Главная Новости Золотой Фонд Библиотека Тол-Эрессеа Таверна "7 Кубков" Портал Амбар Дайджест Личные страницы Общий каталог
Главная Продолжения Апокрифы Альтернативная история Поэзия Стеб Фэндом Грань Арды Публицистика Таверна "У Гарета" Гостевая книга Служебный вход Гостиная Написать письмо


Иври

Жил в Гондолине мастер…

472 год П.Э.

Моя работа проста – я смотрю на свет.
Ко мне приходит мотив, я отбираю слова
Но каждую ночь, когда восходит звезда,
Я слышу плеск волн, которых здесь нет.

Мой путь длинней, чем эта тропа за спиной.
И я помню то, что было показано мне -
Белый город на далеком холме,
Свет высоких звезд по дороге домой.
Слишком рано для цирка,
Слишком поздно для начала похода к святой земле.
Мы движемся медленно, словно бы плавился воск;
В этом нет больше смысла -
Здравствуйте, дети бесцветных дней!
Если бы я был малиново-алой птицей,
Я взял бы тебя домой;
Если бы я был...

Аквариум

Положи мне свою прохладную руку мне на лоб, любимая, – избавь меня от боли. Он выжег меня изнутри, этот огонь. Губы спеклись, но мне хватит сил, чтобы прошептать:
– Артанис.
– Я не Артанис.
Куруфинвион почти не видит, странно, что уцелели  глаза после удара огненного бича. Раненый пытается протянуть руку к золотистому пятну. Это и впрямь волосы, девушка наклоняется ближе:
– Пей, Тьелпэ. Тебе надо много пить.
– Итариллэ, – вдруг узнает голос из детства Келебримбор и продолжает по осанвэ – Погоди, откуда ты здесь?
– Это ты здесь, – улыбается дочь Тургона. – В доме исцелений Ондолиндэ.
– Как? – он пытается задать вопрос вслух, но из обожженной глотки вырывается хрип. Заботливая рука приподнимает ему голову и что-то льется в рот. Ни вкуса, ни запаха раненый не ощущает.
– Ломион вынес тебя, – словно нехотя говорит Идриль.
– Сын Аредель? – удивляется Келебримбор. Когда-то Турко упоминал нечестивого Темного эльфа, посмевшего взять в жены Белую деву нолдор.
– Да, он самый, – подтверждает Идриль.
– Когда я поправлюсь, я обязательно отправлюсь в леса его отца поблагодарить его лично.
– Он живет здесь, – со странным выражением отвечает девушка. – Встретитесь, когда оправишься.
– Обязательно, – Келебримбор на ощупь притягивает к себе чашу с отваром. – Вот только снова научусь говорить.

Последний день 472 года П.Э.

Под вечер он поднимется на башню,
И разговор сто раз-поза-вчерашний
Припомнит до последнего словца,
И будет, как затравленный метаться,
Кусая губы и костяшки пальцев,
Похожий... нет, совсем не на отца.
Он все-таки гораздо больше нолдо:
И голова, посаженная гордо,
И синий блик в роскошных волосах,
И так же одевается неброско...
И отчего-то корабли и Лосгар –
В его холодных яростных глазах...
Один на той – на той, той самой! – башне,
Всегда один... и это очень страшно,
И я смотрю, как плавится свеча.
Считаю: вот сейчас, при третьем счете
Взметнутся на ветру при повороте
И хлопнут полы черного плаща.

Ёльф

Когда же растает снег? Неужели здесь, в горах, всегда так холодно накануне Нового года?
Келебримбор идет не торопясь, чтобы ненароком не поскользнуться – недавно наращенная нежная кожа слишком чувствительна. В очередном потаенном городе он еще не освоился, так что останавливается у фонтана и  пытается определить направление.
"Интересно, как Тургон добился того, что фонтаны не замерзают? Видимо, тут теплый источник. Не подогревают же они специально воду для этого". Но над водой не поднимается пар, а сунуть руку в воду Келебримбор не рискует. Запястья тоже обожжены, да и не только они.
Внимание Куруфинвиона привлекают цветные блики на воде. Он осматривает бортики – там нечему так переливаться. Холодным чистым мрамором из окрестных каменоломен облицован этот фонтан, как и все здания в городе. Келебримбор поднимает голову. Сначала недоуменно хмурится, а потом смеется.
Зеленые деревья на  склоне Амон Гварет украшены для праздника. На острых верхушках сияет солнышко Финвэ, а на ветвях раскачиваются серебристые фигурки. Куруфинвион различает орла, коня, а вот это – точно Манвэ и Элберет!
Келебримбор улыбается еще шире и продолжает поиски жилища Ломиона, размышляя, что Финроду понравился бы такой обычай празднования нового года.

* * *

– Мастер Келебримбор Куруфинвион.
Хозяин мастерской явно удивлен.
– Как же я мог не прийти? Ты спас меня.
Ломион делает жест, который можно растолковать и как "не стоит об этом", и как приглашение войти. Келебримбор решает, что это все-таки приглашение, тем более, что он порядком замерз и раны разболелись. Прихрамывая, он подходит к очагу и сбрасывает плащ. Еще теплый запечатанный сверток выскальзывает из складок, и Ломион подхватывает его у самого пола.
– Это тебе, – говорит  Келебримбор, не оборачиваясь.
– Лембас! – удивляется Ломион. – Только не говори мне, что ты испек их для меня.
– Не скажу, – подтверждает Келебримбор. – Это искусство доступно только нисси.
– Точно такие же пекла моя мать, – Ломион пробует и отламывает кусочек для гостя тоже.
– Такой пекли в доме нашего прадеда Финвэ Нолдорана, – поясняет Куруфинвион. – Семейный рецепт, так сказать.
– Нашего прадеда, – повторяет Ломион, словно вслушиваясь в это словосочетание.
– Ты знал его?
Келебримбор кивает.
– Финвэ был королем во времена благополучия и великой славы нолдор. Я помню его, когда он сидел на высоком троне и вершил правый суд в палатах своего дворца в Тирионе-на-Туне. Но с таким же удовольствием он отдыхал от власти и качал меня на коленях. Пел мне о пробуждении эльдар и о долгом пути в Валинор.
– Мать редко рассказывала об этом. Отец не хотел, – нехотя роняет сын Эола.
– У Тургона обширная библиотека. Там есть хроники нашего Дома, ты бы мог...
– Я не владею рунами твоего деда, – Ломион мрачнеет просто на глазах. – Отец признавал только Кирт.
– Я помогу тебе разобраться. Правда, я не знаю Кирт... – начинает Келебримбор, но досказать, что и его отец не хотел, ему не удается.
– Нет! – выкрикивает Ломион. – Не надо! – его лицо искажается. – Зачем ты пришел сюда, внук Проклятого?  Напомнить мне о нашем родстве? Как трогательно! Принес мне лембас, выпеченные Итариллэ! Забери свою подачку!
Сын Темного эльфа бросает хлеб на стол.
– Она для тебя никогда не пекла? – начиная наконец-то понимать, спрашивает Келебримбор, не обращая внимания на эпитет, которым его наградил новообретенный родич.
– Недостоин! – со злой горечью отвечает Ломион.
– Погоди. Не сердись. Прости, если я задел тебя.
Келебримбор бережно подбирает разломившиеся от удара кусочки и вновь заворачивает их в платок.
– Не бросай больше так хлеб, ладно?
Ломион отворачивается.

474 год П.Э.

За Энердилом давно закрылась дверь, а Келебримбор все не мог успокоится. Мерил шагами свою мастерскую. Какой замысел, достойный самого Феанаро! Может Тургону все же удалось возродить здесь Тирион, а Глингол и Бансиль засияют собственным светом?
Конечно же, не видевший аманских Древ – сам не справится. Здесь нет пещер Ауле, где можно вырастить кристалл, и Йаванна не благословит жизнетворящую силу зеленого камня.
Но здесь присутствует ученик Феанаро. Может, не самый упорный и талантливый, но все же кое-что умеющий. Он поможет этому дерзкому молодому нолдо воплотить замысел в жизнь.

– Мастер Келебримбор Куруфинвион.
Ломион возникает перед Келебримбором словно ниоткуда.
– Чем обязан твоему визиту? – Келебримбор скрещивает руки на груди, стирая с лица неуместную улыбку.
Ломион водружает на стол внушительного вида бутыль темного стекла.
– Мы тогда не договорили,– глаза сына Аредели, словно состоящие из одних зрачков, на мгновение вспыхивают. – И ты обещал научить меня Тенгвару.
Келебримбор заламывает левую бровь, достает два небольших стаканчика.
– Ты прав, вино действительно поспособствует нам в изучении рун, – соглашается он, не гася язвительности в голосе.

480 год П.Э.

Крылья черные часто снятся мне по ночам,
Крылья черные, а перо в них – острей меча.
Камнем падает, эхом бьется не крик, а клич, –
Я же знаю, что он раскроет их у земли.
Миг помедлит и черной тенью метнется ввысь,
Чиркнув перьями по верхушкам сухой травы.
Я бы крикнул – наверно, крикнул бы – бейте влет!
Только разве стрела простая его возьмет...
И в душе моей, как прилив, нарастает мгла:
Опрокинут я черным взмахом его крыла!
По ночам он приходит, садится мне на кровать,
И смеется, и проклинает меня опять.

Ёльф

– Я не понимаю, Ломион, как будут тащить твои Врата по всем этим переходам, – ворчит Келебримбор, бредя вслед за родичем по узкому коридору, ведущему в потайную мастерскую племянника короля.
Ломион в ответ лишь посмеивается.
– Ты сам пробил эти штольни? – не унимается Куруфинвион. – Воистину, ты черный крот.
– Не любишь пещеры? – интересуется Ломион. – Тебе в них неуютно?
– С чего ты взял? – возмущается его спутник. – Я семнадцать лет прожил в Нарготронде, между прочим. А он тоже вырублен в скалах.
– Давно хотел тебя спросить, – Ломион заворачивает за угол, коридор внезапно начинает расширяться с каждым шагом. – Почему ты задержался в Нарготронде, если твой отец его покинул? Впрочем, можешь не отвечать.
– Я отвечу тебе, – коридор становится настолько широк, что троюродные братья могут идти рядом, и их тени в пляшущем свете факелов сливаются в одну. – Мой отец из Нарготронда был изгнан. Я же присягнул Ородрету.
– Странно, – ворчит Ломион, – присягнул, чтобы потом против воли короля выйти на Нирнаэт.

Келебримбор вполне согласен.
– Куда же направился твой отец? – Ломион поворачивается к Келебримбору.
– К лорду Маэдросу, – кратко отвечает ему брат.
– И ты с ним больше не встречался?
Келебримбор отрицательно качает головой.
– Он же проклял меня, Ломион.
– Ты никогда не рассказывал мне об этом, – сын Эола пристально смотрит на родича.
Тот вздыхает и мнется.
– Тяжкая вещь – отцовское проклятье.
Ломион отводит взгляд, а Келебримбор задумывается, почему об Эоле никогда не упоминают при дворе Тургона, задать свой вопрос не успевает, поскольку едва не ударяется об огромную металлическую дверь. Галворн. Свет факелов отражается в нем, как в зеркале, и Келебримбор даже различает в глубине темного металла два силуэта – свой и Ломиона.
– Это и есть твои загадочные ворота, о которых столько говорят, но пока еще никто не видел? – Келебримбор отступает на шаг и прикидывает на глаз величину металлической плиты.
– Ну что ты, – ехидно отвечает Ломион, – это маленькая дверца в мою скромную мастерскую.

Ломион дотрагивается до двери, бросает пару слов на языке наугрим – дверь бесшумно отъезжает в сторону и исчезает в скале. Потрясенный Келебримбор проводит рукой по камню, не находя даже намека на щель. Сплошная монолитная порода.
Пока Келебримбор занимается изучением геологических особенностей подземных этажей Ондолиндэ, хозяин мастерской зажигает светильники.
– Ты так хотел видеть ворота, а теперь застрял на входе. Заходи, mellon.
Келебримбор несколько приходит в себя, делает пару шагов – и вновь застывает на месте.

Ворота не стоят, они лежат, и, кажется, простираются на десятки лиг вглубь пещеры. Темная отполированная поверхность, словно скованный льдом Нарог, скрывает в своей глубине заклятия такой мощи, что Келебримбору боязно прикоснуться к металлу.
– Смелее! – говорит Ломион, берет руку брата и сам кладет ее на холодный галворн.
Немедленно проступают рубленые руны Кирта, в которых Келебримбор уже успел поднатореть…
Келебримбор повторяет про себя:
"Сработано Ломионом Гондолинским". Под подписью он видит знак Алого Сердца, а в глубине галворна пылает заклинание, пропетое во время ковки врат. Неужели Ломион проделал всю работу в одиночку?
И тут руку Келебримбора пронизывает дикая боль, он не может удержаться от стона. Брат подхватывает его и бережно отводит в сторону.

Приносит холодной воды в ковше.
Куруфинвион жадно пьет.
– Ты уверен в необходимости применения Темной магии? – говорит Келебримбор, отдышавшись. – Ведь ее источник – сам Моргот. Мы же хотим от него защититься.
– Никакой магии Врага тут нет!– возражает родич в полном возмущении. – Мой отец учился у гномов. Он никогда не общался с Морготом! Все это гнусные домыслы.
По тому, как Ломион кусает губы и сжимает кулаки, Келебримбор понимает, что Черный Крот близок к взрыву эмоций, который может закончиться тихими слезами или бранью и криком.
– Я понял, – кротко говорит Келебримбор. – Ты прав, я ничего не смыслю в магии гномов.
– То-то же! – Ломион почти успокаивается.
– Если бы даже я и применил здесь Темную магию – хоть я ей и не владею – то все средства хороши, чтобы защитить сокровище Гондолина.
"Итариллэ, о моя Идриль ", – беззвучно шепчут его губы, и Келебримбор отводит взгляд.

509 год П.Э.

Фонтаны, башни, и арки, и колоннады –
Души бессмертной тяжеловесный слепок.
Он был построен не тем и не так, как надо,
Но бросить – глупо, а жаловаться – нелепо.
Пока назло им в мерзлой земле копаюсь,
Оставив небо другим, молодым да ранним,
За горизонтом спускают последний парус –
Закономерно, что я оказался крайним.

Ханна

Какая стылая нынче выдалась зима! Хотя, что ты знаешь о холоде? Спроси сестру свою, королевну, и она тебе расскажет...
– Почему ты стоишь здесь один? – ему не надо оборачиваться, он и так знает, кому принадлежит этот звонкий голос. Но невежливо стоять столбом, когда тебя теребят за руку, требуя наклониться.
– Я смотрю на горы, – Келебримбор подхватывает мальчика на руки, к полному восторгу последнего.
– А я люблю море! – заявляет мальчик. – Надоели мне горы.
– Но ты же его никогда не видел.
Легкое облачко пара вылетает изо рта во время разговора и оседает инеем на меховых опушках капюшонов.
– Мне рассказывал отец.
– И что же тебе рассказывал отец, если не секрет, Ардамирэ? – Келебримбор чуть улыбается, любуясь ясным лицом мальчика.
– Что прекраснее моря нет ничего! – сын Туора выпаливает это, словно заученный урок, и тихо добавляет: – Только мама.

– Возможно, он и прав, – соглашается эльф. – Ты здесь один? – Куруфинвион оглядывается, но не замечает ни провожатых сына короля Ондолиндэ, ни других мальчишек.
– Нет, не один. – Выступив из тени ближайшего здания, перед Келебримбором появляется спутник внука Тургона.
– Здравствуй, Ломион, ты вернулся?– кивает мастеру Куруфинвион.
– Как видишь, – Ломион улыбается натужно.
– Мама знает, что ты здесь? – уточняет Келебримбор у племянника.
– Меня дедушка отпустил, – безмятежно отвечает мальчик. – Ломион знает каждый камешек в окрестных ущельях, так дедушка говорит.
– Ну, если дедушка, то, конечно, так оно и есть.
– Хорошо, что мы тебя встретили, – шепчет сын Туора, по привычке теребя серебристую прядь. – Ломион такой скучный, хоть и пытается меня рассмешить. Но дедушка хочет, чтобы я общался с дядей.

– Ломион обещал брать меня с собой, когда пойдет искать рудные жилы. Мы будем как Феанаро! – громко заявляет мальчик, чтобы скрыть неловкость от своего шепота. – У меня и сапоги специальные есть – по горам лазить.
– Без сапог дело не заладится, – не спорит внук Феанора.
– Ты замерз? – Ардамирэ касается варежкой щеки Келебримбора. – Ты совсем не румяный.
– Я всегда такой, – напоминает Куруфинвион. – Просто летом я загорелый, а сейчас загар сошел.
– И все же ты какой-то бледный, – волнуется мальчик. – Ты, наверное, давно здесь стоишь. Пойдем к нам! У нас тепло, и мама будет рада тебе.
По лицу Ломиона пробегает судорога. Келебримбор закусывает губу. Тут даже не нужно уметь читать в душах, как умеет Она, – и так все понятно. Они горят одним и тем же огнем, живут одной и той же болью. Слишком близкое родство.

Весна 509 год П.Э.

– Тьелпэ, куда ты собрался один, без меня?
Ну никуда не скрыться в этом городе от зоркого взгляда сына Туора.
Келебримбор скидывает дорожный мешок на землю и присаживается на корточки рядом с Ардамирэ. Эктелион деликатно отходит в сторону, но Ломион не следует его примеру, возвышаясь над Ардамирэ и Келебримбором, увенчанный венком из хрупких белых весенних цветов, как вершины Окружных гор последним снегом.
– Мне надо по делу. Понимаешь? Я долго собирался и вот наконец решился, – отвечает Куруфинвион.
– Но Гондолин нельзя покинуть, – напоминает Ломион.
Конечно, кому, как не тебе, знать это!
– Государь Тургон разрешил мне, – сообщает Келебримбор, не решаясь посмотреть на сына Эола.
– Вот оно что...
Они молчат, каждый о своем отце и только Ардамирэ, удивленный долгой паузой, дергает Келебримбора за рукав. Их обтекает толпа радостных детей в венках и разноцветных одеждах в честь Ност-на-Лотиона. На Ардамирэ венок из луговых васильков, такого же цвета, как и его глаза.
– Так ты не останешься до праздника Врат Лета? – мальчик огорчен невероятно.
– Извини, малыш, в этом году не получилось, – Келебримбор виновато разводит руками.
– Как жаль! Я так готовился. Мама мне сшила такую красивую тунику. Точно такую же, как и тебе, – легко выбалтывает семейную тайну Ардамирэ.
– Ты никак не можешь задержаться? – пытается он уговорить своего старшего друга.
– Нет, – твердо отвечает Келебримбор. – Не могу. Не в этот раз.

Ардамирэ вздыхает.
– Toronya, – зовет Ломион по осанвэ и Келебримбор невольно вздрагивает. Так сын Темного эльфа называет его впервые.– Ты хотел сбежать не попрощавшись?
Келебримбор поднимается и подает Ломиону руку.
– Нет, Ломион, – отвечает Келебримбор вслух, – я хотел передать Итариллэ свой подарок, а потом зайти к тебе.
– Ты все-таки решил отдать ей свой зеленый камень?

Келебримбор подтверждает догадку Ломиона коротким кивком.
– Ты вернешься, мастер Келебримбор? – Ломион, чуть склонив голову к левому плечу, напряженно ждет ответа. Ардамирэ тоже вопросительно смотрит на старшего родича.
– Не знаю, друзья мои, – признается Куруфинвион.
– Куда же ты уходишь? – сердится маленький принц. – Так нечестно! Ты обещал мне описать путь из Альквалондэ в Тирион!
"Вряд ли тебе пригодится это, малыш", – с грустью думает Келебримбор.
– Я выполню свое обещание  прямо сейчас.
Куруфинвион, не медля, достает письменные принадлежности из котомки и рисует маленькую карту, приладив бумагу на колено.
– Вот этот лебедь – Гавани, а эта башенка – Тирион. Если бросить якорь у Тол-Эрессеа, то дальнейший путь будет таков...
Ардамирэ напряженно слушает. Память у него почти эльфийская, Келебримбор не сомневается, что мальчик все запомнит накрепко.
Напоследок внук Тургона надевает на голову Келебримбора свой венок, а Куруфинвион складывает для мальчика из чистого листа маленькое подобие телерской ладьи.
– И мне, – вдруг подает голос Ломион, – я тоже хочу. Только мне нечего подарить тебе на прощание. Венок у тебя уже есть.
-Пусть будет еще один, – решает Ардамире за взрослых и пока Келебримбор складывает еще одного бумажного лебедя, быстро соединяет венки в один.
– Немного великовато, – замечает Келебримбор и вешает цветочное ожерелье себе на шею. Он уходит, не оглядываясь, хотя это неимоверно трудно.
– Не печалься, мой принц, – Эктелион кладет руку на плечо своего любимца, – Разве можно променять наши фонтаны на ручьи Оссирианда?
Ардамирэ вздыхает, но невозможно оставаться печальным в такой день. Он берет Эктелиона за руку, и они покидают Ломиона, который даже не замечает того, что остался в одиночестве.

Вместо послесловия

– Просит прощения. Хочет приехать сам.
Вроде того, что "отец, ты мне очень нужен"...
– Что ж он... паршивец... так долго его писал,
Это письмо... Пусть гонец подождет снаружи.
Тихо сложил и разгладил ладонью сгиб.
– Что ты ответишь?
– Не знаю.
– Но что-то надо...
Левой рукой: "Тьелперинквар, отец погиб.
Утром. Сегодня. При взятии Дориата.

Ёльф

Лето 510 года П.Э.

Стоящий по правую руку

Идриль, прошу тебя, не спеши,
Поговори со мной!
Я бы открыл тайники души –
Все! – для нее одной.
Взгляд ее холоден, ясен, горд,
Поступь ее легка.
Идриль, скажи, кто б остался тверд
Перед лицом Врага?
Кто одолел бы такую жуть,
Пред палачом распят?
О, исцели меня, я прошу,
От самого себя!
Там, где звучали ее шаги,
Вытянусь на камнях.
– Идриль, пожалуйста, не беги!
...освободи меня...

Ёльф

Я бы хотел встретить с тобой этот рассвет с тобой, королевна. Когда зарозовеют верхушки гор, мы погасим светильник, возьмемся за руки и споем гимн наступившему дню.

Разве я не заслужил такой малости, как твоя улыбка? Ты даришь ее любому, о Среброногая, а меня не удостаиваешь даже взглядом. С твоим именем я шел в бой в Нирнаэт Арноэдиад под стягом с серебряными звездами за правым плечом твоего отца. Ради тебя я пробился к Фингону, и он сказал мне… Но ты не захотела даже слушать.
Лишь глупец может думать, что ты нужна мне ради власти и сокровищ твоего отца. Они не ведают, какие драгоценности доступны мне, рядом с которыми камни нолдор – жалкие стекляшки в детской шкатулке.
Отец, ты обучил меня кузнечному и оружейному делу, равного мне нет в Гондолине. Твои заклятия черпают силу от самых корней земли. Благодаря тебе мне ведомы языки наугрим и даже темное наречие Врага, но почему ты не предупредил меня, как страшен блеск Звездных Камней в его венце? Разве пытки испугался я? О нет, моя Идриль. Он вскрыл мою душу, раскрошил ее между черных пальцев, как ребенок раскрывает бутон цветка, ради любопытства раздвигая плотно прилежащие листки. В самой сердцевине Он увидел тебя, моя Идриль.

– Какое странное безумие одолевает в последнее время дочерей Эльдар, – сказал Он со скукой. – Отвергать принцев и отдавать предпочтение эдайн. Ради кратковременных плотских утех отказаться от настоящей любви. Берен уже умер, Гортхаур?
– Да, – гигантская летучая мышь спланировала с потолка на плечо своему повелителю.
– Этот тоже умрет. Скоро. – Все таким же скучным голосом продолжил Он.
– И дочка Тургона последует за ним, – прошелестела мышь. – Таково условие Мандоса. Рождение ребенка от адана забирает столько сил у эльдэ, что ей уж потом не оправиться. Точнее – оправиться ей не дает муж. Разве эти однодневки способны на воздержание? Они торопятся, век их короток, они стремятся взять от жизни все. Вспыхнуть искрой в ночи и отгореть – вот их девиз. Сжигая и губя все вокруг. В том числе и ту несчастную, что делит с ним ложе. У них уже есть ребенок, сын Эола?
– Да, – непослушными губами ответил я. – Ему уже седьмой год.
– Тогда еще не поздно, – ободрил меня отец волков и нетопырей.

Ради тебя, моя королевна, при свете Звездных Камней был заключен этот странный договор. Теперь я знаю, как спасти тебя. От Моргота нас отгородят мои стальные врата…
Как быстро пролетела ночь! Не меня ты сейчас возьмешь за руку, но на следующий год… Или через десять лет. Я подожду.

К оглавлению цикла "Рассыпанная горсть серебра"

Текст размещен с разрешения автора.

Обсуждение на форуме



return_links(); //echo 15; ?> build_links(); ?>