Главная Новости Золотой Фонд Библиотека Тол-Эрессеа Таверна "7 Кубков" Портал Амбар Дайджест Личные страницы Общий каталог
Главная Продолжения Апокрифы Альтернативная история Поэзия Стеб Фэндом Грань Арды Публицистика Таверна "У Гарета" Гостевая книга Служебный вход Гостиная Написать письмо


Этуил

Хранитель


              Но ты знаешь - я люблю тебя, а тебе милее Келеборн.

              Дж.Р.Р. Толкин


Всадник спешился, придерживая поводья, оглядел маленький замок. Как он подходит ей - такой же изысканный, точеный, миниатюрно-совершенный, полный королевского изящества, весь из плавных линий. Множество тонких резных колонн образовывают длинный коридор, пронизанный прозрачным светом. Скрещиваясь, солнечные лучи рождали диковинные образы, которые колебались на слабом ветру и поэтому казались живыми. В потоке света танцевали мелкие душистые цветочные лепестки. Мощенный мрамором пол, мозаика из цветных стекол в окнах напоминали о мирных днях, а смеси мягких красок - о золоте, серебре, хрустале и россыпях драгоценных камней. И все утопает в цветах, в нежной зелени весенне-юных деревьев, и солнце пронизывает каждый лепесток и каждый шепчущийся с ветром лист, будто ласкает, а цветы, трава, деревья тянутся ему навстречу, впитывая тепло и свет. Островок безмятежного спокойствия среди жизненных бурь…

Она должна быть так счастлива здесь!

- Ты кто?

Он обернулся, растерянно глядя на мальчика, появившегося, кажется, из ниоткуда. У него светлые волосы, перехваченные узким обручем из темного серебра, ясные светлые глаза, тонкие, но не женственные черты, простая серая одежда свободно сидит на худощавой, но крепкой фигуре, босые ноги утопают в стелющейся траве. Хотя он не совсем мальчик - но еще и не юноша, он в том возрасте, когда детство и юность так неуловимы, переливаются, как свет в гранях самоцвета.

Мальчик со спокойным удивлением смотрел на неожиданного гостя, одна рука свободно брошена вдоль тела, другая на бедре.

- Здравствуй. Я - Келебримбор, - принц камнеделов ласково улыбнулся мальчику. - А ты?

- Амрот, - мальчик приветственно кивнул. - Ты ищешь моих родителей?

- А ты - сын Артанис?

- Артанис? - мальчик недоуменно похмурился, повторяя явно неизвестное имя. - Нет, мою мать зовут Галадриэль .

Галадриэль. Как незнакомо, непривычно это чужое имя, произносимое звучным юным чужим голосом на чужом языке. Конечно, теперь ее называют так... ее называют так с тех пор, как Тингол запретил говорить на квенье. И она родила счастливцу-мужу этого красивого мальчика, такого спокойного, совсем не похожего на своих родичей - но это и к лучшему, может, он избегнет их участи. Странно. Он слышал о девочке, но о мальчике ему никто не говорил. Все равно, смотреть на него не менее радостно и больно. И она дала ему имя мориквенди, лесное имя.

- Я знаю. Прежде твою мать звали Артанис, это ее отцовское имя, - продолжая рассматривать мальчика, ответил Келебримбор.

- Понятно, - Амрот открыто улыбнулся гостю, жестом пригласил войти. - Родители поехали в гости к Кирдану, но я жду их с минуты на минуту. Ты можешь остаться, а мне будет не так скучно.

- Спасибо, - Келебримбор сел в одно из плетеных кресел, а мальчик примостился на подоконнике напротив, с преувеличенной сосредоточенностью принялся мастерить лук из буковой ветви и стрелы из тонких ореховых прутьев. Вряд ли это боевое или охотничье оружие, скорее всего, для игр - наконечники стрел притуплены. - А твоя сестра?

- Они вечно с ней возятся, - недовольно пробурчал Амрот, попробовал тетиву. Гибкий лук легко поддался, и она тонко зазвенела, отпружинив стрелу. Амрот ликующе вскрикнул, сияя, пояснил гостю: - Отец мне обещал, что, когда я смогу сбить стрелой лист, он будет учить меня обращению с настоящим, боевым луком! Только не подумай, что я хвастаю, - мальчик вдруг покраснел и потупился, смущенно вертя в руках одну из стрел. - Просто я так этого хочу! - Амрот сорвался с подоконника, выбежал в сад.

Ох уж эти мальчишки, наивно мечтающие размахивать мечами, рвущиеся к романтике боя и подвигов! Келебримбор откинулся на спинку кресла, некоторое время наблюдал, как прыгает по его руке солнечное пятно, совсем живое, похожее на расшалившегося лесного зверька. Иногда оно успокаивалось, затаивалось, пригревало руку, будто просило приласкать. Романтика сражений… Вот и этот красивый мальчик, ее сын, жаждет битв и побед, в юношеской горячности не сознавая, что война - это не только способ прославиться. Хотя чему удивляться - ведь это ее сын, и, конечно, он такой же бесстрашный, несгибаемый, со стальной волей и мужественным сердцем. Вернее, он будет таким, и так же ярок будет огонь его сердца…

Келебримбор вздрогнул, когда в приоткрытые ставни донесся стук копыт, а затем - голоса, радостные, удивленные: высокий, смешливый - наверное, девочки, быстрый, песенный - Амрота, звучный, низкий мужской… и ее - глубокий, грудной, совсем не женственный, но с такой таинственной мелодикой - ее голос стал бы песней от самых низких нот до шепота. Легконого, стремительно, пританцовывая, она входит - свет окатывает с головы до ног, вспыхивает в червонно-золотых в закатном солнце волосах, бросает нежный оттенок на снежно-белую кожу. Вот она уже напротив, светлое платье окутывает стройную, как тополь, фигуру, на царственно-прекрасном лице приветливая радость, бездонные озерные глаза смотрят открыто, спокойная улыбка на губах. Она с теплотой обнимает его за плечи, мягко отстраняется, смотрит ему в глаза - и у Келебримбора кружится голова, совсем как в день, когда он впервые увидел ее - на скачках, она соревновалась с братьями его отца. Тогда она была похожа на весенний ветер, с развевающимися волосами, отважная, не боящаяся поспорить в искусстве наездницы с прославленными принцами, гибкая, желающая славы и признания, горделиво, свысока принимающая общее восхищение, величественно-надменная - и такая прекрасная!

- Что же ты не сказал, Амрот, какие гости, - Галадриэль оборачивается к мальчику, и Келебримбору крепко жмет руку Келеборн. Они не успевают переброситься и несколькими словами - так же легко, как Галадриэль, вбегает ее дочь - уже взрослая девушка, воплощенное веселье и задор, но и она до боли не похожа на мать: унаследовала светлые волосы отца - серебро и пепел, его темно-серые глаза, и чертами лица совсем не напоминает королевской красоты матери - в ней только милая прелесть, приятная глазу.

- Амрот, Келебриан, у нас дорогой гость, - нараспев произнесла Галадриэль, обращаясь к детям. - Келебримбор - мой родич, еще в Валиноре мы знали друг друга.

- А мы уже знакомы, - ворчит мальчик - похоже, ему нравится изображать колючего, не нуждающегося в заботе и ласке мужчину, и Келебримбор невольно улыбнулся. Девушка изящно склоняет голову, приветственно прикладывает ладонь к сердцу, но ни на секунду не становится серьезной - брат что-то шепчет ей на ухо, и у Келебриан дрожат губы от сдерживаемого смеха. Мать хмурится, и Амрот с сестрой поспешно убегают в сад. Через несколько мгновений слышен смех, быстрый-быстрый диалог на квенье, затем - крик: "Наперегонки!" и стук копыт.

- Поздравляю вас с наследником. Мы ничего не знали там, на Востоке, - суховато произнес Келебримбор, странная неловкость сковывает губы. - Слышали только о девочке.

- Наследником? - Келеборн и Галадриэль переглянулись, не понимая, о чем идет речь. Затем Галадриэль слегка улыбнулась, едва-едва приподнялись углы губ.

- Ах, ты об Амроте. Нет, это не наш сын, хотя будь у меня выбор, я не пожелала бы лучшего. Амрот - сын одного из лесных королей, может, ты слышал о землях Лориэна, это к Северо-востоку. Мальчик остался сиротой, и мы взяли его к себе.

- Это так благородно, - пробормотал Келебримбор. - Воистину, вы оба одарены возвышенными душами. Я вижу, ты позволила им запретный язык, - он мельком глянул на Келеборна.

Среброволосый слегка развел руками, словно говоря: "А что мне оставалось?"

- Я никогда не считал решение Тингола верным, - неторопливо произнес Келеборн. - Но в его владениях я обязан был принимать его волю. Здесь моя супруга - Госпожа, и она вправе позволить нашим детям свою речь - или отказать в этом. Твои Гвайт-и-Мирдайн тоже, кажется, говорят на языке Запада.

- Это - язык Мастеров, - только и ответил Келебримбор.

- А я и забыл, что мы - всего лишь мориквенди для вас, - Галадриэль вскинула голову и невольно подалась вперед, чтобы удержать мужа от опасного спора - но Келеборн спокойно улыбался, откинувшись на спинку кресла. Иногда он странно шутил...

- Хотите поговорить? - понимающие глаза Келеборна взглянули на жену, на Келебримбора - в них ни тени сомнения или намека, только вежливый интерес.

- Пожалуйста, если ты не возражаешь, - неторопливо ответила Галадриэль.

Келебримбор хмуро молчал, внимательно разглядывая носки своих сапог. По его лбу то и дело пробегало облако задумчивости, и с каждым разом ясные черты принца нолдор темнели.

- Я побуду с детьми, - Келеборн поднялся, учтиво склонил голову, прощаясь с вождем Гвайт-и-Мирдайн.

Галадриэль проводила его глазами, что-то прошептав не квенье, но Келебримбор не вслушивался. Затем обернулась, и он, подняв голову, жадно осмотрел безупречные, будто созданные великими ваятелями черты, - в них только спокойное участие, доброжелательная вежливость, безмятежно мерцают прозрачные глаза под золотистыми ресницами.

- Прогуляемся по моему саду? Я покажу, что сумела сотворить с помощью Элессара, - она плавно поднялась, и ее платье на мгновение заискрилось всеми цветами радуги под солнечным лучом. Келебримбор невольно залюбовался текучей гибкостью ее движений. Галадриэль сделала приглашающий жест, улыбнулась - так улыбается только она.


Теперь в ее жизни больше радостей - ведь именно увядание травы и листьев, угасание природы с наступлением осени всегда повергало ее в уныние. В этом они похожи - и Келебримбор, и Галадриэль - дети света, привыкшие к вечной весне, к цветам и деревьям, которым не знаком зимний сон. Кажется, в Валиноре даже не было времен года... Кажется... Когда же он начал забывать?

Они сели на прогретую солнцем мраморную скамью.

- Нравится тебе мой сад? - Галадриэль жестом пригласила Келебримбора оценить ее труды. - Твой камень творит чудеса...

Она приказала сделать оправу Элессару - тонкий золотой обруч на цепочке, чтобы можно было носить, как ожерелье, и чтобы камень оставался открыт - так он сохранит силу, так сильнее его действие и так он ближе к своей владелице. Зеленый камень до недавнего времени оставался лучшим творением Келебримбора - светящийся изнутри золотом, напитанный солнечным светом. Нет, это не Сильмарилл - даже если заключить в изумруд свет Анар и Итиль, ему никогда не засиять тем, первородным светом - Лаурелин и Телпериона...

- Так что ты скажешь о моем саде? - раздумия того, чьему деду удалось воплотить это сияние, прервал нетерпеливый голос Нэрвен Артанис.

- Ты называешь это садом? - Келебримбор недоверчиво покачал головой.

Это была скорее роща, чем сад - видно, после долгих лет тоски по неувядающим лесам Амана, Галадриэли захотелось любоваться разом всеми деревьями и цветами - и ее владения пестрели разнолесьем: ясени, вязы, березы, тополя, ивы по берегу ручья... Пышно цвели плодовые - яблони и вишни, розовые и белые лепестки то и дело осыпались под легким ветром. Любая похвала показалась бы незначимой.

- Твой сад прекрасен, - наконец, произнес Келебримбор.

Ее как будто обидела такая холодная оценка.

- Так зачем ты приехал к нам? Тебя что-то беспокоит?

- Эрегион, Артанис, - он нахмурился, вспоминая о своих тревогах. - Мой народ смущен... Что-то подтачивает нас, словно мы истончаемся изнутри...

- Твой новый ученик? Ты так и не смог распознать его?

- Нет - и это едва ли не самая большая моя тревога. Эрейнион тоже не видит его - и не доверяет... - Келебримбор в задумчивости взлохматил волосы. Они были пламенно-черными, как у средних феанорингов. На лбу наследника Первого Дома залегла глубокая морщина.

- Если хочешь, я могу навестить вас. Возможно, мне удастся...

- Нет, госпожа Артанис, - Келебримбор решительно прервал ее. - Я чувствую угрозу среди нас... Ты не должна подвергаться опасности.

- Как ты можешь знать - есть ли опасность для меня? Возможно, мое вмешательство позволит избежать куда большей беды.

- Опасность - сестра нашего рода, - криво улыбнулся Келебримбор. - Иногда мне кажется - Жребий будет преследовать нас до последнего... - он осекся, увидев, как дрогнуло ее лицо - словно ему удалось разбудить тайный страх.

- Но я приехал не для того, чтобы тревожить тебя, Артанис. Ведь я привез тебе подарок, - Мастер наощупь поискал что-то на груди. - Тебе должно понравиться, - он подал на раскрытой ладони сияющее кольцо из белого металла. - Это не просто безделушка. В этом кольце заключена власть над землями и народами. С ним ты будешь прозревать будущее по воде. Есть еще два - их я отдам Эрейниону и Кирдану.

- Снова власть, - глаза Галадриэли затуманились, когда она взяла кольцо и поднесла ближе к лицу, чтобы внимательно рассмотреть. Светлый адамант был вправлен в белое золото - словно две волны поднимали камень из морских глубин. - Нэнья - Водное... Спасибо тебе, Горсть Серебра. Нэнья и Элессар. Мои земли будут самыми прекрасными и светлыми в Эндорэ... И моя тоска о землях юности утихнет... Помнишь, как там пахнут луга, Тьельперинквар? - незаметно для себя она перешла на квенью. Келебримбор с удивлением отметил, что забывает даже язык Амана. Он еще понимал его - но вряд ли сумел бы так же чисто и ясно говорить на языке Запада.

- В детстве мы горстями собирали алмазную пыль в Тирионе - так же, как здесь мои дети собирают в горсти снег, - ее лицо потеплело. - В Альквалондэ мать и ее братья искали нам редкие ракушки - чтобы мы могли слушать море даже в Валимаре... А утренний перезвон колоколов Валимара - помнишь ли ты его, Тьельперинквар? Если мы гостили у Ингвэ, то засыпали и просыпались с песней колоколов - и сами пели... - У Келебримбора не хватило духу сказать, что он никогда не был в Валимаре: отец и его отец не жаловали ваниар, называя Королеву Индис не иначе, как "разлучница". - А в Тирионе мы пели вместе с фонтанами...

- Но Валинор тебе возвратиться по-прежнему нельзя, - очень мягко произнес Келебримбор, с сочувственной нежностью глядя в отливающие серебром глаза.

На него мгновенно дохнуло холодом, швырнуло колючим снегом, суровость сковала, заледенила еще миг назад смягченное воспоминанием лицо прекрасной дочери Арфина, гневное выражение исказило любимые черты, а низкий голос Галадриэли надменно зазвенел:

- А я и не желаю возвращаться! Это - удел раболепных, у них покорность в крови! А я - дитя Королей, мне не пристало сидеть у чьих-то ног, ловя чужую милость, когда я по рождению сама могу решать, миловать или казнить! Здесь я повелеваю, здесь у меня есть могущество! И я не вернусь, пусть хоть сам Манвэ будет умолять меня об этом! - последние слова она почти прокричала, с вызовом повернувшись к Западу, и замерла, высоко вскинув голову, - горделивая ярость раздувает крылья тонкого носа, губы заалели от гневной вспышки, кажется, на них еще дрожат дерзкие слова.

- Кому ты лжешь, Нэрвен, себе, мне, миру или всем вместе? - все такой же мягкий голос Келебримбора разом осадил Галадриэль, и упоминание ее материнского имени навеяло тоску по золотым дворцам и печаль о тенистых цветущих садах в сиянии Валимара.

Галадриэль повернулась к вождю Гвайт-и-Мирдайн, прежним и грустным голосом проговорила, невидяще смотря, как мчатся по лугу ее дети:

- Не знаю, лгу ли я. То, что я жажду величия и славы, правда, и я не буду отрицать. Поэтому мне приятнее оставаться здесь, где они для меня возможны. А что до Валинора… - она помолчала, быстро взглянула в глаза родичу, снова отвернулась, ровно-ровно проговорила - слова медленно поплыли по воздуху, и Келебримбор подумал, что они похожи на осторожную птицу, которая боится взбудоражить водную гладь. - Я просто не представляю, что говорить матери… и как посмотреть отцу в глаза, - она снова замолчала. Признание шло из самых сокровенных глубин ее мыслей, давалось мучительно трудно, слова подбирались нелегко, и Келебримбор едва дышал, боясь, что она снова заледенеет в душе и что искорка растерянности и теплоты, случайно привнесенная им в ее сердце, погаснет впустую. - Мы виделись с ним в последний раз после Великой Битвы в Войне Гнева, и после стольких лет разлуки не то, что толком ничего друг другу не сказали, но наговорили такого, что стыдно вспомнить. И, кажется, окончательно рассорились. Пожалуй, в большей степени виновата я. У отца мягкий и рассудительный характер, вряд ли он смог бы кого-то обидеть по собственному желанию. И еще не знаю, как говорить с матерью об Артаресто, Ангарато и Айканаро, - имена братьев Галадриэль произнесла на квенье, так они словно стали ей ближе, роднее, - и с Амариэ... о Финарато, - имя старшего, любимого брата прозвучала с надрывом, так не свойственным ее характеру, и Келебримбор с удивлением вгляделся в лицо гордой принцессы нолдор. Оказывается, она по-прежнему глубоко переживает его потерю, и переживание тем глубже, чем реже Галадриэль о нем говорит.

Да, Финрод Фелагунд, самая невосполнимая утрата из всех, понесенных нолдор в этой безумной войне за Сильмариллы... Самый благородный и прекрасный из принцев нолдор, с достоинством и честью носивший свое высокое происхождение, единственный, кто был Королем не только по рождению, но по духу и призванию. Философ и поэт, преданный друг и любящий брат, мудрец и мыслитель, целитель и воин, правитель и менестрель... Стоит ли удивляться, что Галадриэли он дороже других братьев? О нем и поныне слагают самые красивые песни, самые проникновенные плачи. И, как видно, он единственный, кого Нэрвен Артанис Альтариэль любит - любит! - искренне и беззаветно. С Ородретом она почти не была близка - из принцев нолдор он был самым спокойным, рассудительным и незаметным. Ангрод был так похож на сестру - Келебримбор вспомнил стальной взгляд, суровые черты - что это сходство мешало им по-настоящему сблизиться - скорее, толкало на соперничество. Аэгнор... Айканаро, Ярое Пламя дома Арафинвэ... Слишком ярок был этот огонь, и растрачен он был впустую, обратил в пепел и Аэгнора, и ту adaneth. Как же ее звали? Андрет, да. Андрет.

- Может, тебе и не придется ничего объяснять, - наконец, тихо произнес Келебримбор, благоразумно оставляя все мысли при себе.

- Ты думаешь? Мне кажется, amil всегда будет обвинять меня в том, что я вернулась одна... без братьев.

В ее голосе прозвучала горечь и неверие. Галадриэль взвесила в ладони Элессар, накрыла его сверху другой ладонью.

- Да это неважно теперь, - иным тоном продолжила она. - Вернуться сейчас - признать поражение, довериться чьей-то милости, дрожать при мысли о том, что чья-то воля имеет власть над тобой... Нет.

- Тебя гордыня обуяла, Артанис.

Она не стала отрицать - она ненавидела ложь и притворство.

- Я прежняя - и нет одновременно. Наверное, грех властолюбия всегда будет со мной - от него не так-то легко... нельзя излечиться, - она словно подписала себе приговор. - Но... - в ее чертах снова мелькнула боль, старая, неизбывная боль, боль единственной потери, что из всех подкосила ее и перевернула мир. - Там, на Тол Сирион, я не могла поверить, я требовала, я грозила Стихиям. Я приказывала им вернуть мне брата - немедленно, здесь же - и не получала ответа. Тогда мое горе, перешедшее в гнев, я обратила на Финарато. Я кричала, что буду ненавидеть его, я призывала Стихии в свидетели своих слов - как будто такие клятвы хоть раз принесли счастье... От требований и проклятий я перешла к мольбам - я, чьи просьбы походили на приказы, умоляла моего брата подать мне знак - но я не получала ответа, только белые цветы покачивались на ветру, клоня тяжелые бутоны к земле - словно даже цветы плакали над Финарато, - скорбный голос принцессы нолдор стих - как будто его заглушило внутреннее рыдание. - Я не понимала тогда, что это и был знак моего брата - мое смирение.

Галадриэль умолкла, словно пыталась обдумать, стоит ли продолжать - и стоит ли говорить вообще. Видя ее затруднение, Келебримбор решил - настало время уходить, но, поднимаясь на ноги, задел плечом усыпанную белым цветом ветку. Лепестки волной хлынули на землю, на мгновение ослепив, а когда водопад иссяк, лицо Нэрвен Артанис Альтариэль обрело прежнее спокойствие.

Келебримбору сжало горло.

- Что ты так смотришь на меня, Горсть Серебра? - не отводя взгляда, но с вежливым удивлением проговорила она - золотистые брови изогнулись над чуть шире распахнувшимися глазами.

- Я прощаюсь с тобой, Альтариэль, - вождь Гвайт-и-Мирдайн еще мгновение удерживал взгляд на мраморно-безупречных чертах, на точеной белой руке, подобно изваянию, мягко лежащей на мраморных перилах, - и на живом свете дивных локонов, рассыпанных по плечам и рукам Галадриэли.

- Ты прощаешься? - она немного изменила наклон головы, и сияющий плащ ее волос замерцал ярким золотом под полуденным солнцем - эта вспышка положила нежный отсвет на холодноватые черты дочери Королей Нолдор. Некоторое время она испытующе смотрела в глаза Келебримбору, но так и не прочла его мыслей, и в легком замешательстве, даже недовольстве, пожала плечами. - И почему ты назвал меня Альтариэль? Ведь ты любишь Артанис...

Слова уже слетели, когда она поняла их двойной смысл, но Келебримбор улыбнулся - слабый луч пробился сквозь зимние тучи - и покачал головой.

- С тех пор, как Артанис стала Альтариэлью, - он произносил ее имя на квенье, как будто хотел сохранить что-то для себя, что-то ревниво не желал отдать счастливцу Келеборну, - я оставил любовь к Артанис.

Ее губы и лоб едва заметно напряглись.

Он склонил голову, задержал поклон - мучительно сводя темные брови, справлялся с болью, сжимал ее в себе. И лишь когда смог снова любезно улыбаться, поднял лицо, встречая незамутненный всеобъемлющий взгляд, ласкающий его сердце.

- Прощай, Альтариэль, - с трудом шевеля стынущими губами, проговорил Келебримбор. - Да смилуются Стихии и отменят твою кару.

- Моя эстель на это умерла вместе с землями, к которым я так стремилась, - низкая мелодия ее голоса становится похожа на шепот опавшей листвы, ожидающей первого снега.

Келебримбор всмотрелся в озерную гладь ее очей - и где-то на самом дне, в недосягаемой глубине, в недостижимых тайниках ее души, под безмятежностью и спокойствием, в которых он тонул, не в силах постичь, и которые прежде были для него запретом, заметил бледную тень страдания... или ему лишь пригрезилась эта тень?

Келебримбор покачал головой.

- Это печаль, Альтариэль, - тихо ответил он, чтобы не разбудить горе. - Всего только печаль и слабость, которые пробуждает разлука. Тебе грустно - и ты думаешь, что мир стал бесцветен. На тебя это не похоже. Цветущие сады скоро утешат тебя, Артанис.

- Может, и так случится, - не стала спорить она, поднимаясь к нему, и выступила из-под теней ясеней в солнечный поток. Галадриэль протянула было руку ко лбу Келебримбора, чтобы благословить на прощание, ибо это было ее правом, правом старшей в роду Финвэ - но принц вместо того, чтобы позволить ее прохладным, несущим успокоение и мир пальцам коснуться его, прильнул губами к ее ладони - на один бесконечно долгий миг, и мгновенно отступил на несколько шагов, глубоким поклоном моля о прощении за неслыханную, недозволенную дерзость.

- Прощай, Альтариэль, - на миг его лицо замерло - будто посетило видение. Галадриэль приоткрыла было губы - спросить, что ему послало будущее, но Келебримбор поклонился и быстро удалился.


Она держала на коленях "Квента Сильмариллион", неспешно переворачивая страницы, ни на одной из них не задерживаясь дольше или кратче, чем на любой другой, и так же размеренно, в такт чтению, текли ее размышления.

...Прошлое... Преданное забвению, стертое и воскрешенное, осмысленное сотни раз и переосмысленное тысячи; лица, города, друзья и враги, судьбы и истории... Что же было неправильно, где же была ошибка? Кто оступился, чья вина, что перемешаны и невообразимо сплетены жизни, которые не могли быть связаны? "Подари мне свой локон, Нэрвен, ибо в нем - сияние всех светил, что были, есть и будут еще в мире" - "Ты не получишь ни волоска!" Это просил Феанаро - величайший из нолдор, столь же искусный и благородный, сколь жестокий и надменный. А она в юношеской гордыне отказала в просьбе, не означавшей ни оскорбления, ни дерзости. И были Сильмариллы...

А теперь Келебримбор, его внук. И есть Элессар и Нэнья... Не начнется ли все сначала - ненависть, слезы, беспощадная резня, где никто не может сказать, что не был запятнан кровью невинных, где даже те, кто сперва казался правым, в конце подлежит проклятию? Галадриэль подняла глаза от книги, сжала в ладони Элессар.

Не суждено ли ему стать новым Сильмариллом? Она пытливо осмотрела безупречную огранку, подставила солнцу - и весеннюю зелень камня пронизал золотой свет, а Галадриэли показалось - она держит в руке изумрудный огонь. Нет, он не может нести зло - слишком много любви в него вложил создатель...

- О чем ты задумалась?

Она вздрогнула от неожиданности, вскинула глаза - и улыбнулась.

- Ты меня испугал, Келеборн. Не в твоих привычках подкрадываться со спины.

- Прости. Так о чем ты задумалась? - он встал напротив, чтобы читать в ее лице.

- О прошлом, - ее ответ прост и честен, и низкий голос, кажется, поднимется от пола кверху, растворяется в знойно-ароматном воздухе, наполняя его памятью о землях, которых Келеборн не видел никогда.

- Ты всегда погружаешься в прошлое, когда приходит Келебримбор, и всегда коришь себя, не зная даже, виновна ли ты.

Ей послышался укор - только послышался, Келеборн слишком умен и слишком благороден, чтобы осмелиться упрекнуть ее в чем-то, но Галадриэли захотелось успокоить его, развеять невидимые облачка, разогнать неосознанную тревогу, и она подошла к нему, взяв за руку, заглянула в глаза, прошептала:

- О чем ты беспокоишься? Ведь ты - господин моего сердца, и я счастлива этому.

- У твоего сердца нет господина, - спокойно ответил ее супруг и мягко высвободил руку... но, поймав настороженный взгляд Галадриэли, благоговейно коснулся губами ее пальцев. Она сжала их в кулак, чтобы удержать Келеборна. Принц синдар слабо улыбнулся и легко разжал руку супруги. Галадриэль в смятении и недоумении смотрела на свои пальцы - когда они стали такими слабыми? Прежде ее, принцессу нолдор, сыновья Феанора считали достойной противницей в состязаниях... И вдруг Келеборн... даже не видевший свет Двух Древ...

Или есть нечто, что она не видит в Келеборне? Никогда не видела? Теряясь в догадках, дочь Финарфина подняла глаза на мужа, но не могла поймать его взгляд - Келеборн смотрел в окно - куда-то вдаль, пронизывая расстояния.

Что же она не заметила в нем?

Она стала женой и любила Келеборна - и эта любовь была подобна ему: спокойная и ровная, без надрывов и изломов, без смятенного духа нолдор. В нем было созерцание, ровное пламя Келеборна успокаивало ее неугомонный огонь. Молчаливый принц синдар очаровал ее своей вдумчивостью и искренностью. В их первую встречу в Дориате, когда братья вели переговоры с Тинголом, Келеборн назвал ее Галадриэлью - и разве не это имя приняла она, как самое прекрасное из анесси - и как знак любви к нему?

- Тьельпорно мельдо...


* * *


Галадриэль села на низкую скамеечку рядом с дочерью, напротив мужа и сына, разлила в пиалы свежий мятный отвар, отпила глоток, одинаково ровно улыбнулась Амроту и Келеборну, провела ладонью по серебристым локонам Келебриан.

- Как мило, - Амрот поставил пиалу, хитро подмигнул сестре. - Надо бы сделать это семейной традицией - как вам кажется? Матушка?

- Я подумаю над этим, iondo, - кивнула Галадриэль.

И вдруг раздались тяжелые шаги.

Галадриэль осталась сидеть, только подняла голову, чуть встревоженная, обеспокоенная смутным предчувствием чего-то непоправимого, неизбежного. Остальные вскочили. Келебриан метнулась к окну, Келеборн схватился за кинжал, чуть закрыв собой жену, Амрот бросился к луку.

И только Галадриэль застыла, будто ее пригвоздили к месту, огромными темнеющими глазами смотрела прямо перед собой. Чужим голосом произнесла:

- Сядьте все. Это не враги.

Вошли пятеро, двое из них несли что-то тяжелое.

Это были Гвайт-и-Мирдайн.

Келебриан и Амрот подошли ближе, Келеборн вложил кинжал в ножны. Галадриэль медленно поднялась, но почему-то не устояла на ногах и вновь опустилась на скамеечку, сплела пальцы.

- Что вы мне при... - она не смогла продолжить, слово не поддавалось, противилось, не выговаривалось - как будто слово могло быть живым и само определяло, быть ли ему произнесенным! Мучительные раздумия, напряженный поиск: как спросить?

- Что произошло?

Каламир (она с трудом сумела узнать одного из лучших кузнецов) молча смел со столика пиалы и графин - они разлетелись по полу яркими осколками, брызнув искрами хрусталя на солнце, мятный отвар разлился по мраморным плитам, и холодновато-пряный аромат ударил в ноздри. Немое изумление сковало всех.

Двое выступили вперед, в каком-то торжественном горе положили свою тяжелую ношу на стол перед Галадриэлью. Каламир откинул покрывало...

- Элберет! - глухо вскрикнула Келебриан, пряча лицо на груди отца. Растерянно замер Амрот.

Приоткрыв от ужаса губы, Галадриэль переводила взгляд с лица Каламира на лица других Гвайт-и-Мирдайн: не эльфийские лица, но лица лишенных надежды - запыленные, изможденные, несчастные, отчаявшиеся.

- Мы принесли его к тебе, Альтариэль, - с горьким величием произнес Каламир. - Тьельперинквар хотел бы этого.

Нет, она бы никогда не узнала его таким! Исцарапанное лицо в грязи и крови, спутанные слипшиеся пряди волос закрывают лоб, черты искажены болью и непосильной борьбой. Мученик...

- Как это случилось?

Каламир покачал головой.

- Слишком внезапно, чтобы я мог тебе рассказать... Чары и огонь... Эрегиона нет больше, госпожа. Кто остался жив - отступили в Расселину. И мы... мы тоже уйдем туда.

- Он видел это... И я тоже должна была видеть... - ей вспомнилось застывшее лицо вождя камнеделов в час прощания.

Галадриэль опустила голову на сложенные руки.

- Кто это сделал?

- Тху, - произнес - словно плюнул - Каламир. - Мы были слепцами и позволили ему одурачить нас, позволили ему учиться у нас... Келебримбор сумел разгадать его - но слишком поздно... Оно было уже выковано...

- Ты расскажешь это после, - Галадриэль не поднимала головы, и ее голос звучал совсем глухо. - Сейчас вы должны отдохнуть. Келебриан, Амрот...

Келеборн подтолкнул к выходу всхлипывающую дочь, дрожащего с головы до ног сына, тихо наказал что-то ему. Гвайт-и-Мирдайн вышли следом.

- Что мне сделать, melda? - тихо прошептал он, обнимая опавшие плечи жены. Галадриэль слабо качнула головой. - Ты справишься?

- Я не имею права не справиться, - упрямо прошептала она. - Теперь, когда я осталась совсем одна - я не имею права. Я осталась совсем одна, - в ее голосе разверзлась пустота. - Жребий настигает нас даже теперь... мы мечены до конца времен...

- Не говори так, - Келеборн прижался лицом к волосам супруги. - Он избыт. И ты не одна.

Галадриэль прижалась щекой к лежащей на плече руке мужа. Он всегда был сильнее ее - вот то, чего она не хотела видеть. Вот то, что она полюбила в Келеборне. Сила эта не была бурной, как у нолдор. И она не разрушала - но спасала.

- Я пойду к ним, - Келеборн осторожно отстранился. - Мы ждем тебя.

- Я скоро приду.


Она опустилась на колени, чтобы быть поближе к его лицу, протянула изящную, будто выточенную, безупречную руку и положила на лоб Келебримбора. Волшебство Элессара вернуло ему прежний облик - благородный облик принца нолдор. Тонкие царственные черты, которые уже не кривило страдание, вдруг напомнили ей Феанора - но это сходство не оттолкнуло Галадриэль, а, напротив, побудило с нежностью, состраданием и как будто мольбой о прощении провести ладонью по черным кудрям Келебримбора.

- Мой Хранитель, - ласково прошептала Галадриэль, тонкие пальцы осторожно перебирали темные волосы внука Феанаро.

Она заставила себя оторвать взгляд от его черт - мужественных и изысканно-королевских одновременно, широко распахнутыми глазами смотрела на пышное цветение сада, на солнце, щедро заливающее деревья, дорожки в саду и в раскрытые окна посылающее солнечные лучи на пол и стены - оно не скупилось, разбрасывая свое золото. Слишком щедро...

Что за странная боль рождается в груди, пережимает горло, заставляет мелко глотать воздух, душит, лишает голоса - словно вцепилась когтистая лапа! И как же жжет глаза!

...А сад цветет так молодо, так необычайно бурно, каждое дерево стремится затмить другое буйной красотой и пьянящим ароматом махровых цветков...

Галадриэль неторопливо, тонко перебирала чуть вьющиеся темные шелковые пряди, напрягая зрение, всматривалась в раскрытые ставни - стараясь ни разу не перевести взгляд на лицо, чем-то неуловимым напоминающее ей черты потерянных братьев - чем-то общим в рисунке бровей, сомкнутых губ и век...

- Что же ты, вложив в свое творение дар исцеления и обновления, дар утешения и успокоения, дар возрождения и спасения от усталости и тьмы, - что же ты не вложил в него дар возвращать жизнь?!

Эру, что за бесплодное возмущение! Что за бессмысленные и запоздалые упреки судьбе!

Но упрямые пальцы матерински ласковыми движениями перебирали прядь за прядью кудри Келебримбора.

А глаза жгло и жгло что-то непонятное, смывающее краски, стирающее границы, смазывающее очертания.

...И сад благоухал и цвел - ярко, неудержимо, великолепно - оберегаемый - теперь и всегда - как все, что принадлежит и когда-либо будет принадлежать последней принцессе нолдор, могуществом Нэньи и Элессара.



Текст размещен с разрешения автора.



return_links(); //echo 15; ?> build_links(); ?>