|
Румил
Вначале полагали, будто Тлен - это сплошной
хаос, безответственный разгул воображения;
теперь известно, что это целый мир, и что
сформулированы, хотя бы предварительно,
управляющие им внутренние законы.
Х.Л.Борхес "Тлен, Укбар, Orbis Tertius"
Если оставить в стороне девиц, утверждающих, что они-то и являются единственным, истинным и подлинным воплощением Галадриэли, и юношей бледных со взором горящим, повествующих о своих астральных битвах с жуткими Черными Магами и о том, как они чистят энергетику пространства, в целом глюколовство для нашего круга (я имею в виду толкиенистов и примыкающие к ним течения) представляется явлением если не вполне здравым (это вопрос спорный), то, по крайней мере, естественным. Во всяком случае, никто не станет отрицать, что отец и основатель нашего движения, Профессор Толкин, этим делом баловался, и притом достаточно серьезно. Тех же, кто, поверив утверждениям самого Профессора, что все свои произведения он выдумал, станет нам возражать, отсылаем к его произведениям "Lost Road" ("Утраченный путь") и "Notion Club Papers" ("Записки клуба "Мнение"), в которых явственно проглядывают автобиографические черты. И в самом деле. Можно до хрипоты спорить о том, является ли Средиземье параллельным миром, или это наш мир в древние, доисторические времена, но в любом случае все сведения о нем, которыми мы располагаем, основаны на глюках. И каждому, кто не желает примириться с тем, что этот мир - всего лишь красивая сказка, и хочет узнать о нем больше, чем написано в канонических и неканонических текстах Профессора, рано или поздно придется обратиться к глюкам, своим или чужим.
В своем развитии глюколов, как правило, проходит три этапа. Первый этап можно назвать этапом беспорядочного чувственного восприятия, второй - этапом анализа. Что до третьего, о нем позже.
Эти этапы отчасти соответствуют этапам, которые проходит в своем развитии человеческая психика в целом. Восприятие младенца является целиком чувственно-образным, он впитывает впечатления об окружающем мире, не умея еще их анализировать. Позднее в человеке вместе со способностью к речи пробуждается способность к анализу, созданию абстрактных понятий, конструированию схем и объединению понятий в систему. Это этап словесно-аналитического восприятия. Примерно так же протекает формирование глюколова.
Ловля глюков обычно начинается с того, что человек начинает что-то видеть. Слово "видеть" в данном случае можно употреблять лишь с натяжкой: человек далеко не всегда именно видит какие-то "картинки", образы. Иногда он слышит какие-то голоса (один из симптомов шизофрении, кажется - ну и что?), иногда видит не картинки, а тексты, иногда просто из ниоткуда приходят какие-то слова и фразы. Сравним ситуацию в "Утраченном пути" Толкина: отец и сын независимо друг от друга ловят глюки на одну тему (собственно, о Нуменоре), но отец "видит" только слова - тексты, причем на разных языках, в том числе квэнийском и синдарском: "Сны. Они приходили и уходили... Но при этом оставались мучительно словесными. Никаких историй, никаких образов он не помнил - только чувствовал, что видел и слышал что-то, что ему очень хотелось увидеть, и он много бы дал, чтобы увидеть и услышать это снова, - и еще эти обрывки слов, фраз, стихов". (Кстати, ловлю глюков он начал с сочинения слов и создания своего "придуманного" языка - кто же знал, что этот язык окажется настоящим?) А его сын именно видит - но видит одни лишь картинки, без слов и объяснений: "Сны... Но не обычные сны, совсем другие: очень живые; почти никогда не повторяются, но все вместе складывается в историю. Но история какая-то призрачная, безо всяких объяснений. Ни звука, ни слова, одни образы. Корабли, плывущие к земле. Башни на берегу. Битвы, мечи сверкают, - и тишина. И еще эта ужасная картина: огромный храм на горе, и дымится, как вулкан. И жуткое зрелище: море разверзлось, и целый остров рушится, горы падают в море, и черные корабли летят во тьму". На самом деле, ловя глюки о Средиземье (а нас в первую очередь интересуют именно они), человек в таком положении оказывается редко: объяснения уже существуют, и догадаться, к чему относится увиденное или услышанное, примерно можно. (Другое дело, когда человек "видит" какой-то другой, свой мир). Но тем не менее поначалу глюки либо слишком бессвязны, либо попросту не требуют систематизации, поскольку укладываются в уже существующую картину мира, подобно недостающим осколкам мозаики.
Но когда глюков накапливается достаточно много, они порой начинают выбиваться из общей картины. Либо потому, что человек стоит на иной позиции, чем Профессор (как Ниенна и прочие Черные), либо просто потому, что мир Средиземья слишком объемен. Глядя на плоскую картину, вы всегда будете видеть ее практически одинаково, где бы вы ни находились. Но если вы рассматриваете объемную статую, вы непременно увидите то, чего не видит ваш сосед, стоящий в трех шагах справа, и не увидите того, что видно ему. Так и со Средиземьем. Вы можете быть совершенно ортодоксальным Светлым, но при этом ваши глюки будут отличаться от Профессорских уже потому, что вы смотрите из иной точки. И давить "неправильные" глюки бесполезно. Они вовсе не обязательно являются "наваждением Врага". Лучше попытаться проанализировать их и дополнить существующую картину мира. Либо изменить ее.
Это отчасти опровергает мою собственную статью "О невозможности плюрализма". Но лишь отчасти. Одно дело - расхождения, другое - прямое противоречие. Глядя на черно-белый предмет с одной стороны, мы можем сказать, что он бел, глядя с другой - что черен; но мерзавец всегда останется мерзавцем, как ни смотри. Его можно понять, ему можно посочувствовать, но сотворенное им зло не станет добром от того, что он отстаивает какую-то свою точку зрения или просто обижен судьбой и несчастен.
Таким образом, мы переходим ко второму этапу глюколовства. Многие до него так и не доходят - либо из лени, либо из нелюбви к логическим построениям - да мало ли причин! Но те, кого не устраивает беспорядочная куча накопившихся впечатлений, в конце концов садятся разбирать их и пробовать, не сложатся ли обрывки подслушанных и подсмотренных фраз в цельный текст. Работа мелкая, хуже вышивания, особенно если речь идет о какой-то малоизведанной области; но зато на редкость благодарная. Когда из осколков льда наконец-то сложится слово "Вечность", наступает озарение. Своего рода "эвкатастрофа". Наконец-то становится понятно, что к чему, и при чем тут то или иное событие, и какой-то разговор, совершенно невероятный для Средиземья, перестает казаться неестественным. Тут мы тоже идем по стопам Профессора, но нам проще - он уже проложил путь.
И, пройдя этап анализа, мы выходим на третий уровень. Мои друзья, с которыми мы все это обсуждали, и которым, собственно, принадлежат мысли, содержащиеся в данной статье, назвали этот третий этап этапом творца. Или даже Творца - с большой буквы. Но с большой буквы - много чести будет, поэтому назовем просто этапом творения.
Найдя связь между разрозненными глюками, мы получаем систему. Эта система позволяет продолжать ловлю глюков уже на новом, осознанном уровне. Сразу проверять глюки на истинность (так, это укладывается; это - явная чушь, такого быть не может; это не укладывается, но что-то в этом есть, надо проверить); с достаточной степенью достоверности достраивать отрывочные сведения; конструировать события по принципу "Если бы это было, это было бы так..." Замечу сразу: система, которая вычленяется из текстов Профессора, позволяет это делать с самого начала, поэтому строить для Средиземья совершенно новую систему - все равно, что изобретать велосипед; и, в конечном счете, она будет либо в основных чертах повторять старую (хотя, возможно, шиворот-навыворот), либо будет неверна. Но в результате анализа глюков можно получить новые подсистемы, позволяющие разбирать частные случаи, системой Толкина не предусмотренные. Что, собственно, и требовалось.
Разумеется, каждый последующий этап включает в себя предыдущий. Анализ глюков не исключает появления новых, а пользуясь созданной в результате анализа системой, вы постоянно модернизируете ее, анализируя новые факты и включая их в систему. Но, переходя к следующему этапу, вы тем самым поднимаете предыдущие на новый уровень. Ловля глюков, часто бессмысленная и мучительная, обретает цель и смысл; а сухие логические построения обрастают живой плотью фактов. И в результате в картину Средиземья, которую мы пытаемся достраивать там, где Профессор ничего не сказал или сказал слишком мало, вставляются новые, более или менее крупные, но всегда важные детали.
Примечание: интересующихся техникой глюколовства "по Толкину" отсылаем к "Notion Club Papers", опубликованным в девятом томе "Истории Средиземья". Перевода на русский язык пока, увы, не существует.
Румил (декабрь 1997)
Поэт - это существо легкое, крылатое
и священное; и он может творить лишь
тогда, когда сделается вдохновенным,
и не будет в нем больше рассудка; а
пока у человека есть этот дар [рассудок - Р.],
он не способен творить и пророчествовать.
(Платон, "Ион")
Мне предложили обсудить вопрос, чем писатель отличается от глюколова, а глюколов - от обычного психа.
Мнение Платона нам уже известно. Правда, выводы он из этого делает несколько нетривиальные. В другом своем произведении, диалоге "Государство" (или это было в "Законах"?) он советует правителям идеального государства увенчать поэтов почетными лавровыми венками и выслать их за пределы государства, дабы они своим неуправляемым творчеством не смущали души законопослушных граждан. Что-то мне это напоминает...
Но речь не об этом. Речь о том, что с древнейших времен бытует мнение, что поэт, художник, музыкант - вообще, любой творец - творит в порыве некоего безумия; что его замыслы приходят к нему извне. И, на первый взгляд, смутные упоминания Толкиена о том, что свою книгу он написал как бы не совсем сам, или утверждения наших глюколовов, что они сами ничего не выдумывают, а только "видят" нечто, от них не зависящее, ничем принципиально не отличаются от удивленных рассуждений А.С.Пушкина о том, что Татьяна взяла и выскочила замуж, когда он, автор, этого совсем не ожидал. В таком случае, в чем же различие? Почему понадобилось новое слово "глюколов", когда вполне хватило бы старых добрых "писатель", "поэт", "художник"?
Дело в том, что, несмотря на все рассуждения о божественной природе искусства, и о том, что замысел является художнику извне, практически никто не сомневается в том, что, откуда бы ни явился этот самый замысел, честь создания произведения принадлежит художнику, и главное в произведении - его искусство, то есть мастерство. Слово "поэт", употребляемое в эпиграфе, по-гречески означает, собственно, "мастер", "творец"; "делатель, изготовитель, фабрикант", как гласит мой греческий словарь; человека, чье мастерство связано именно со словом, оно стало обозначать уже значительно позднее; а в сущности, "поэт" означает "ремесленник". И это не случайно. В порыве божественного вдохновения можно создать разве что эпиграмму - и то, если ты уже в достаточной мере владеешь поэтическим мастерством. Для того, чтобы написать хотя бы сонет, вдохновения уже мало - нужно как следует потрудиться. Я уж не говорю о какой-нибудь эпической поэме! Итак, поэт (ремесло писателя-прозаика сделалось искусством значительно позднее), конечно, был чтим за ту искру божественного огня, которую он носил в себе и передавал людям, но восхваляли его именно за искусство, умение сопрягать простые, грубые прозаические слова в божественные гекзаметры или веселые ямбы.
В наше время тем более любой понимает, что вдохновение для писателя - это еще не все. Нужно немало поработать, чтобы замысел воплотился в жизнь. Поэтому писатель, поэт - это не просто проводник "божественного глагола", но человек, который создает произведение словесного творчества, и тем гордится. Современный писатель о наитии, внушающем ему его замыслы, предпочитает не упоминать (обращения к Музе давно сделались условностью, и устарели еще в прошлом веке) - возможно, именно поэтому так поразительно звучит скромное замечание Толкиена.
Вот в этом и состоит отличие глюколовов от нормальных писателей. Глюколов может обращать свои глюки в стихи, в многотомные романы, в рисунки или в песни, он может даже гордиться своим искусством и оскорбляться, когда нарушают его авторские права, но главным для него все же остается не собственное творчество, а эти видения, пришедшие неизвестно откуда, и иногда означающие неизвестно что. (Кстати, вот еще чем оскорбляет правоверного толкиениста Ник Перумов - тем, что Толкиена и его Средиземье он считает не более, чем "подпоркой" для своего собственного "творчества"). Как бы мы ни восхищались живостью художественного произведения, мы всегда помним о том, что это не более чем вымысел (хотя сделать свое произведение реальностью - мечта многих поколений писателей. Но мечта недостижимая). Глюколов же верит - или изо всех сил хочет верить, так, что в конце концов убеждает себя, что действительно верит, - в то, что его глюки реальны. Фантазии фантазиями - но что, если к вам в один прекрасный день подойдет некто и спросит: "Парень! (или "Девушка!") Хочешь в Средиземье?" Многие ли из нас - положа руку на сердце - сразу пожмут плечами и скажут: "Мужик, ты псих!"? (При условии, конечно, что некто будет выглядеть достаточно убедительно, и что это не будет всем известный Вася из Нескучника, который везде и всюду рассказывает о том, как его астрально изнасиловали). Если мы раз и навсегда скажем себе, что Средиземье - это красивая выдумка Профессора, половина прелести его произведений пропадет. Толкиен - хороший писатель, но я знаю многих, кто превосходит его в писательском мастерстве. И сюжеты Толкиена, в общем и целом, не так уж захватывающи. Не будем говорить в "ВК" - но, скажите пожалуйста, ну что такого особенного в истории прихода Туора в Гондолин из "Неоконченных преданий"? Да, красиво написано; но разве ради этого стал бы я в десятый раз перечитывать историю о том, как некий человек после долгого и трудного пути пришел в некий город, где его появление было давно предсказано? А я перечитываю ее - ради сцены явления Ульмо, и фразы "Но как же сияли нам звезды там, на краю света, когда ветер ненадолго отдергивал завесу облаков на западе!", - но, главное, потому, что надежда эльфов и людей, незримая самому Туору, - это и моя надежда тоже, и каждый шаг Туора исполнен для меня великого смысла, ибо в тот час, в тех пустынных землях, вершилась и моя судьба. Величие и неповторимость Толкиена - в том, что он создал мир, который стал нашим миром. И нас действительно всерьез занимают проблемы, актуальные только для того мира - скажем, проблема бессмертия эльфов. И бессмертия вообще. Если смотреть с нашей, здешней точки зрения - подумаешь, проблема! Тут не знаешь, как бы так исхитриться, чтобы прожить на пяток лет подольше... А вот этих психов волнует вопрос: каково это - быть бессмертным?
Но я опять уклоняюсь в сторону. Итак, еще раз сформулируем вывод: глюколов отличается от "нормального" художника, поэта и т.п. тем, что для него в его произведениях (если таковые наличествуют - но, как правило, наличествуют: почти любой глюколов рано или поздно свои глюки пытается передать, и чаще всего - путем словесного творчества, поскольку здесь меньше сопротивление материала) первично не собственное искусство/творчество, а то, что является сюжетом произведения - его глюки. Квинтэссенцией подобного отношения представляется мне достопамятная фраза "Зеленой Галадриэли", сказанная в ответ на замечание, что ее песня о Финголфине была исполнена недостаточно красиво: "Разве об этом можно петь красиво?!" Если оставить в стороне комичность высказывания, и разобрать его логику, мы получим следующее, достаточно закономерное рассуждение: главное в данном случае - не сама песня, а то, о чем в ней говорится; "красиво" предполагает "искусно"; "искусно" значит "искусственно"; таким образом, красота может повредить песне, ибо подавит звучащую в ней искренность. Как видим, рассуждение достаточно логичное; звучит оно комично лишь потому, что доведено до логического завершения, то есть до абсурда. А один мой друг, очень хороший художник и весьма неглупый человек, в ответ на замечание, что его рисункам не хватает профессионализма, совершенно серьезно ответил, что не хочет учиться рисовать профессионально, потому что боится, что это убьет в его рисунках искренность. Как видим, логика абсолютно та же самая; и основана на том же. Главное - не исполнение, а содержание: не будете же вы требовать от солдата, принесшего донесение с поля битвы, чтобы он изъяснялся языком шекспировской трагедии? Это не значит, что исполнением всегда пренебрегают; но оно стоит на втором месте; на первом же - потребность выразить "увиденное", "услышанное", короче - "наглюченное".
Здесь, наверное, стоит сказать о том, насколько верю в истинность глюков я сам. Не могу сказать, что верю в это на сто процентов - это было бы попросту глупо. Но, рассуждая на средиземские темы, я всегда предполагаю, что глюки - реальность (конечно, все в разной степени), иначе было бы просто неинтересно. В конце концов, математические аксиомы - тоже условность. Полагаю, что большинство нормальных - нормальных, а не окончательно двинутых крышей - представителей тусовки относятся к этому примерно так же. Хотя, конечно, все колеблются в каких-то пределах. Утром, когда ты, толкаясь в метро, едешь на работу или в библиотеку, Средиземье кажется значительно менее реальным, чем в три часа ночи, когда ты сидишь с друзьями на кухне, плавая в табачном дыму, и вместе с ними докапываешься до очередного изумительного открытия.
Кстати, о двинутых крышей - пожалуй, пора перейти ко второй части наших рассуждений - об отличии глюколова от обычного психа. В принципе, все и всяческие глюки являются признаком одного - или нескольких? - из психических заболеваний. По крайней мере, шизофрении точно. Но отличие глюколовства от психического заболевания состоит в том, что последнее действительно является заболеванием и сопровождается органическими изменениями (гормональными сдвигами, и чем-то еще - не помню точно), Вопрос в следующем: возможно ли намеренно развить у себя шизофрению? Потому что ловить глюки можно научиться. А можно научить другого. И явление сие широко распространено. Но никто не гарантирует, что человек, которого вы "загоняете в глюки", не окажется настоящим шизофреником, и что ваша "дружеская помощь" не подтолкнет развитие заболевания, или не помешает распознать его на ранних стадиях. Глюколовство действительно занятие опасное, в том смысле, что занимающийся им постоянно балансирует на грани безумия. А человека, склонного к психическим расстройствам, это может в два счета довести до психушки. Но людей, стремящихся что-то "увидеть", это останавливает не больше, чем страшные плакаты с "легкими курильщика" останавливают любителей курения. Единственный выход, который я здесь вижу - это то, о чем я писал в предыдущей статье, "Три этапа глюколовства". Структурирование пространства глюка, а попросту говоря - заключение глюков в разумные рамки. Правда, это иногда мешает - но зато делает процесс глюколовства намного безопаснее. Возможность в опасный момент сказать себе или товарищу (глюки, как правило, лучше всего ловить вдвоем): "Стоп! Давай разберемся", сильно прочищает мозги, и не дает переступить ту самую тонкую грань, отделяющую глюколовство от безумия. В остальном на тему отличия больного от глюколова - см. статью Лены Шестаковой.
Румил (декабрь 1997)
return_links();
//echo 15;
?>
build_links();
?>