та-алла.

Все еще улыбаясь, я положила трубку, вернулась к картине и несколькими уверенными движениями замазала тень уже несуществующего кинжала.

И ощутила, что теперь все - правильно.

После этого вечера (скорее, ночи) от Таавеля ничего не было слышно. С неделю я ждала, не особенно беспокоясь, потому что приписала это его загруженности на работе или в университете. Но когда неделя превратилась в полторы, а потом в две, я заволновалась. Позвонить я ему не могла - он не дал мне своего телефона, а я и не спрашивала. Не было его и в Аське, и в ролевушном чате, и на э-мэйлы он тоже не отзывался.

В начале третьей недели, когда я уже рычала на всех и вся, а к двери и телефону неслась, как ломовая лошадь, сшибая все на своем пути, раздался звонок. Телефонный.

- Алло?!?!

- Извините, а... А Надю можно? - неуверенный молодой тенорок в трубке.

- Я Надя, - отвечаю коротко, с трудом скрывая разочарование.

- Меня зовут Дима, а Саша, случайно, не у Вас? Я его сосед по квартире.

- Саша? Какой Саша? - тупо переспрашиваю, чувствуя, как в груди растет ледяной ком.

- Вы ведь точно Надя? С Голубинской улицы?

- Ну...

- Саша, ну, такой, с длинными волосами, ролевик, он же...

- Да, - перебиваю. - Да... - так, значит, Саша...

- У Вас?!

- Нет, к сожалению. Он пропал? Давно?!

- Пару недель уже.

- Что?

Слово за слово, и я вытянула у парня всю историю, хотя и вытягивать толком не пришлось - он и сам хотел рассказать, так был растерян.

В тот вечер, когда я показывала Таавелю картину, он пришел домой очень поздно. Его соквартирник уже спал.

- Сашка в прихожей вешалку уронил... Он на нее вечно в темноте натыкался, свет не включал... Грохот поднял страшный, меня разбудил. Потом все поправил и прошел на кухню, даже не разувшись. Я ему еще крикнул, чтобы вытер за собой потом, а то грязи натащил с улицы... Я услышал, он звонить стал, а я опять заснул. Утром смотрю - его уже нет, я подумал, на лекции ушел, а потом заметил, что и рюкзак его здесь, и вообще все на месте. Ну, мало ли... Скоро стали звонить, его спрашивать... Я ждал, что он появится или напишет. Ну, милиция, то-се, они еще заяву брать не хотели, как узнали, что он ролевушками увлекается. Говорили, сам дернул куда-нибудь, нафиг его искать... А я всем сейчас звоню, чьи телефоны в его записнушке нашел...

- У меня его после того вечера не было, - ответила я тихо и не по делу. - Дим...

- А?

- Да нет, ничего...

- Простите за беспокойство, если Саша найдется, я Вам позвоню.

- Спасибо...

Пропал. Но ведь тогда он дошел до дома благополучно! Ночью нормально дошел! И звонил мне потом! А вот утром...

Таавель, Сашка, та-эллэ... Только сейчас я сообразила, что все еще сжимаю в руке занудно пикающую трубку, и положила ее на рычаг. Слезы застилали глаза, душили, и коридор дрожал и расплывался передо мной. Почти ничего не видя, я добрела до своей комнаты, вцепилась в край все еще стоявшей на мольберте картины. Таавель... Я развернула ее лицом к стене, хлопнулась на кровать и заревела. Почему-то в глубине души я сразу поняла и поверила, что Таавель не вернется, и его никогда не найдут.

Фальшивый внутренний голос пытался утешить меня, говоря, что Таавель, несомненно, скоро объявится, и выяснится, что он просто встретил какую-нибудь поганую неземную любовь и, как это у них принято, укатил своим поганым автостопом в какой-нибудь поганый Новосиб...

Это было бы великолепно. Но...

Как жаль, что я не умею материться.

Прошел день - или два. Разумеется, Таавель не звонил, не писал, и от его соседа Сашки тоже ничего не было слышно. Я отчаянно скучала, ревела, рисовала на клочках бумаги всякую белиберду, и однажды решилась развернуть картину обратно.

Была бы я поглупей, ринулась бы к родителям и сестре с грозным воплем: "Кто трогал мою картину?!" Ее не трогал никто. Вход в мою комнату был строго воспрещен - это раз. Сестра уже слишком взрослая, чтобы так дурить - это два. Да и вообще - в дверь замок врезан! И никто из моих в своем уме и не притронулся бы...

Может, это у меня провалы в памяти? Я забыла? Или лунатизмом страдаю в тяжелой форме?

Я склонилась над картиной, пристально вглядываясь в холст. Тени не было. Ее не было не в том смысле, что кто-то нагло положил зеленую краску поверх черной, тщательно выписав травинки, а в другом - словно я вообще никогда ее не рисовала. Но ведь рисовала же - вот он, замазанный кончик кинжала, он - есть...

А тени больше нет. И нет за стволом задумчивого Дерринэ-Таавеля, давно ушедшего в ближайший лес играть на флейте бабочкам и цветам...

Теперь по ночам я часто смотрю в небо. Выхожу на балкон и стою. Не люблю смотреть сквозь стекло. Лучше так.

Я смотрю на звезды. Почему-то я смотрю вверх, хотя знаю, что нет на этом небе той звезды, что каждое утро восходит над землей Деррини. Наверное, разумнее было бы смотреть внутрь себя, уходить все глубже и глубже, а если не хватит зрения для мельчайших деталей - проглотить телескоп и снова смотреть...

Когда-нибудь я так и сделаю. А пока я смотрю в небо, в ночь, вверх.

Увидимся, та-эллэ.


Произношение: ТаавЕль, та-эллЭ, та-аллА, ДеррИни


Огромная благодарность: Хатулю, Джаллару, Элхэ Ниэннах и моему мужу.

(06-13.09.01)

Яна Тимкова (Лисица, Миримэ, Шуаль, Ллаэйаллар)


Текст размещен с разрешения автора.



return_links(); //echo 15; ?> build_links(); ?>