Salamandra
То ли сумерки, то ли снова рассвет...
В рассказе использованы тексты песен Элхэ Ниэннах. Он был молод. Он был из тех, о ком любят говорить: "Он еще так молод!" Или, еще лучше: "Ах, он был еще так молод!" Одеждой ему служил черный балахон, длинный и широкий. Вряд ли эта хламида славилась удобством, однако он уже привык и примирился с ней. Носки его сапог были так заляпаны грязью (стояла осень), что было сложно опознать их первоначальный цвет. Внешность его не отвечала никаким канонам. Серовато-русая грива волос не походила на черную как ночь, сволочные глаза отливали вульгарной желтизной, хотя и обладали подобающим нездоровым блеском в расширенных зрачках. Нос у парня был широковат. Подбородок - излишне квадратный. А так он был ничего себе темный менестрель, сохранял стиль. В руках парень держал неизменную лютню-девятиструнку, выкрашенную черным. Хотя держал - это ничего не сказано. Менестрель так стиснул лютню, беспокоясь о целости и сохранности любимого инструмента, что она просто трещала в его объятиях. Гостеприимные эльфы, коим странствующий певец приходился не столько гостем, сколько пленником, после некоторых прений не стали связывать ему руки и лютню оставили. Усадив певчую птицу у самого костра и, естественно, расставив положенное количество стражи, расположились поодаль, тихо переговариваясь. Птица, отогревшись и приободрившись, решила спеть, и эльфы расслышали легкое дребезжание - это пленный настраивал свою драгоценную лютню. Наконец, ударив по струнам и деловито встрепенувшись, он гордо запел. Квенди прислушивались с удивлением и интересом. Сначала песня была малопонятной.
То ли сумерки, то ли снова рассвет. Такое преподнесение фактов все поняли очень хорошо и мысленно согласились. В конце концов, действительно - зачем? Слушали вежливо, даже шикали на того, кто пробовал заговорить. Но когда менестрель с чувством пропел: "На черном тоже заметна грязь", послышались неудержимые смешки. Певец сконфузился и песню оборвал, поджав ноги в грязных сапогах. Началась новая песня.
Ставшие тенью былого, ставшие смутной легендой, Один из разведчиков, захрапевший еще до начала первой песни, поднял голову. - Что вы там воете, как вшивые собаки?.. - Не слышишь? Пленный самовыражается. Не шуми. Пленный меж тем хрипато выводил:
Чаша моя пуста, некому вновь наполнить ее. Разведчик рывком встал и направился к костру. - Маэглин, ты куда? - Да так. Через секунду послышался звук удара и прибитый писк. - Эй... ты чего? Ты что с инструментом?.. Эльф с размаху треснул лютней о колено и швырнул в огонь. Затем приблизил свое лицо к испуганной физиономии певца. Лицо, помятое со сна и покрытое царапинами. Лицо, хранящее сходство с древними нолдор. - Никогда не замай в своих песнях ни Лориен, ни эльфов, понял, скотина? - тихо, внушающе сказал Маэглин. - За это, кроме мученической смерти, еще по морде можно хорошо схлопотать. Ты меня понял?! - Понял... – сдавленно ответил пленник. - Ты за что лютню?.. Нолдо выпрямился и направился к своей постели. На миг обернувшись, он бросил: - Хочешь совет? Спой, как враги сожгли твою гитару. Только не так фальшивь. Один из эльфов, с жалостью поглядев на одинокую сгорбленную фигурку у огня, укоризненно прошептал: - Ну за что ты его, Маэглин? Нельзя же так. Нолдо что-то пробубнил и укрылся с головой.
return_links();
//echo 15;
?>
build_links();
?>
|