Диэр
Перья по ветру(здесь и там)Я уже привыкла к тому, что он любит молчать. И я люблю его молчание. Об это молчание разбивается сталь, на нем, как на ладони неба, танцует пламя. К нему можно припасть губами - как к ладони - и испить несколько глотков. Сколько выдержишь. Он смолкает всегда неожиданно, когда возникает новый замысел. Хоть бы и посередине разговора. Не страшно, главное - привыкнуть, а не просто смиряться. Так будет меньше глупых обид. Он замолкает... так клинок вскидывают - в закат, принося клятву. А взгляд его иногда похож на танец в горячих угольях. Столько же смыслов и загадок. Горе тем, кто привык к пряному и острому вкусу его присутствия: они с улыбкой пойдут умирать за него, когда он с улыбкой пошлет их в бой. Они уже не смогут жить в мире без него. Вот и я - не смогла. ... Перьевая ручка скользит по альбомному листу, ровные строки ложатся на бумагу. Свеча горит удивительно ровно. Всегда любила свечи. Свечи и благовония. Они как-то удивительно сочетаются со словами "Царствие наше не от мира сего..." Воображение рисует мне картину: берег моря, следы у кромки воды, еще не слизанные приливом, созерцательное молчание мира, подобное спокойному сну после малярийного приступа. Странный "светящийся" человек со слишком светлыми для иудеев волосами, мягко падающими на плечи, сидит, обхватив колени руками, и говорит другому, черноволосому, мускулистому, покрытому мелкими капельками пота, иссушенному полдневным солнцем и силою своей страсти, только что он порвал свою сеть в знак того, что пойдет за новым пророком - - Видишь ли, ты прав... царствие наше не от мира сего. Голос звучит отстраненно и очень тепло. Так говорят с самыми близкими и дорогими людьми - об "абстрактных материях". Увы, этого не было. Даже в "канон" не вписывается. А если даже и было, то оно было настолько повседневной мелочью, настолько обыденным поступком для светлоглазого и щедрого на тепло Мессии, что никто из учеников его - и не запомнил, не записал. Эльф сидит, прислонившись к дереву, закрыв глаза. Наслаждается солнцем, падающим ему на лицо. И все равно, даже в эти минуты, не может забыть - пылающих кораблей в Лосгаре, пепла, уносимого ветром, лязга стали, хриплых голосов. После этого он покинул тех, кого когда-то любил, потому что любить стало уже некого. Все стали тенями, убив и предав, и можно было идти в Твердыню Зла и Муки, чтобы посмотреть в лицо тому, кто был во всем виновен. ... и остаться там, надев черные одеяния, к которым прибавились серебряные нашивки командира, когда он спокойно вышел в первый бой против тех, с кем когда-то водил дружбу. Что теперь: он поднял меч на родичей, он не воспрепятствовал предательству тех, кто остался на том берегу; почему не дойти до конца?.. А все потому что он всегда любил тех, кто верит в дела свои, в их справедливость или хотя бы закономерность. Он знал, что в глазах Врага он никогда не увидит - ни вины, ни обвинения. Все лучше, чем жить среди тех, кто терзается памятью о содеянном зле и шарахается от любого намека, гневается на любую тень, готов убить за напоминание. Эльф морщится: он вспоминает - гордый высокий лоб Врага, сияющие его глаза, непроглядную черноту его волос и одежд. Суть его была монолитна, тяжка - и стремительна одновременно. Враг? Властелин? - застал его в одиночестве, созерцающего витраж, в котором играло солнце, и положил на плечо руку в черной кожаной перчатке. Эльф вздрогнул от чужой боли, коснувшейся его, боли обожженной плоти, которой перчатка - не защита. - Скажи-ка мне, эльда, - как-то очень просто и обыденно спросил Мелькор, - ты ведь остался здесь - со мной? - Нет; хоть и не могу не признать твоего дара завораживать. - эльф стиснул губы и старался отвечать хоть и учтиво, разумеется, но как можно более односложно. Разговоры на больные темы не любит никто. - То есть, ты сказал все, как есть, и просто пожелал дойти до конца в делах и словах? - Твоя вера в право на содеянное - лучше угрызений совести наших вождей. В конце концов, все Валар одной природы, и если ты такой, значит, ты нужен миру таким. Или же - Единый не благ. Равноценно. - дерзко и с вызовом. Этот разговор должен закончиться. Мелькор провидчески смотрит "сквозь" собеседника: - Прими мой дар, - наконец глухо говорит он и касается рукой груди эльфа, тот вздрагивает, ибо это почти невыносимо, - я оставляю тебе право пережить меня. Он пережил Властелина, которого никогда не переставал в мыслях называть "Врагом". Он пережил почти всех, с кем был некогда связан... это очень легко, на самом-то деле - ступать по миру, в котором ты остался совсем один. И никакой поддержки или вражды, никакой дурной славы, никаких знакомых лиц и взоров, могущих узнать, никаких уст, способных окликнуть прежним именем. Разве что, Наследник Властелина... но тому тоже не нужны тени теней. Поэтому можно сидеть на пригорке и греться на солнце. ... Хруст еловой ветки. Эльф вздрогнул, открыл глаза и выпрямился. Перед ним стоял эльфийский ребенок: рыжеволосый, худощавый, загорелый. В одной руке его был лук. Глаза весело щурились. Дитя здешних лесов... лаиквэндо или нандо. Эльф выдохнул и улыбнулся, протягивая руку ладонью - вверх: - Здравствуй, малыш... садись? Ребенок явно не понимал его наречия, но понял смысл слов. Склонил голову чуть набок, посмотрел - глаза в глаза - несколько мгновений и осторожно присел. В двух шагах. Сказал несколько слов, похожих на птичий щебет. Непонятных, но диковато мелодичных. Эльф больше всего на свете хотел забыть в эти минуты, что он - Нолдо. ... Такая вот квента одного моего друга. Вольная реконструкция того, о чем было сказано глубокой ночью за бокалом вина - "в двух словах". Плохой из меня сказитель, на самом-то деле: я не верю в "хэппиэнды". И не люблю нравоучений. А для чего сказки, если не для надежды или наставления в мудрости? Тот, кто любил молчать, имел любимого ястреба, которого кормил с рук сырым мясом. Он разговаривал взглядами с этой птицей, которая так же молча понимала его. Порою мне кажется, что если бы в той земле были сигареты и птицы могли бы курить, этот ястреб точно курил бы. Глубокомысленно и настороженно склонив голову, сидя на руке хозяина и друга. Это не сказка. Это последовательность нескольких кадров. Горит свеча. Как обычно. Как всегда, когда дело заполночь. Я курю. Через стол сидит мой собеседник. Он моложе меня, но дело ведь не в этом. Он еще не определился, он пришел ко мне поговорить или просто отдохнуть. Рассеянно листает страницы книги: Юрий Бондарев, "Мгновения". Там в начале - фотографии, среди них есть одна, непередаваемо печальная: таксофонная будка, занесенная снегом. Так и представляется: зимняя ночь, молчание, одиночество, стылая горькая вода городских водопроводов... У него явно что-то случилось, но какая разница. В душу людям стоит заглядывать, когда дозволяют, но не лазить. И без священного трепета сострадания, только из любопытства. Если нарушить этот кодекс, то из этого сложится порочный модуль взаимозависимости (со страстным подсознательным желанием отстраниться и бежать, пока не поздно, благодарностью, замешанной на стыде, и вытекающими отсюда недоговорками, неувязками и ложью каждым движением - в итоге), который многие и многие почему-то привыкли называть любовью. ""Возлюби ближнего своего!" - это значит прежде всего: "Оставь ближнего своего в покое!" - и как раз эта деталь добродетели связана с наибольшими трудностями"1. Блаженны ницшие духом. Наверное, можно считать другом только того, кто в нужную минуту подставит плечо, не расспрашивая. При таких раскладах, очень может быть, что захочется - рассказать. Я люблю вспоминать судьбы тех, кто был связан со мной - как акварельно-бледные северные зарницы. Я люблю расставаться - вовремя, чтобы вспоминать лица - с улыбкой, без досад и обид, которые возникают между теми, кто не расстается после рубежа понимания взаимной ненужности. Тогда можно - рисовать на пергаменте ветер несколькими штрихами перьевой ручки. - Видишь ли, он изменился... он так изменился, прочитав эту проклятую книжку Карнеги!.. Как будто за одну ночь в нем очень быстро и мучительно умерла мечта. Он смотрел, как циник, говорил, как циник, даже стал скуп на жесты, веришь, нет? - она говорит быстро и сбивчиво, кажется, ей даже хочется плакать... бедняжка. - Потом куда-то пропал... я не звонила, думала - пройдет, сам появится. Через полгода устала ждать... позвонила, а мать его сказала, что он ушел из дому в не-пойми-куда, снимает что-то где-то. Вот и ищу его... думала, может, Вы знаете. - Мы с ним даже не знакомы. - задумчиво качаю головой. - Он больше не появлялся ни в каких клубах, видимо, вообще ушел из движения, - рыжая головка сокрушенно качается, - я понимаю, что он, наверное, не умер, но почему вот все так получилось... Я даже уехала из своего города вслед за ним, в столице, наверное, и он - с его-то желанием хорошо зарабатывать. Я тут никого не знаю, а на одной вписке меня обворовали, да еще и повесили на меня всех собак, типа, я во всем виновата... что мне теперь делать. Я буду его искать, - решительно, твердо, с детской верой, - возможно, я смогу напомнить ему прошлое, если найду, смогу его спасти от этого серого цивильного мирочка... - Пробуйте, юная леди. - пожимаю плечами. - А на сплетни, которые распускает тусовка, советую наплевать сразу. Это свойство такое у людей - сплетничать. Когда больше некуда приложить силу и крупицы ума. Когда душа ленится гореть, а быть молодцом среди овец - все-таки хочется. Пробуйте, пока Вы верите в то, что делаете, у Вас, по секрету скажу, весьма много шансов на успех... будете кофе? Завтра попробуем найти его следы в Интернете... Так могла бы выглядеть беседа Герды с Маленькой Разбойницей - в современном мире. Эдакое пересечение в пространстве событий и образов. "Снежная Королева" в стиле модернизма. Хорошо - гулять по городу в полном одиночестве. Касаться руками гранитных парапетов набережных. Свойство у моего города такое - одаривать привычкой к бессоннице. Привычкой к табачному дыму, туману за окном и далекому плеску воды. Все встречи - это сюжеты. Это перья по ветру, бумажные самолетики с неуловимыми беззвучными сигналами. Это молчание на разных языках. Это - фотографии и имена, остающиеся в альбоме. Запоздавшая радость непотревоженной души. В определенном возрасте уже нет разницы между "здесь" и "там". Все вспоминается с одной и той же любовью, залитой кипящим металлом в формы разных образов. ... Какой-то жест, характерный, отточенный, наполненный, хоть бы и рука, выброшенная вперед со словами: "Добрый человек! Поверь мне!" - уже ключ к сказке, которой обрастет этот призрак в твоей душе, если умеешь и любишь - воображать. Нет воспоминаний - вне нас самих. Да и есть ли воспоминания, может быть - только впечатления. Блики заходящего солнца. Их не сохранить - так, как хотелось бы... Сколько раз мне уже говорили разные прототипы моих героев: "Нет. Вовсе их не пишите - книг..."2 Я только расставалась и улыбалась. Звездочки тополиного пуха... следы в дорожной пыли.
2:34 01.04.04
1 Ф. Ницше, "Злая мудрость" 2 М. Цветаева, "Поэма конца".
return_links();
//echo 15;
?>
build_links();
?>
|