Главная Новости Золотой Фонд Библиотека Тол-Эрессеа Таверна "7 Кубков" Портал Амбар Дайджест Личные страницы Общий каталог
Главная Продолжения Апокрифы Альтернативная история Поэзия Стеб Фэндом Грань Арды Публицистика Таверна "У Гарета" Гостевая книга Служебный вход Гостиная Написать письмо


Азрафэль

Серебряный Голос

(Правдивая история, рассказанная трандуилевским эльфом Гвайласом под кувшинчик вина)

2213 год Т.Э.

...Людей, вообще-то, не так просто понять, как кажется. Глядишь, хороший вроде человек, но доверять ему отчего-то не спешишь. А лет через двадцать делает он такую гадость, что орку бы стыдно стало. Или наоборот, человечишка - дрянь, убийца или палач, а есть в нем что-то такое... Чему верить хочется. Вот взять к примеру Серебряный Голос, среди людей его чаще Алгором звали. Да, тот самый, что написал "Гибель Исильдура". Он еще много чего написал, многие из моих песен на самом деле им написаны, я только музыку подобрал. Ладно, ладно, так и быть, расскажу эту историю с самого начала.

Я тогда был в отряде лорда Тиндола, да, это было во время Войны Последнего Союза. Нас, зеленолесских, чаще всего в разведку посылали, да и как лучники мы хороши, а вот в строю мечом рубиться - не по нам, ну, вы и сами понимаете. Война закончилась, Враг был повержен, и по Черной Стране бродили всякие вражеские приспешники, все больше орки, хотя и люди попадались. Потому там была нужда в постоянных патрулях, что прочесывали местность и охраняли дороги и лагеря. Нашему патрулю вскоре после Битвы на Ородруине было дано поручение: изловить мордорского черного мага, которому каким-то образом удалось уйти из башни Врага живым, а потом сбежать от конвоя, который вез его к Государю Исильдуру на суд. Нас предупредили, что маг весьма опасен, умеет выходить в Незримый мир, делать иллюзии и управлять мертвыми телами на расстоянии. Да, этот маг был Черным нумэнорцем, потому был опасен вдвойне. Всякие люди юга или восточные не так страшны, для нас так и безвредны почти, но вот морэдайн... Ну, так вот, ехали мы втроем: я, Туйлас, и Гласион. Туйлас был моего поколения, он любил вырезать из дерева, а в Черной Земле его нет почти, так что он очень скучал. А Гласион был поколением старше, и в войну видел больше, чем мы с Туйласом. Гласион отправил Туйласа вперед, нужно было что-то передать отряду дунэдайн, что двигались впереди нас по дороге на расстоянии нескольких часов езды. Туйлас выполнил поручение и уже возвращался назад, когда мы увидели мага, которого разыскивали. Он оказался действительно опасным, пришлось даже пристрелить его лошадь. Мага убивать было нельзя, мы должны были доставить его к Государю Исильдуру живым. Изловив мага, Гласион связал его по рукам и ногам, для надежности еще и рот завязал, чтобы он не вздумал говорить свои мерзкие заклинания. Но тем временем настала ночь, и мы решили заночевать прямо у дороги, там была такая удобная небольшая ровная площадка, окруженная чем-то вроде невысокого вала. Мы сидели, варили ужин, маг лежал тихо. Мы время от времени поглядывали в его сторону, но он ничего не предпринимал и как будто бы смирился со своим пленом. Не успели мы сварить еду, как из темноты раздался какой-то звук, в стороне, противоположной дороге. Гласион сказал, что этот звук очень похож на лязг кольчуги, и что он пойдет посмотрит, кто это там по ночам бродит, а мы с Туйласом должны были его прикрывать, то есть смотреть, что будет, и стрелять, если кого увидим. Потому что хорошие люди не подкрадываются из темноты, лязгая кольчугами, а подкрадываются так только слуги Врага. Гласион отошел, а мы смотрели ему вслед, и нам было тревожно. Сердце говорило мне об опасности, но я не знал, как она придет и что мы может сделать. Однако Гласион ничего подозрительного не нашел, он вложил свой меч в ножны и вернулся к нам. Мне было тревожно, но я решил, что предчувствия мои порождены темнотой Черной Земли и на них не стоит обращать особого внимания. Мы поужинали и сидели у костра, не думая спать в эту ночь. Мы хотели утром нагнать дунэдайнский отряд и отдать мага им, чтобы они сами передали его Государю Исильдуру или хотя бы дали нам нескольких человек для конвоя. Но все вышло иначе.

Через некоторое время из темноты вновь послышался звук, на этот раз более глухой. Как будто бы не кольчуга лязгнула, а стукнул тяжелый кожаный доспех, очень отчетливо и гораздо ближе, чем в первый раз. Не успел я ничего сказать, как Туйлас вскочил и уставился в темноту, стараясь разглядеть источник звука. Это было ошибкой: тут же из темноты со свистом прилетели две черных орочьих стрелы, и Туйлас упал, даже не вскрикнув. Вскрикнул я, но Гласион велел мне быстро прижаться к скале справа и стрелять, как только орки появятся. Сам Гласион быстро склонился над Туйласом, возможно, он надеялся, что наш друг еще жив. Прижавшись к скале, я увидел орков. Я удивился, потому что их было всего трое. Орки трусливы, и нападают только тогда, когда у них есть троекратное или четырехкратное преимущество в числе. Значит, либо орков на самом деле больше и они просто прячутся, либо их что-то напугало так, что они забыли свой страх перед эльфами. Я стрелял, один орк упал и не поднялся, но двое других бросились на площадку. Я выхватил меч, Гласион уже стоял с обнаженным мечом, но глядел он не на орков, а на мага. "Может, это все колдовство?" - успел подумать я, но тут из темноты раздался голос, который что-то приказывал оркам на их отвратительном языке, и одновременно маг сумел содрать повязку со рта и закричать : "Это не я! Это орки!". Гласион повернулся к ближайшему орку и стал с ним сражаться, а я стал рубить другого орка, помельче. Честно говоря, во время боя я почти ни о чем не думал, нужно было рубить и самому при этом избегать ударов кривым орочьим скимитаром. Гласион довольно быстро зарубил своего орка, но тут из темноты почти бесшумно вынырнула совсем другая фигура. Я был занят орком, потому не обратил внимания, как она появилась, я даже сперва не понял, что это не орк. Наконец мне удалось справиться со свои противником, правда, он сумел полоснуть меня скимитаром по ребрам, но рана была неглубокой. Я повернулся к Гласиону и тут увидел, что он сражается не с орком, а с человеком. Это был морадан, Гласион рассек ему висок и кровь заливала безжизненно-бледное лицо. Глаза его были совершенно пусты и холодны, это были глаза убийцы. Я видел раньше такие глаза, в сражении. Они убивали не задумываясь, люди с такими глазами, они были хуже орков. Им был неведом страх, загнанные в угол, они сражались до конца, они убивали и убивали, и даже после смерти не выпускали из рук мечей. Злые люди, я боялся их больше, чем черных магов. Я увидел его на секунду, в следующее мгновение морадан разрубил голову Гласиону и повернулся ко мне. Я попятился, зачем-то бессмысленно взмахнул мечом, хотя стоял слишком далеко и никак не мог его достать. Мелькнула мысль: "Вот и мой черед идти в Мандос", я даже успел обрадоваться, что пойду туда не один, а с моими друзьями. Морадан вдруг оказался совсем близко: он передвигался почти так же, как и мы, быстро и бесшумно, несмотря на тяжелую кольчугу. Позади меня раздалось шуршание и рычание, я обернулся. Орк, которого я зарубил, встал и махал лапами, злобно таращась на меня. "Это уж точно магия, я ведь почти разрубил его пополам" - успел подумать я, прежде чем почувствовал удар по голове и все накрыла тьма.

Когда я очнулся, мне показалось, что надо мной наклонился Гласион. Он поил меня водой, и я спросил его, все ли в порядке. Но туман перед моими глазами рассеялся, и я понял, что связан, а фигура, которую я принял за эльфа - человек. Это был маг, он одел наши одежды и был очень похож на кого-то из наших, особенно со спины. С лица становилось заметно, что это человек, причем довольно небритый. Как я узнал потом, восставший орк действительно был его работой, маг управлял мертвым телом при помощи злых чар. Второй морадан сидел неподалеку с моей лошадью и разговаривал с ней. Я удивился: обычно Гватро не подпускала к себе чужих, этого же морадана она слушала как завороженная. "Может, он ее околдовал?" - подумал я. "Узнаешь меня?" - спросил наш бывший пленник. "Узнаю", - растерянно ответил я, гадая, что теперь будет. Говорили мы на нашем языке, не на человеческом. Маг стал расспрашивать меня про наши патрули, угрожая в случае чего пыткой. Мне нечего было скрывать, я рассказал про патрули и добавил, что уйти от них нельзя. Тут морадан с Гватро крикнул магу: "Азраиль, что вы там чирикаете?" Он не знал нашего языка, и маг спросил меня, знаю ли я адунаик. Я никогда не общался с людьми близко, мы, зеленолесские, всегда держались несколько особняком, но адунаик я знал. Убийцу моего друга звали Дулгузагар, Меч Тьмы. "Очень подходящее имечко", - подумал я. Маг узнал, что у нас с собой есть хирургическая аптечка и бросился к лошадям, чтобы взять ее. Меня он перевязал, но и только. Похоже, эти морэдайн не собирались оставлять меня в живых надолго, я был нужен им только как источник информации. Дулгузагар вместе с моей лошадью подошел поближе и я заметил, что кольчуга на его груди потемнела от крови. Кажется, Гласион рассек ему не только кожу на виске. Азраиль вернулся с аптечкой, и Дулгузагар снял кольчугу и рубашку. Рана на его груди не была опасной, однако достаточно глубокой, кровь так и капала на камни. Азраиль собрался было зашить рану без обезболивания, но Дулгузагар стал ругаться. Тут я и предложил свою помощь. Не знаю, почему, мне вдруг показалось правильным сделать добро, помочь этому человеку, хоть он и убийца, и слуга Врага. Я не знаю, как это объяснить, но когда есть возможность драться с ними - надо драться. А если драться нельзя, то хотя бы не любоваться их мучениями, помочь, если можешь. Я мог, и я сказал: "Я могу попробовать снять боль, я умею. Правда, я никогда не работал с морэдайн и не знаю, получиться ли у меня". "Ты можешь?" - задумчиво переспросил Дулгузагар. Азраиль стал ругаться и кричать, что эльфийская помощь похуже иных пыток. Но Дулгузагар велел ему замолчать, тогда маг обиделся и уселся невдалеке, отвернувшись, но время от времени поглядывая на нас через плечо. "Твоему слову можно верить? Ты не попытаешься причинить мне вред?" - спросил Дулгузагар, пристально глядя мне в глаза. Теперь его глаза не были глазами убийцы, и мне это понравилось. Я видел перед собой просто усталого, немолодого уже человека, который испытывал боль от раны. И с ним еще что-то было не в порядке. Очень не в порядке, я только потом понял, что именно. Но об этом я расскажу в свое время. Дулгузагару было тогда 120 лет, это чуть больше половины их жизни, спутанные темные волосы пропитались кровью из рассеченного виска, тонкие губы надменно сжаты, как всегда у морэдайн. У Дуглгузагара было типично нумэнорское лицо, такое бывает только у морэдайн высоких кровей, сразу было видно, что передо мной не обычный солдат Врага, а кто-то в чине. На левом плече у него был свежий шрам от серьезной раны, еще не вполне зажившей. Тогда я понял, почему он почти не шевелит левой рукой. Я обещал ему не причинять вреда, морадан с сомнением на меня посмотрел, обернулся было к Азраилю, но махнул рукой и стал говорить с лошадью. Он сказал: "Лошадка, ты покарауль этого нимри, ладно?" Гватро согласно, хотя несколько недоуменно кивнула головой, и я понял, что это не магия! Дулгузагар просто приручил мою пугливую лошадь, приручил за полчаса! "Ее зовут Гватро" - сказал я. Дулгузагар кивнул и развязал мне руки. "Вот псих, с лошадьми разговаривает", - как бы ни к кому не обращаясь, заметил Азраиль, но Дулгузагар не обратил на него ни малейшего внимания. Я растер следы от веревки и протянул руки к Дулгузагару, ну, вы сами знаете, как лечат легкие раны. Да, все как обычно, от хроа к хроа... Все получилось, кровь остановилась, и боль исчезла. Но сделать мне удалось меньше, чем обычно с людьми, моя сила ушла быстро, как будто бы этот человек был ранен гораздо серьезнее, чем казалось поначалу. Я тогда не задумался над этим, Дулгузагар связал меня снова, а Азраиль смотрел с интересом и, надо полагать, с завистью. "Почему ты помогаешь мне?" - спросил Дулгузагар. "Я делаю то, что могу, и исправляю искажение там, где вижу", - ответил я несколько туманно. "Ты видишь искажение во мне?" - спросил морадан с иронией. "Я вижу в тебе искажение", - ответил я. Он кивнул, кажется, понимая, что я имел в виду. Потом Дулгузагар стал спрашивать меня о расположении войск, кажется, морэдайн хотели уйти через Южный Мордор, зайдя по пути к морю Нурнэн. Но там везде стояли войска Последнего Союза, а что делалось в Восточном Мордоре, я не знал точно. Дулгузагар позвал Азраиля, но тот не ответил: маг закрыл глаза и унесся мыслями в Незримый мир. Потом вдруг он резко вскочил и зашипел, что надо быстро уходить, что кругом полно эльфийских и нумэнорских патрулей, и что есть шанс проскочить мимо, пока идет большое сражение с орками, но ехать нужно прямо сейчас. "А его я убью, - заметил Азраиль, подходя ко мне с кинжалом. - Он понимает наш язык и может помешать нам". "Я знаю, как сделать так, чтобы он ничего не понял", - раздраженно заметил Дулгузагар, он вообще все время ругал Азраиля и предлагал ему замолчать. Тут морэдайн перешли на Темное Наречие, я и впрямь ничего не понимал, а от мерзких звуков хотелось убежать как можно дальше. Жаль, руки у меня были связаны, а то бы я зажал уши, до того неприятно было слушать речь Врага. Они говорили, а я думал, что сейчас меня убьют, и просил мысленно моих друзей подождать меня на туманных Дорогах Мертвых. Тут только я заметил, что у Дулгузагара на поясе два длинных меча в черных ножнах. "Ох, он еще и маэтор адугам! Хорошо еще, что его левая рука не двигается из-за раны", - успел подумать я прежде, чем морэдайн закончили ругаться. Дулгузагар одел рубашку и кольчугу, наклонился надо мной. Я сжался, предчувствуя смертельный удар, но морадан взял меня и понес к лошадям. Там он погрузил меня на Серого, самого большого и сильного коня, и сам сел в седло. Гватро он велел следовать за нами, а Азраиль взял оставшуюся лошадь. Позже Алгор говорил, что взял меня в качестве заложника, но я думаю, ему уже тогда не хотелось убивать меня. Мы поскакали галопом, и через полчаса бешенной скачки Азраиль что-то прокричал Дулгузагару, тот резко остановился. Он снял меня с коня и уставился на мою перевязку. Азраиль, что-то злобно шипя, осмотрел мою рану, видимо, Дулгузагар опасался, что рана серьезна и я умру прежде, чем он рассчитывает. После этого мы продолжили путь прежним манером. "А ты почему спасаешь меня?" - успел я спросить прежде, чем меня забросили на коня обратно. "Молчи, нимри, иначе перережу глотку",- прошипел Дулгузагар в ответ и я замолчал, пытаясь понять этого странного человека. Мы мчались галопом до тех пор, пока вдалеке не стали слышны звуки битвы. Тут морэдайн пустили коней рысью. Как я понял потом, в отрогах гор стояла орочья крепость, и ошалевшие от отчаянья орки попытались уйти из нее, но нумэнорский отряд преградил им дорогу. В небольшой вытянутой долине разыгралась битва, и морэдайн решили объехать лагерь людей сзади, пока все заняты и не могут их остановить. Морэдайн осторожно выбрались на дорогу - им оставалось только перебраться через последний вал по краю дороги, и они ушли бы в ночь. Их бы поймали, конечно, но нескоро, и кто знает, каких бед они сумели бы натворить. Тут послышался торопливый стук копыт и прямо на нас вылетел всадник. Это был дунадан, и он принял Азраиля за эльфа, люди ведь плохо видят в темноте. "Подождите!" - крикнул он. Морэдайн уже забрались на вал, конь Дулгузагара спускался во тьму. "Нам некогда", - ответил Азраиль, стараясь выглядеть эльфом. "Вы эльфы? Среди вас есть целитель? Прошу вас, у нас убили целителя и раненные умирают, есть ли среди вас кто-то, кто может помочь?" - отчаянно закричал человек. Тут я не выдержал. Пусть мне сейчас перережут горло, как я могу молчать, когда люди нуждаются в помощи! "Да!" - крикнул я, почти чувствуя на горле холодную сталь дулгузагаровского кинжала. Но горло мне не перерезали. Дулгузагар спешился, быстро снял меня с коня, положил на вал, снова вскочил на коня и уехал в ночь, пустив Серого галопом. "Что ты делаешь!" - закричал ему Азраиль, потом обернулся ко мне и крикнул: "Скажи своим, чтобы они оставили нас в покое! Иначе мы будем убивать!" - и тоже поскакал в ночь. Тут надо сказать, что Азраиль попал в Темную Башню ребенком и никогда из нее не выходил. Потому он совершенно не умел ездить на лошадях. Его и поймали в первый раз потому, что он свалился с лошади и стукнулся головой о камни. И сейчас он попробовал пустить свою лошадь в галоп, лошадь встала свечкой и сбросила седока. Так что взору удивленного до крайности человека предстал я, связанный по рукам и ногам, Азраиль, тихо лежащий рядом с дорогой, под валом, и две лошади: моя Гватро осталась со мной. Человек освободил меня от веревок и я кратко рассказал ему свою историю. Потом мы взяли потерявшего сознание мага и отправились в лагерь нумэнорцев. Я еще раз рассказал все их старшему, и мы решили попробовать заставить мага поработать лекарем, потому что он, судя по всему, неплохо разбирался в хирургии. Я же совсем в этом ничего не понимал и мог целить только не очень серьезные раны. Всю ночь я трудился, помогая раненным, тем же, которых не мог излечить, я хотя бы давал шанс дожить до утра, до тех пор, пока Азраиль не придет в себя и не поможет им. Я почему-то не сомневался, что морадан будет лечить раненных. Утром, когда Азраиль пришел в себя, командир лагеря предложил ему простой выбор: быть убитым на месте или исцелить тех, кто нуждается в хирургической помощи. Маг подумал и согласился целить, и мы опять были заняты целый день. Разобравшись с последним раненным, Азраиль уснул, а я пошел хоронить моих друзей: их тела привезли еще днем. Я оплакал погибших и похоронил их, думая о том, что мои дорогие друзья ушли по Дороге Мертвых на этот раз без меня. Я долго думал, почему Дулгузагар отпустил меня вместо того, чтобы убить, как обещался, и не придумал ничего лучше того, что он только человек и ему просто неприятно было убивать меня, безоружного и связанного. Как оказалось, я был недалек от истины. Алгор признался мне позже, что ему не хотелось убивать эльфа, который только что ему помогал. "Одно дело - в бою, там рубишь и все, иначе зарубят тебя. А тут как-то... Ну не знаю, что на меня нашло, и почему я тебя отпустил. Сам удивился, потому и Азраиля бросил, потому и гнал коня галопом, себя испугался, от себя убежать хотел. Но не вышло, от себя не убежать", - говорил он, задумчиво крутя стакан с вином. Но это было гораздо позже, а тогда я не знал, увижу ли я когда-нибудь Дулгузагара, хоть сердце и подсказывало мне, что случившееся - не конец истории, а только ее начало. Я нашел свои вещи и стал писать перевод "Лэ о Лэйтиан" на наш язык с Высокого Наречия. Большой кусок пришлось переписывать заново, поскольку маг, освобожденный Дулгузагаром, порылся в моих вещах и взял мою бумажницу, зачем-то бросив в огонь переведенные мною стихи. "Вот орочье дело, - негодовал я про себя. - И чем ему могли повредить безобидные строчки песни?" Азраиль не только не походил на Дулгузагара внешностью: со светлыми волосами, огромными серыми глазами. Азраиль был бы очень красив, если бы не бессовестные, с прищуром, глаза, надменно сжатый рот и подрагивающие крылья носа, как будто бы маг к чему-то все время принюхивался. Хоть целителем он оказался очень хорошим, надо признать, я не испытывал к нему странного чувства признательности, как к Дулгузагару. Хоть и ненависти тоже не испытывал, как-то понял вдруг, что наши враги - испуганные, загнанные в угол люди, которые больше всего на свете мечтают выбраться из Мордора и уехать куда глаза глядят, лишь бы подальше от войск Последнего Союза. Как говорил командир нумэнорского лагеря, после свержения Врага его слуги - и орки, и люди, совсем озверели, бросались в битву с любым количеством наших и умирали с проклятьем на устах. А когда брали Башню, там вообще никто не сдавался и все умерли, ушли к своему мертвому господину. Мне жаль этих людей, я вообще не умею ненавидеть, даже пока шла война, а уж после того, как все было закончено, и подавно. Орков только не люблю, ну, вы меня понимаете.

С утра Азраиль проснулся и болтался по лагерю. Его особо никто не охранял, часовые стояли по всему лагерю и не было нужды следить за ним специально, из лагеря уйти он не мог. А еще командир попросил меня присмотреть за ним, но так, не очень открыто. Я присматривал, как мог. Азраиль не пытался колдовать, он просто пытался себя чем-то занять. Сходил в лазарет, проверил раненных: все были живы и скорее всего будут жить и дальше. Написал на каждого подробную бумагу: куда был ранен, как лечили, с каким результатом. Мне, честно говоря, хотелось больше переводить Лэ, чем следить за черным магом, но я честно выполнял просьбу командира, понимая, что только я могу заметить колдовство мага: люди этого делать не умеют. И я следил. Потом приехал конвой за Азраилем, человек двадцать нумэнорцев и трое наших. Я еще раз рассказал командиру конвоя, пожилому человеку с сеточкой морщин у глаз, всю историю. Он слушал очень внимательно, кажется, он хотел что-то сделать для мага. Потом я узнал всю историю, сейчас я не буду ее рассказывать, она длинная и печальная. Скажу только, что мать и отец Азраиля были Верными нумэнорцами, они плыли на корабле и их занесло штормом в южные моря, где на них напали морэдайн. Всех убили, в живых остался только Азраиль. Ему тогда было меньше года. Когда пришел срок и Саурон стал требовать от морэдайн их сыновей к себе в Башню, приемный отец Азраиля отправил его вместо собственного сына. Азраиль вырос в Башне и был воспитан как маг и палач, там он и научился хирургии. А пожилой человек оказался родным дядей Азраиля, братом его отца. История эта кончилась печально, ну, об этом потом. Я подумал, что у Азраиля нет при себе никаких вещей и отдал для него свой гребень, чтобы он хотя бы мог причесаться. Потом конвой уехал и увез мага. Я возился с раненными, в свободное время переводил Лэ, а мое сердце притаилось в ожидании. И вот через несколько дней с юга приехал человеческий отряд.

Я был занят с раненными и не сразу заметил появление отряда. Но вечером люди стали собираться у костров, прибывшие с юга нашли своих знакомых и родичей, все развеселились. Люди пили вино и пели песни, потом кто-то попросил спеть меня. Я как раз закончил перевод Лэ и спел отрывок из нее, то место, где про тьму отчаянья и свет надежды. А потом ко мне подошел командир южного отряда. Это был статный седовласый человек с пронзительно-серыми внимательными глазами, уставший, как и все мы, от войны и крови. Командир сказал: "Мы едем от моря Нурнэн, от лорда Адрахиля Бэльфаласского. К нам пришел человек, который назвался комендантом Седьмого уровня Темной Башни. Он сдался нам в плен добровольно, и рассказал много всего. Лорд Адрахиль решил не казнить его на месте, а отправить в главный лагерь к Государю Исильдуру, пусть там решают, что с ним делать. Но с человеком этим что-то не то, он похож на сумасшедшего: глаза пустые и ни на что не обращает внимания. Наши целители не моги понять, что с ним такое, может быть, вы могли бы посмотреть на него?". Я почувствовал, что сердце мое затрепетало. "У него было два меча?" - спросил я, уже предчувствуя ответ. "Да", - удивленно ответил командир. "Его зовут Дулгузагар!" "Да, он так назвался. Но откуда вы знаете... А, вы, наверное, тот самый эльф, которого он оставил у дороги?" "Он и это рассказал... Да, это я. Проводите меня к нему". Я узнал его сразу, хоть он и изменился за то время, пока мы не виделись: мертвенно-бледное лицо и темные глаза на пол-лица, тонкие, но сильные пальцы, спутанная грива волос. "Да, это тот самый человек" - сказал я командиру. С мораданом было что-то очень не то, что-то нехорошее. Он сидел, закрыв лицо руками, между пальцев текли слезы. Я сел рядом, положил руки ему на плечи и постарался помочь ему, как раньше, силой хроа. Сила уходила очень быстро, так, как будто бы этот человек был тяжело ранен. Но теперь я ясно видел, что рана эта у него в душе, огромный черный разрез, через который уходила его жизнь. "Темный владыка призывает своих слуг", - вспомнил я слова капитана лагеря. Дулгузагар отнял руки от мокрого от слез лица и посмотрел на меня, сначала недоуменно, как бы не узнавая. "Ты меня помнишь?" "Да... Да, помню", - ответил он уже увереннее. "Благодарю тебя за то, что спас мне жизнь". "А, это... Ну, живи, если можешь. Я, кажется, уже отгулялся..." "Почему ты так говоришь? Позволь мне помочь тебе". "Зачем ты мне снова помогаешь? Ты же знаешь, кто я..." "Это не имеет значения. Я вижу, тебе больно, ты похож на раненного человека, а я никогда не оставлю раненного без помощи, кто бы он ни был. Скажи, что с тобой?" "Эта воронка... Меня затягивает куда-то, я не хочу, но нет сил сопротивляться... Мой господин зовет меня... А я его предал, и даже не один раз..." "Твой господин мертв! Он не может забрать тебя, ты ведь человек, тебе дарована свобода воли, и ты сам можешь решать, кому служить". "Я его предал, хоть давал присягу. Мой господин умеет не умирать, он зовет меня, я чувствую..." "Нет, если ты не хочешь, никто не может заставить тебя идти за ним, где бы это ни было. Как ты предал его?" "В первый раз - когда ушел с поста, ушел, вместо того чтобы защищать Башню до конца, испугался, что нас всех убьют. Лучше бы я остался, тогда я был бы уже мертв". "Нет! Твой господин, между прочим, первый оставил Башню, так что это он бросил вас на произвол судьбы. Как ты странно сказал: защищать Башню. Свободные люди защищают свои дома, свою землю, свой народ. Твой народ ведь живет очень далеко отсюда, правда? А Башня - это просто камни, уложенные в нужном порядке. Чего там защищать?" Дулгузагар удивленно уставился на меня. Похоже, подобные мысли никогда не приходили ему в голову. "Ну как же... Мой господин жил в Башне, потому Башня для нас была синонимом слова "господин". Говорили "Приказ Башни", "Отправить в Башню"... "Так господин ваш был убит на Ородруине. Ради чего вы защищали Башню?" "Не помню уже... Чтобы не разрушили... Как-то странно получается, раньше все было в порядке, все на своих местах. А теперь что-то не складывается..." "Конечно, не складывается. Вам говорили ложь, а теперь ты видишь правду, и она сильнее всей лжи Врага. В чем еще дело?" "Ну, сначала я пощадил тебя... Вроде как я должен был тебя убить, хотя сейчас не могу понять, почему. Так всегда делали, убивали нимри, и все. Потом я долго ехал и когда подъехал к Нурнэн, понял, что не могу больше убегать, нет сил. И я сдался. Они почему-то не казнили меня, а оправили на север, только я плохо помню дорогу. Как будто бы я вижу черную воронку, водоворот, который постепенно затягивает меня. Как будто бы я на самом дне глубокого-глубокого моря, все, что во внешнем мире, я понимаю, но мне нет до этого никакого дела, все это на поверхности, а я - на дне... И воронка передо мной, и скоро я совсем туда провалюсь, хоть не хочу, не хочу умирать. И твоя песня... Это ведь ты пел? Она как будто бы спустилась сверху, до самого дна, где я. И рассекла море, и водоворот отошел в сторону, хоть и ненадолго, я знаю. Мне очень больно от твоей песни, больно даже вспоминать о ней... Да, теперь я понимаю мудрость моего господина. Люди не могут жить в одном мире с нимри, это слишком высоко, а люди созданы, чтобы ходить по земле... Люди не могут так, как нимри, люди не могут летать... У нас у всех шрамы на спине, наш господин оборвал нам крылья, это правильно, те, кто летает, разбивается... Эта война - конец неудачного эксперимента, развод неба и земли... Мы все должны умереть, порченная кровь... Но знаешь, я думаю, что это неправильно, но все равно теперь буду защищать тебя, я сломался, но эта песня - самое прекрасное, что я знаю в жизни. И я умру за нее, если так надо..." "Постой, пожалуйста, послушай меня. Люди рождены свободными, и никто не вправе отрывать вам крылья, да и не может этого сделать. Ваши дары - от Единого, не от Саурона, и не ему решать, кто полетит, а кто нет. Эта война не между людьми и эльфами, Враг повержен и война окончена. Послушай, я спою тебе песню о людях и эльфах. Ведь они Дети Единого и братья друг другу, и нет в их дружбе ничего дурного или неправильного". И я запел песню, которую сочинил прямо во время нашего с Дулгузагаром разговора. Да, ту самую, вы ее знаете, о том, что люди и мы - братья, и мы связаны друг с другом и не можем друг без друга, и это - часть Замысла. Я пел, а он плакал, и я вытирал ему слезы руками, а он смотрел на меня с надеждой, мой бедный друг! Потом он задумался, и стал напевать песню, не замечая, что поет вслух. Тогда я и услышал его голос - как из серебра - и поразился ему. У него был очень чистый, сильный, звенящий голос, ниже, чем у нашего народа, но очень красивый. Песня тоже была приятная, даже странно, что такие песни и такой голос столь долго жили в Темной Башне и не умерли там. Я сказал: "Хорошая песня. Это чья, твоя?" Дулгузагар широко раскрыл глаза и пристально посмотрел на меня. Я понял, что он думает, будто я смеюсь над ним, и поспешно сказал: "Это правда, мне понравилась твоя песня". "Я думал, что пою ее про себя... Ох, извини, это случайно вышло... Я не должен был этого делать..." Тут он смущено отвел глаза, а я с удивлением понял, что он стесняется своего пения. "Но почему? У тебя очень хороший голос, такой редко встречается у людей, да и у нас тоже такие певцы не часты. И песня хорошая..." "У нашего народа не в обычае распевать песенки. Отец говорил, что певцы - это бездельники или трусы, а настоящее дело для мужчины - война". "Ну и очень глупое занятие - война. А когда врагов нет, что делают мужчины твоего народа?" "Война всегда есть, не у нас, так у южан, всегда дело находится. А песенки петь - это как-то неудобно, ну разве что так, чтобы никто не слышал..." "Странные у вас обычаи. По-моему, ничего плохого или стыдного тут нет. Вот наши лорды - и те поют, между прочим". "А наши - не пели..." "Да пели! Вот Враг, то есть ваш господин, и тот пел..." Тут я пропел кусочек из Лэ, из поединка Финрода с Сауроном. До конца петь не стал, пленение Финрода - не самая удачная тема для Дулгузагара. Морадан смотрел на меня в крайнем удивлении. "Да, пел... Странно, я как-то никогда не думал об этом... Значит, можно?" "Да конечно же!" "И я кому угодно что угодно петь могу? И говорить?" "Ну да! То есть, конечно, сообразуясь с правилами учтивости, а так - можно. Послушай, я не совсем запомнил мотив, можешь повторить?" Дулгузагар спел, теперь увереннее, и мы еще посидели, пока я наконец не смог запомнить мотив. Пришлось по ходу кое-что исправить в мелодии, Алгору в песнях всегда удавались слова больше, чем напевы. К нам подошел воин, охраняющий Дулгузагара и сказал: "Простите, господин, что отрываю вас, но сейчас уже четыре часа утра, и вы своим пением тревожите тех, кто спит, и раненные..." "Да, конечно!" Я кивнул Дулгузагару на прощание и ушел, оставив его в куда более приятном расположении духа, чем ранее. Я подумал тогда, не отправиться ли мне вместе с ним в главный лагерь, который перенесли к подножию Темной Башни. Но многие раненные еще нуждались в моем присмотре, и я не решился оставить их, пока все они будут вне опасности. Единственное, что я мог сделать для Дулгузагара сейчас - дать ему мою лошадь, Гватро. Она умная, она поможет - успокаивал я сам себя, но на сердце было тревожно. "Будь проклят Враг, что же он творит с этими людьми!" - думал я, чуть не плача от жалости.

Утром я занимался раненными, когда услышал сигнал отправления - отряд с юга должен быть продолжить свой путь. Я выбежал попрощаться с Дулгузагаром. Он выглядел уже не так затравленно, даже расчесался и побрился, волосы блестели от воды - он еще и голову успел помыть. "Я не могу с тобой поехать прямо сейчас. Но обещаю, что приеду к суду, и буду говорить за тебя". "В этом есть смысл? Меня ведь все равно казнят". "Я не знаю, казнят тебя или нет, но это не важно. Я все равно буду помогать тебе". Я знал, что Дулгузагар не верит в милость победителя, а особенно в милосердие Государя Исильдура, которого они называли, как я потом узнал, "Бешеным Исильдуром". И все же я хотел, чтобы он боролся со смертью, а не шел слепо ей навстречу, как его учили в Темной Башне. "Как тебя зовут?" - спросил Дулгузагар, неожиданно улыбнувшись. Теперь он почти совсем не отличался от дунэдайн, сражавшихся с нами плечом к плечу всю войну. "Гвайлас". "Три дня, Гвайлас. Или четыре. Не больше. Потом я не смогу противиться темному зову". "Я понял. Я приду, обещаю. Если будет совсем плохо, поговори с Гватро, она умная, может, поможет". "У тебя нет случаем бумаги и пера?" - спросил он неожиданно. Я отдал ему весь свой запас бумаги и последнее перо, он положил все это в сапог, потом передумал, достал перо и засунул его за ухо. Тут я сообразил, что бумага и перо уедут вместе с ним, а в лагере никакой бумаги больше нет. "Ну, ладно, - подумал я. - ему нужнее". Я обнял Дулгузагара на прощанье, а потом быстро отвернулся и ушел к раненным, не оглядываясь. Я чувствовал, что он смотрит мне вслед и боялся, что если обернусь и увижу его глаза, то не смогу остаться.

Историю его жизни я узнал много позже. Коротко она звучит так. Дулгузагар был единственным сыном высокородного морадана откуда-то с Юга. В детстве он жил вместе с отцом в одном из княжеств Харада. Потом по приказу Саурона они вместе отправились в Мордор, воевали там. Дулгузагара всегда воспитывали как воина, владение двумя мечами - его фамильная черта. Мага из него делать не стали, сказали, что нет способностей. Но убийцу из него сделали... Он воевал и планировал войну, отца его убили в битве, а комендантом Седьмого уровня Башни Дулгузагара сделали года полтора назад, после смерти предыдущего. Как-то вечером морадан сидел у себя в караулке, собираясь как следует выпить в полном одиночестве, как он всегда делал. Вдруг он услышал шаги, и выглянув в коридор, увидел Азраиля с мешком. Расспросив мага, Дулгузагар узнал, что их повелитель мертв, и сразу понял, что надо бежать. Они взяли отряд орков и выбрались через один из многочисленных подземных ходов, ни разу не использовавшийся за время войны. Люди из второй линии осады перебили орков, а морэдайн удалось уйти, тогда Дулгузагара и ранили в плечо. Они долго бежали, потом пришлось остановиться, и Азраиль зашил рану Дулгузагара. Была ночь, и маг подсвечивал себе магическими огнями - так их и заметили наши. Утром послали патруль, морэдайн убили двоих наших и уехали, вернее, Дулгузагар уехал, а Азраиль упал с лошади и попал к нам в плен. Дулгузагар оказался где-то на севере, там встретил небольшой отряд орков и принялся им командовать. На дорогу они полезли потому, что Дулгузагару нужна была лошадь, информация и еда - в Мордоре совершенно нечего найти, только у Нурнэн. А про Азраиля Дулгузагар ничего не знал, они встретились случайно. Ну, потом мы с ним встретились...

Вот хорошо, еще один кувшин весьма пригодится. Отличное вино... На чем я остановился? Ах, да. На второй день после отъезда южного отряда я осмотрел раненных и решил, что они вполне оправились и больше в моей помощи не нуждаются. На западе стеной поднимались огромные черные тучи: шла гроза. Молнии били двумя столбами, один столб был направлен на Ородруин, второй - на Темную Башню. Как будто бы сами Стихии решили очистить Черную Землю от зла, выжечь и смыть все, что можно. Я смотрел на приближающуюся грозу, и острая тревога вдруг пронзила меня. Я понял, что ждал слишком долго и могу не успеть помочь Дулгузагару. Если бы не эта гроза... Я подумал, что она может унести его с собой, как и другое зло Мордора. Тогда я, не обращая внимания на протесты нумэнорцев, советовавших мне переждать грозу в лагере, вскочил на Серого, которого оставил себе взамен Гватро и поскакал вослед отряду с юга, прямо в грозу. Вскоре вокруг меня зашумел ливень. Я весь вымок, вокруг сверкали молнии, напоминая о Войне Гнева, гром просто оглушал. Но я ехал все вперед и вперед, ехал всю ночь и еще день, не останавливаясь, Серый был сильным конем и легко выдержал эту скачку. Я нагнал отряд к вечеру следующего дня и сразу понял, что спешил не напрасно. Дулгузагар лежал возле костра без сознания, Гватро сказала, что ему очень плохо и она не могла ему помочь. Я сразу понял, что это не обычная горячка, в нем почти не осталось жизни, его пальцы были почти прозрачными и очень холодными. "Вы не довезете его живым Государю, - сказал я командиру отряда. - Отдайте его мне, может быть, я успею довезти его". "Но этот человек может быть очень опасным, - с сомнением сказал командир. - Он может сбежать, я не могу отпустить тебя с ним одного..." "Да куда он сбежит! Посмотрите, без моей помощи он не доживет и до утра..." "Ты прав. Тогда я сам поеду с тобой, на всякий случай". "Ваша лошадь не угонится за моими лошадками. Прошу вас, помилосердствуйте! Этот человек умирает, я даже не знаю, смогу ли я довезти его до главного лагеря живым, и не знаю, помогут ли ему там. Но каждая минута промедления для него смертельно опасна, я должен ехать прямо сейчас, тогда могу успеть. Прошу вас, пожалуйста, отдайте его мне!" Я готов был заплакать от отчаянья, но командир отряда внимательно посмотрел на меня, потом на Дулгузагара, и кивнул головой. "Хорошо, бери его". Я бросился к морадану, завернул его в свой плащ и погрузил на Серого. Мне помогали двое нумэнорцев: один был совсем молодой парень, а второй постарше, у него на поясе висел футляр для бумаг и чернильница. Молодой спросил: "Вы друг этого человека? Он хороший певец, пел всю дорогу..." "Да, я его друг. Хорошо, что он пел, запомните его таким, поющим!" С этими словами я вскочил на Серого, свистнул Гватро, и мы поскакали.

Почти сутки мы скакали без перерыва. Когда Серый уставал, мы пересаживались на Гватро, когда она уставала - на Серого. Мы с Алгором много чего пережили вместе потом, но эта скачка до сих пор вспоминается мне как самая отчаянная попытка спасти друга. Я звал его, пел ему песни, согревал своим теплом, но он не отзывался. Несколько раз мне казалось, что он перестал дышать, и я отчаянно передавал ему силу своего хроа. Я плакал, а под конец пути мне стало казаться, что я разговариваю с самим Сауроном, который тянет из Незримого мира жизнь моего друга. "Оставь его в покое, он не твой, оставь его!" - кричал я ему. Я призывал Стихии по именам, призывал их на помощь. Я спасал не только жизнь Дулгузагара, но еще что-то очень важное, то, что остается и после смерти. Возможно, это душа. Однажды, перед самой своей гибелью, Алгор рассказал мне, что он чувствовал в то время. "Я как будто бы оказался внутри большого черного шара, его стенки смыкались вокруг меня и падали вовнутрь, грозя меня раздавить, приближались очень быстро, но так и не смыкались. Это было так, как будто бы я летел одновременно во все стороны, и везде была тьма. Ужас бесконечного падения, я кричал, но голоса не было. Иногда стенки шара отодвигались, и я мог ненадолго вздохнуть, потом все начиналось по новой. Какой я дурак был, боялся смерти потому, что думал, там пустота, ничего нет! Уж лучше бы ничего и не было..."

К вечеру следующего дня я, пыльный и растрепанный, влетел в главный лагерь и поскакал прямо к палатке нашего целителя. Часовые меня узнали и не стали останавливать. Вообще за весь наш путь мы не встретили ни одной живой души. Что очень странно, ведь патрули ходили по дороге регулярно, да и войска двигались все время. Мы обязательно должны были кого-нибудь встретить, но не встретили, как будто бы скакали в каком-то ином мире. Сколько я ни думал, никогда не мог этого объяснить, и Алгор тоже. Я почти въехал в палатку, бедные лошадки были все в пене, я их едва не загнал. Навстречу мне выскочил целитель Батлин, спросил испуганно: "Гвайлас, что случилось?" "У меня человек умирает! Помоги, если можешь!" Мы сняли Дулгузагара с коня, целитель внимательно вгляделся ему в лицо и сказал: "Боюсь, моего искусства недостаточно, чтобы помочь ему". "Но кто-то же может! Неужели никто?" "Думаю, тут нужен целитель из Имладриса. Сейчас я его приведу, неси пока человека в мою палатку". Вскоре Батлин вернулся с незнакомым мне эльфом. Это был нолдо, высокий и черноволосый, с внимательными серыми глазами. Он осмотрел Дулгузагара, с сомнением покачал головой. "Не знаю, смогу ли я помочь ему. Что хорошего ты о нем знаешь?" "Он спас меня два раза, он хороший певец и сочиняет песни, а еще он лошадей любит, и лошади ему доверяют..." "Этого достаточно. Да и Владыкам он нужен живым... Попробую что-нибудь сделать". Целитель начал делать свою работу, потом посмотрел на меня и добавил: "А ты иди, отдохни, ведь еле на ногах держишься. Пока ты ничем помочь ему не можешь". И я пошел к нашим, зеленолесским. Да, у Дулгузагара нашли исписанные листы бумаги, я их взял - это были его песни, он их записывал в дороге.

Ага, и ваше здоровье... Так вот, я отдохнул и вернулся к Дулгузагару. Целитель все еще сидел над ним, и в ответ на мой вопрошающий взгляд сказал, покачивая головой: "Пока не могу сказать ничего определенного. Он еще жив, но душа его во тьме". "Что с ним такое?" "Темный зов. Повелитель собирает своих слуг". "Но он не слуга ему больше! Он сказал, что предал своего господина". "Возможно, поэтому он все еще жив. Ты не знаешь, он давал ли Врагу какую-нибудь клятву?" "Он говорил, что давал присягу как воин". "Если это действительно так, у него есть шанс выжить". Мы с целителем сидели над Дулгузагаром целую неделю, я иногда пел песни, помогая целителю вернуть человека из его темного путешествия. В какой-то из этих семи дней я узнал, что Азраиля убил его родной дядя, из жалости. Ну, я же говорил, что это отдельная история, и я не буду ее сейчас рассказывать. Наконец целителю удалось привести Дулгузагара в чувство, вернуть его. Потом морадан уснул, теперь уже обычным сном. "Едва удалось спасти, - сказал мне целитель, уходя к себе. - Еще бы немного... Но все может вернуться вновь, это зависит от многих вещей..." Именно тогда я подумал, что ни за что не оставлю моего друга, что бы там не решил Государь Исильдур.

Еще через сутки Дулгузагар проснулся, я сидел рядом. Вид у него был совершенно замученный, а взгляд - как у испуганной лани. Он сказал мне: "Нет, нет, не надо, сделай что-нибудь, я на все согласен, только не это, не этот ужас опять, вытащи меня оттуда..." Я успокоил его, как мог, и пошел к людям, сказать, что теперь они могут судить Дулгузагара. Я сразу сказал им, что каковы бы не были обвинения, я буду говорить за него. Потом я вернулся к нему, с бумагой и пером, как он просил. Морадан очень боялся, даже не суда, и не смерти, а того, что после смерти весь этот кошмар будет длиться и длиться вечно. Пришли люди, один из них был дядя Азраиля. Он сказал Дулгузагару, что Государь Исильдур будет судить его завтра в полдень. Морадан выслушал все молча, только от слез не смог удержаться. Потом я принес вина и мы с Дулгузагаром славно посидели, он написал пару песен и мы их пели. Надо сказать, в тот день и ту ночь мы оба совершенно упились, а количество выпитого никогда не влияло ни на голос Алгора, на его способность воспроизводить мелодию. Он и после пил, и пил много, но никогда ему от этого не бывало плохо, и пел он отлично даже совершенно пьяный. Бывало, поет песню, чисто, хорошо поет, закончит - и засыпает прямо на столе, и никак его не разбудишь. Но это было потом, а тогда, перед судом, мы выпили очень много, уж и не знаю, чьи запасы я опустошил. Надеюсь, что не Государя Трандуиля... На следующий день мы проснулись далеко не на рассвете, так что довольно скоро за Дулгузагаром пришли и повели на суд. А как же, дали ему одежду, его же одежду-то, не вести же на суд в одной нижней рубашке... Страшно ему было, конечно, он весь дрожал, и я даже засомневался, стоит ли ему идти сейчас, не лучше ли мне попросить Владык обождать еще немного. Но потом подумал, что тогда Дулгузагар совсем изведется и что уж лучше все это побыстрее закончить. Перед тем, как идти, морадан повернулся ко мне и сказал: "Гвайлас, можно тебя попросить об одной вещи?" "Проси". "Не оставляй меня до самого конца, хорошо?" "Обещаю". Он немного успокоился, и мы пошли. Когда мы вышли из палатки, Дулгузагар поднял глаза на Темную Башню, нависавшую над лагерем. Вершина ее была обуглена и немного покосилась, гроза не прошла даром. Морадан долго смотрел на нее, а потом растерянно сказал: "Но ведь это... это... это всего лишь груда камней!" "Теперь - да" - ответил ему кто-то из людей, а я улыбнулся потихоньку: значит, он помнит наш разговор там, в лагере на дороге!

Когда мы вошли в шатер Государя Исильдура, люди преклонили колено, я учтиво поклонился и встал в сторонку, а Дулгузагар уставился на Государя в изумлении. Потом он покачнулся и начал говорить, как во сне: "Пятеро против одного, но один очень силен и страшен... Много белых звезд на темно-синем поле, шестиконечная звезда - одна... Корабль с лебедиными крыльями... Двое гибнут, а третий убивает одного... Я видел Вас, Государь, там, на вершине Горы, Вы сражались, и Вы победили... Это был сон, я все видел во сне..." С этими словами Дулгузагар упал на колени и закрыл лицо руками, я не видел, но знал, что он плачет. Я взглянул на Государя: не рассердился ли он. Но он был совершено спокоен, как будто бы каждый день выслушивал вещие сны от морэдайн. Мне тогда не пришло в голову, что Король думал о своем, и потому не обратил на слова моего друга почти никакого внимания. "Встань", - велел Государь Исильдур Дулгузагару. Тот послушно встал, все еще пытаясь собраться с мыслями. "Каковы преступления этого человека?" Азраилев дядя развернул свиток и зачитал преступления. И чего там только не было! Убийства, грабежи, планирование военных операций против Гондора и союзников, шпионская деятельность... По-моему, было бы лучше сказать просто: "Служил Врагу", вполне все ясно, и времени занимает намного меньше. Но люди отчего-то всегда желают знать все точно, и все преступления старательно записывают, как для памяти. Большую часть обвинения Дулгузагар рассказал про себя сам, когда сдался у Нурнэн. А кое-что было известно и до этого... После зачтения преступлений Государь сказал: "Кто желает говорить за этого человека?" Опять вышел вперед дядюшка и сказал: "Этот человек сдался добровольно, Государь, и сам рассказал про свои преступления. Он не сопротивлялся при аресте и не пытался бежать впоследствии". Затем вышел я и сказал: "Я хотел бы сказать, Государь, что этот человек дважды спас мне жизнь. А еще хочу добавить, и это не свидетельство, а лишь мое личное мнение, что корни зла в нем неглубоки и он может быть исцелен от него". Потом Король обратился к самому Дулгузагару: "Что ты можешь сказать в свое оправдание?" "Ничего, Государь", - ответил тот тихо. "Ты служил Врагу, но ты не мой подданный. Почему ты сдался?" "Война ведь закончилась, Государь. И мне не хотелось умирать, как зверю, одержимому жаждой убийства..." "Да, война закончилась. Ты раскаиваешься в своих преступлениях?" На некоторое время повисла тишина. Дулгузагар думал, опустив глаза, и я порадовался, что он не пытается обмануть Короля. Потом морадан поднял глаза и твердо сказал: "Да, раскаиваюсь". Государь Исильдур удовлетворенно кивнул и возвестил: "Ты совершил множество злодеяний, Дулгузагар. По справедливости мне бы следовало тебя казнить. Но так как война закончена, и ты сам признался во всем и раскаиваешься, я оставлю тебе жизнь. Но ты должен принести присягу Гондору и никогда впредь не вступать в Королевство, не переступать его границ. Если ты когда-либо их нарушишь, всякий имеет право убить тебя без суда и следствия". Дулгузагар широко открыл глаза: конечно, он не ожидал такого милостивого решения. Позже Алгор мне признался, что когда услышал о сохранении жизни, подумал о рудниках и галерах, и никак не мог поверить, что его просто отпускают. Сказалась жизнь в Башне... Там-то уж точно никого не отпускали, и слова такого - милосердие - не слышали. Морадан принес присягу, и Государь его отпустил, распорядившись отдать Дулгузагару любого коня. "Даю тебе месяц на то, чтобы ты покинул пределы Королевства. Если промедлишь, тебя ждет смерть". Но Дулгузагар медлить не собирался, судя по той скорости, с какой он вышел из шатра Государя.

Я не торопясь вышел следом, вместе со мной вышел азраилев дядюшка. Дулгузагар как-то странно глядел в небо над палаткой Государя, я посмотрел туда же, но ничего не увидел. Алгор говорил потом, что когда он вошел к Государю, ему показалось, будто вокруг него смыкается знакомая черная воронка, а Исильдур показался на мгновение Темным Повелителем. И потом, уходя, Алгор обернулся и увидел над палаткой огромную черную воронку. Не знаю, как объяснить его видения. Возможно, он предчувствовал уже тогда гибель Короля. С тех самых пор Алгор не любил, когда о Государе Исильдуре плохо или неуважительно отзывались, а свою "Гибель Исильдура" пел везде, иногда и в не очень подходящих случаях, например, на свадьбах... Границ Гондора Алгор тоже не переступал, кроме единственного раза в своей жизни, да и то не по своей воле. Но об этом я расскажу как-нибудь в другой раз.

Пока моему другу возвращали его вещи: мечи с поясом, кинжал и кольчугу, я собирал свои вещички. Подумав, что сейчас Дулгузагар ничего не возьмет с собой: ни продуктов, ни лишней одежды, я сам собрал все потребное для двоих в пути, не забыл и про гребешки. Взял два, зная его привычку не возвращать вещи. Побольше бумаги, чернила, перья, воду, запас еды... Ну, вы меня понимаете, все взял. Я пришел в конюшню как раз тогда, когда Дулгузагар седлал выбранную лошадь. Ага, угадайте, какую он выбрал. Угадали, конечно, Гватро. Я быстро оседлал Серого, погрузив на него все вещи. Дулгузагар молчал, время от времени поглядывая на меня печально. Он-то не догадывался, что я еду с ним, и грустил о расставании! "Куда ты теперь?" - спросил я его. "Сейчас я ближе всего к северному выходу из Мордора, значит, на север и поеду. А ты куда?" "Я еду тоже на север. Я еду с тобой, мой друг. Помнишь, я же обещал не оставлять тебя до самого конца, так что в ближайшие лет восемьдесят мы будем вместе. Конечно, если ты хочешь". "Конечно, хочу! Но ты совсем не обязан... То есть я же имел в виду другое!" "А я имел в виду именно это. До самого конца, то есть до твоей или моей смерти". "Но ведь я же убийца!" "А я лучше тебя пишу музыку", - веско ответил я. Дулгузагар открыл рот, но не нашелся, что ответить. Мы молча выехали из лагеря на север. Через некоторое время Дулгузагар обернулся ко мне и сказал: "Гвайлас, не мог бы ты придумать мне новое имя. Думаю, что Меч Тьмы - не очень подходящее имя для бродячего барда". "Да, тут нужно что-то поизящнее..." Вскоре я прозвал его Серебряным Голосом, а люди звали его попросту Алгор, "певец" на их языке.

Мы странствовали вместе больше шестидесяти лет, для людей это большой срок. Мы нигде не останавливались подолгу, Алгор пел, я сочинял музыку. Время от времени мы помогали гондорцам, выполняли разные сложные задания. Кажется, в нашем лице Гондор приобрел небольшой, но верный отряд. Впрочем, ни я, ни Алгор никогда об этом не задумывались. Алгор вообще жил одним днем, как птица. Он старался уйти от той жуткой черной воронки, и, хоть она не возвращалась, он все время чувствовал ее присутствие где-то неподалеку от себя. Он говорил, что только тогда, когда Государь Исильдур спросил его о раскаянье, он понял, что все его прежние дела и черная воронка связаны. "Я раньше жил как хотел, мне нравилось убивать, и я никогда не думал, что придется платить. Но цена оказалась непомерно высока..." Его считали немного сумасшедшим, только я знал, почему он такой. Он пел, он кричал людям правду, но его мало кто слышал, и мало кто понимал. И перед самой своей гибелью Алгор сказал мне: "Гвайлас, кажется, я понял что-то важное. Я знаю, как уйти от тьмы, что за моей спиной. Преступления смываются страданием и кровью". Я тогда не понял, что он имеет в виду. Но вскоре мы оказались далеко на Юге, там нужно было спасти одного человека. Я как-нибудь расскажу и эту историю, но сейчас я о другом. Так получилось, что мне пришлось увозить того человека, а Алгор остался, чтобы прикрыть нас. Мы оба знали, что этот бой будет для него последним, но другого выхода не было. Я слышал, что он сражался как безумный, положил множество южан и все время смеялся. Его разрубили на множество кусков, рубили долго, а он все смеялся, и пел. Южане подумали, что перед ними демон, и сожгли все, что осталось от его тела, даже голову не стали забирать, чтобы по их обычаю выставить на городской стене. Позже я вернулся туда, забрал его мечи и уехал домой. Не спрашивайте, как я их забирал, эту историю я не рассказываю никому.

Мы были вместе долго по людским меркам. Но мне все кажется, что я так и не успел узнать его как следует, не успел заметить что-то важное. Как будто бы он что-то хотел сказать своими песнями, своим молчанием, но я не смог угадать, что именно. И мне жаль, что я не был с ним рядом в том последнем бою, хоть и понимаю, что не мог этого сделать. Надеюсь, мой друг избежал тьмы и с ним все в порядке, я очень хочу в это верить. Может быть, когда кончится мир, мы увидимся, может быть... Я этого хочу.

Вот и так бывает с людьми. Потому не надо судить о них поверхностно, а нужно смотреть в самую суть, а в глубине сердца каждого человека можно обнаружить хоть искру добра. Даже морэдайн, похожие на капризных детей, не умеющих понимать других людей и любящих себя больше всего на свете, даже они могут стать порядочными людьми, нужно только дать им шанс. И еще нужно любить людей, без любви ничего не получиться, любить и помогать им, как только можешь, но до конца. Либо вообще не иметь с ними дела, но думаю, что это неправильно, люди и эльфы должны дружить. Вино кончилось, пойдемте спать, мои друзья.

Апрель, 2001 год



return_links(); //echo 15; ?> build_links(); ?>