Главная Новости Библиотека Тол-Эрессеа Таверна "7 Кубков" Портал Амбар Личные страницы


Вальрасиан

Критика ниеннизма с позиций христианского богословия: pro et contra

От автора

Начнем с начала. Сразу считаю необходимым определить свою позицию, дабы потом ее не пришлось вычитывать между строк. При всем своем уважении к литературному таланту создателей "Черной книги Арды" (далее - ЧКА), к идеям, ценностным установкам, философии этого произведения я отношусь весьма неоднозначно. Эклектичность метафизики-"скелета" Вторичного Мира; анархический релятивизм этики, в значительной степени проистекающий именно из этой эклектичности; неуместные аллюзии к библейским текстам, имевшие место в первом издании ЧКА, оцениваются мною негативно. Об этом я уже не раз писал в статьях и сообщениях на дискуссионных листах и форумах, и от своих слов отказываться не собираюсь.

Тем не менее, в данном случае я вынужден взять на себя несвойственную роль... нет, не апологета ниеннизма, а скорее критика одного из направлений критики ЧКА. Ибо, на мой взгляд, набирающее популярность направление критики ЧКА и порожденной ею субкультуры (пресловутого ниеннизма) под лозунгами защиты христианства от ЧКА и обличения сатанистской сущности ниеннизма куда более духовно опасно, нежели ЧКА и ниеннизм. Почему? Рассмотрим последовательно.

Статьи и трактаты этого рода (далее - ПРК - "публицистика с религиозной критикой"), как правило, читают люди, причастные к фэндому. Для нефэндомских читателей ПРК в лучшем случае является забавным интеллектуальным артефактом, вроде схоластических трактатов Средневековья (в худшем случае для читателя и толкиенисты, и ниеннисты, и перумисты - всего лишь "придурки в плащах из занавески и с мечами из лыжи"). Причем целевой аудиторией ПРК является часть фэндома, не обладающая устойчивыми религиозными убеждениями (для остальных и тексты Толкиена, и ЧКА - не более чем художественная литература, оцениваемая с уже сформировавшихся этических и эстетических позиций). Но эта часть фэндома, не имея серьезного представления о том, какой жутью является сатанизм, прекрасно знает, что ниеннисты - это такие милые, безобидные, но слегка истеричные мальчики и девочки в черных с серебром плащиках. И когда в следующий раз газеты сообщат о ритуальном убийстве совершенном сатанистами, читатель ПРК поневоле задумается, способны ли ниеннисты убить кого-то крупнее комара и не является ли это сообщение злобным черным пиаром церковников... Таким образом, ПРК является косвенной рекламой сатанизма. И если уж необходимо искать религиозный эквивалент метафизики ЧКА, следует подниматься над уровнем бульварной прессы и говорить не о "сатанизме", а о "дуалистическом люциферианстве гностического толка".

Второе. Целевой читатель ПРК, как мы уже говорили, в богословии не особенно разбирается. И когда авторы ПРК заявляют о необходимости защищать христианство от пародии на него в ЧКА, читатель поневоле начинает думать, что общего у светлых ЧКА с христианством... Поскольку общего немного, с высокой вероятностью можно ожидать, что читатель, до того не ставивший этот вопрос, припишет христианству совершенно не свойственные ему черты светлых из ЧКА (чисто бухгалтерское понимание Предначертания, к примеру). Это может сделать ПРК источником антирекламы христианства.

Третье. Противопоставление подразумевает симметричность. И связка "ниеннизм-антитолкиенизм-сатанизм" неявно подразумевает связку "толкиенизм-христианство". Связку, гораздо в большей степени духовно опасную и прельстительную. Ниеннизм носит явно нехристианский характер, он и не пытается маскироваться под христианство. Иное дело толкиенизм. Естественно, Толкиен - талантливый христианский писатель, его произведения представляют собой развернутую иллюстрацию к классическим богословским трудам по христианской этике, аскетике, в какой-то мере - сотериологии. Но - не более того. Для христианского богословия любой третьестепенный богослов-компилятор более значим, чем Толкиен. А связка "толкиенизм-христианство" вытягивает Толкиена в совершенно не подобающую ему область, создавая благоприятные условия для развития дешевого оккультизма, молитв Валар и прочей религиозной синкретики, прикрытых флером "как-бы христианства".

И, наконец, в четвертых. Все вышеперечисленное по отдельности - это цветочки. А ягодки начинаются, когда они объединяются в единое целое, когда человек начинает отождествлять "светлых" вообще (а не только толкиеновских) и христианство. Как следствие этого, характерные черты "светлых по ЧКА" тихой сапой проникают сперва в его представление о "светлых", а потом и в представление о христианстве, не изменив сущности, но из недостатков превратившись в достоинства. К счастью, подобный индуцированный фанатизм пока является скорее экзотическим курьезом, но и одной подобной личности более чем достаточно в качестве ходячей антирекламы христианства (об ущербе, наносимом самому себе, я и вовсе молчу...). При увеличении их числа эффект мультиплицируется.

Поэтому я считаю ПРК лекарством, которое опасней болезни.

Первая вводная. К проблеме критики ниеннизма с точки зрения христианского богословия

Наиболее кратко и емко тезисы ПРК изложены в приложении к знаменитой статье Mrs. Twinkle. Прототипом для Эру послужил Бог-Отец христианства; прототипом для Мелькора "Сильмариллиона" - дьявол христианского богословия. Прототипом для Эре послужил Эру; для Мелькора ЧКА - Мелькор "Сильмариллиона". Следовательно, ЧКА - апология богоборческого бунта и дьяволопоклонничества. (Знаю, что в оригинале - полнее и другими словами. Кому нужно - может уточнить по первоисточнику; изменения внесены намерено, чтобы подчеркнуть мысль и учесть оттенки тезисов других авторов ПРК).

Слабостью данного суждения, как и любого другого суждения "по подобию" является отсутствие формализуемого критерия необходимой степени подобия. Зададимся, к примеру, двумя вопросами. Можем ли мы обвинить Р. Желязны в профанации образа Творца? Дворкин - демиург Амбера в той же мере, в какой Эре - демиург Арты. Дворкин бежал из Хаоса, как Эре бежал из Эа. И если некомплиментарное описание Эре служит основой для обвинения в антихристианстве, то не в меньшей степени эти обвинения можно адресовать и Желязны, создавшему образ капризного, ворчливого, не всегда дальновидного демиурга Амбера.

Вопрос второй. Как известно, прототипом для Гондора послужила Византия. Причем, судя по описанию, не хилое дитя Никейской реставрации, а сохранившая изрядную часть своей силы Византия времен династии Ангелов, а то и Комнинов. И тогда аналогом Мордора является крестоносная орда времен IV крестового похода. Может ли это рассуждение послужить для фэндомских католиков поводом раскрыть объятия новообретенным братьям и сестрам во вере, а фэндомским православным начать обличать ниеннизм как новое обличие латинской ереси?

Естественно, ответы на оба вопроса будут отрицательными, банальный здравый смысл подсказывает, что их постановка глубоко абсурдна. Но они построены по тому же принципу подобия, что и изложенные выше тезисы ПРК. Следовательно одного подобия мало. Нужны критерии достаточности подобия, без которых рассуждения ПРК не имеют достаточного основания.

Да, ЧКА может стать основой для сатанистской, вернее люциферианской секты. Если адепты этой гипотетической секты буквально трактуют представление Толкина о Средиземье как о мифологическом прошлом Земли, то ответ на вопрос о тождестве Эре и Творца очевиден (это обещанное pro, первое в данной статье). Но если мир Арты не тождественен миру Земли, для критики ЧКА и ниеннизма с христианских позиций нужны гораздо более серьезные основания.

Это была негативная критика. Последняя, как известно, мало чего стоит без позитивной альтернативы критикуемому. Если прототипом для негативных образов ЧКА послужило не христианство, то что?

Мне кажется - коммунизм. Не спешите крутить пальцем у виска, эта мысль кажется безумной только на первый взгляд. Доказательству этого тезиса и будет посвящено дальнейшее исследование.

Вторая вводная. К проблеме христианства и коммунизма

Проблема, поставленная в заголовке сложна и неоднозначна. Подробности ищите в специальных исследованиях, например у того же Бердяева, а здесь я ограничусь сверхповерхностным обзором.

Экономическая модель коммунизма, основанная на общности имущества, вырастает из практики идеократических обществ, прежде всего христианских (первоапостольские общины, монастыри, братства и сестричества мирян). Утопия Томаса Мора, которую большинство коммунистических историков философии рассматривают как прообраз будущих моделей коммунистического общества, была христианской страной. По мере секуляризации общества экономические идеи коммунизма отделялись от христианства, само христианство загонялось в духовную резервацию... Природа не терпит пустоты, и одним из суррогатов религии в секулярном мире стал коммунизм. В некоторых случаях коммунисты осознанно заимствовали элементы обрядовой практики христианства (те же именники 20-х годов прошлого века, рекомендовавшие девочек, родившихся 1 мая называть Даздрапермами, а в день рождения Ленина - Владленами).

Коммунизм отпочковался от христианской культуры. От многих ее элементов он отказался, что привело к цепной реакции упрощения. Отказ от сложной метафизики привел к упрощению и вульгаризации этики, увеличению механистичности социальных моделей. Отказ от мистики обусловил обеднение эстетики. Et cetera.

Тем не менее христианские корни у коммунизма остались. И любой серьезный, не наносной элемент коммунистической доктрины почти наверняка имеет свой аналоги в христианстве - возможно, искаженные до неузнаваемости, но имеет... И это дает основания при анализе ЧКА задавать вопросы: что послужило первоисточником для того или иного образа - христианские или коммунистические мотивы.

Третья вводная. К проблеме отображения конкретных социальных явлений в художественной форме

Данное исследование посвящено вполне конкретному произведению, и в нем нашли отображение отнюдь не абстрактные христианские и коммунистические мотивы, а конкретные представления о христианстве и (или) коммунизме, существовавшие у представителей российской интеллигенции в период позднего застоя и перестройки, когда складывалось мировоззрение авторов ЧКА. Поэтому здесь и далее, говоря о христианстве и коммунизме, я буду говорить не об исторических явлениях, а об их образах в менталитете позднесоветской и раннеперестроечной интеллигенции.

При этом рассматриваются три источника первичных сведений интеллигенции об этих явлениях: официальная историческая литература (коммунизм - светлое будущее всего человечества и луч света в темном царстве; христианство - опиум для народа); литература дореволюционных и зарубежных авторов, включая самиздат (и то и другое - нечто смутно-дивное; эпизодически - идеализация христианства и демонизация коммунизма); личные наблюдения (коммунизм - скучная бюрократия конформистов; христианство - нечто гонимое и потому по определению достойное, иногда - носитель высокой культуры, чаще - носитель традиций).

Четвертая вводная. О первоисточниках

В данном тексте я говорю только и исключительно об изданных на бумаге версиях ЧКА, если не указана прямо редакция, то о первой. Многочисленные неизданные отрывки и обрывки не анализировались.

Вопрос 1. Историко-литературоведческий подход

А теперь переходим к центральной теме данного исследования: проблеме соотношения христианского и коммунистического начал в образах светлых в ЧКА.

Каждый второй автор ПРК обязательно включает в свой текст указание на католичество Толкиена, а то и цитату из профессора, утверждающую, что "Властелин колец" - христианская, католическая книга. И это не случайно. В отличие от Честертона или Льюиса, христианские мотивы у которых донельзя прозрачны, Толкиен гораздо более самостоятелен в выборе образов и тем. И если бы "Властелин колец" и "Сильмариллион" попали к нам без данных о жизни и деятельности Толкиена, кто бы рискнул со всей определенностью утверждать, что этот текст написан христианским автором, а не агностиком-гуманистом?..

Но тогда нужно быть последовательным и рассматривать и ЧКА в контексте биографии и убеждений авторов, представителей перестроечной интеллигенции. С чем должны были ассоциироваться образы тиранов и фанатиков чужого мира у авторов? Извините, господа, явно не с христианством.

Во-первых, христианство для советского и перестроечного интеллигента - это нечто запрещаемое коммунистами и потому a priori неплохое. Тальков в своей песне о превращении примерного советского мальчика в махрового антисоветчика строит характерный образный ряд:

Читать неправильные книги
Я стал в углу по вечерам.
На дискотеках лихо прыгать
И посещать на Пасху храм.

Но даже если бы авторы ЧКА решили взять за основу христианские образы, то вряд ли речь шла бы о фанатиках с незабываемой формулой "дурную траву рвут с корнем".

Официальная советская пропаганда предпочитала избегать образов христианских фанатиков (если есть фанатик, значит есть идея. Возникает резонный вопрос - какая? А интерес широких масс к идеям христианства советским идеологам отнюдь не был нужен). При описании православных советские авторы предпочитали громить их сервилизм, изредка поглаживая по голове за патриотизм; при описании католиков - клеймить жадность к власти и деньгам. Да и обширная переводная литература давала разнообразные образы епископов-политиканов (те же хрестоматийные Ришелье и Мазарини) и хитрых и жадных инквизиторов, пытками выбивающих из жертв золото, но отнюдь не фанатиков... Наблюдения из жизни не могли дать мало-мальски серьезного материала, "Андрей Рублев" Тарковского рассказывал совсем об ином... До появления мифа о страшслых и ужаслых православных фанатиках оставалось почти полтора десятилетия.

Поэтому при описании фанатиков и тиранов Арты авторы ЧКА могли основываться только на том, что имелось у них в наличии, - на образах партийных и профсоюзных самодуров среднего звена. Что, кстати, и обусловило пресловутую антропоморфизацию Валар в ЧКА. Поэтому рассматривать ЧКА с точки зрения богословия - все равно, что рассматривать басни Крылова с точки зрения зоологии. ;) Внешние формы (метафизика в ЧКА, животные у Крылова) есть, но содержание текста не имеет никакого отношения к этим формам.

Другое дело, что со временем появилось новое поколение, выросшее в условиях пресловутых антихристианских либеральных мифов, склонное наполнять образы ЧКА антихристианским содержанием. Но не ЧКА тут виновата, не будь ее - нашли бы другое знамя. Бороться надо не с ЧКА, а с антихристианскими мифами...

Вопрос 2. "Этого не было в замысле..."

Перейдем к конкретным негативным явлениям, описанным в ЧКА. К примеру, к монструозному Замыслу, за малейшие отклонения от которого подвергают страшным экзекуциям... Не злая ли это пародия на божественный промысел?

Ох, не думаю. Во-первых, сами по себе идеи Промысла и Предначертания достаточно своеобразны и сложны. В советских курсах философии и учебниках истории их предпочитали оставлять за кадром, уродуя прокрустовым ложем поверхностно-марксистских схем, сводя все споры философов и богословов к "основному вопросу философии", поверхностно понятой гносеологии и социальным прожектам. Кто кроме немногочисленных уникумов уровня Аверинцева в начале 90х гг. прошлого века мог просто поставить вопрос о Замысле и Промысле в христианском контексте?

А во-вторых, слишком уж мелочно-дотошен Эре в следовании Замыслу... Промысел широк и всеобъемлющ, даже враги Творца сами того не понимая идут тропами промысла. А мелочность, придирки к деталям, истерический вопль "этого не было в Замысле" - это совершенно другой уровень сложности, это замысел на порядки более примитивный. Это даже не пятилетний план советской экономики, допускающий некоторую свободу действий исполнителей. Это план производства второстепенного предприятия. И Эре, распекающий Ауле за сотворенную ящерку, похож скорее уж на директора завода, распекающего третьего зама за то, что последний занимается обустройством клуба, тогда как пятый конвейер не отремонтирован...

Вопрос 3. Не-Тьма и Не-Свет.

Классическая претензия к ЧКА - отказ от толкиеновской модели "Тьма - отсутствие Света", взятой из христианского богословия и переход к псевдодуалистической модели с Не-Светом и Тьмой... Претензия серьезная, если бы не одно но.

Даже сторонники ЧКА соглашаются, что система пяти стихий (Свет, Не-Свет, Тьма, Не-Тьма, Пустота) громоздка и избыточна. Не случайно ко второму изданию метафизика ЧКА существенно упростилась. Но если рассматривать эту систему не как метафизическую модель, а как модель идейных позиций в любом бинарном споре, мы получаем блестящую и точную модель межфракционных взаимоотношений. Есть коммунисты и демократы, а есть антикоммунисты и антидемократы, и антидемократы враждебнее демократам, чем коммунисты... И каждая деталь описания пяти стихий Арты, казавшаяся лишней в метафизической модели, в модели межфракционных отношений вполне уместна. Становится понятной и логика появления громоздкой модели пяти стихий, порожденной возмущением моноцентризмом Света в Арде, вызывающим нехорошие ассоциации с моноцентизмом КПСС в СССР...

Вопрос 4. Иерархия.

Еще одна претензия к ЧКА - изображение Творца жестоким тираном. Претензия, опять таки основанная на предположении о подобии Эре Творцу. И дополняющая ее претензия в глумлении над идеей иерархичности мироздания, ангельской лествицы...

Но в том-то и дело, что иерархичности в ЧКА нет как таковой. Грань между Эре, Валар, майар, эльфами и людьми настолько призрачна и нечетка... Нечетка в грубом метафизическом смысле - регулярно более слабые (майар, эльфы, люди) оказываются сравнимы по силе с более сильными (валар, майар). Нечетка и в психологическом отношении - вспомним общение Эре с Валар. Это не общение Абсолюта (и даже просто Демиурга) со своими творениями, это общение властолюбивого выскочки с подчиненными. Видеть в этом описание метафизической реальности очень сложно. А вот описание взаимоотношений директора второстепенного завода со своими подчиненными и подчиненных друг с другом, изложенное в образах метафизической реальности, - вполне.

Вопрос 5. Социальный идеал.

Религиозные и политические убеждения, как правило, связаны друг с другом. Традиционный европейский монархизм основывается на религиозных идеалах, марксизм ленинизм невозможно отделить от атеизма. И потому социальные идеалы автора могут служить косвенным индикатором его религиозных предпочтений (косвенным - ибо существования "теологии освобождения" или монархистов традиционалистов агностиков сбрасывать со счетов нельзя).

Так вот, в ЧКА мы наблюдаем сохранение толкиеновской эстетики аристократии и монархии. И в книге (пристраивание детей Эллери Ахэ по королевским и аристократическим родам; диминирование монархических форм управления у "положительных" народов), и, в особенности, в разработках, не вошедших в книгу и отраженных в тексте "FAQ по Арте". Трое из назгулов - монаршьего рода (Великий маг, Дэнна, Хонахт); четверо из Круга Девяти Рун - основатели монаршьих династий (Айони (Нимродэль и Трандуил), Аллуа (короли Ханнаты), Оннэле Къолла (короли Ангмара), Альд (цари земли Асэнэр)); характернейшая эмоциональная оговорка "Род Элессара Светлого в 542 году угас, увы".

Когда же речь заходит об оппонентах "светлых", монархичность и аристократичность их вождей либо остается за кадром, либо низводится до вульгарного вождизма или бюрократической спеси. В контексте советской культуры такое предпочтение, отдаваемое "реакционным" формам правления само по себе является весьма малокомплиментарным по отношению к официальной идеологии. А вот в рамках гипотезы об антихристианском характере ЧКА эту особенность истолковать будет тяжело.

Деталюшки россыпью.

А теперь - мелкие детали, на которые обычно не обращают внимания, но которые подтверждают изложенную выше гипотезу.

Итак, деталь первая. Суд над Эллери Ахе. Совершенно нелепая по внутренней логике текста попытка обосновать решение судилища видимостью демократического решения. В рамках гипотезы о христианских корнях образа Валинора - необъяснимо. В любых произведениях, некомплиментарных христианству, церковные иерархи прикрывают расправу над неугодными божественным авторитетом, но никак не видимостью демократического решения.

Зато если исходить из гипотезы о коммунистических источниках образа, то вопросов не возникает. Анекдоты про советские выборы и демократический централизм не рассказывал только ленивый...


Деталь вторая. В ЧКА весьма специфическая арифметика конфликта. Почти всегда против одного-двух свободомыслящих индивидуумов (Мелькора, черных менестрелей, etc.) выступает множество противников... Опять же если рассматривать христианские (вернее, антихристианские) корни образа Валинора - достаточно странно. Советские учебники истории сообщают, что христианство выражало интересы высших классов, вследствие чего секты были многочисленны, а художественные произведения советских авторов и учебники поидеологизированней так и вовсе любили образ противостояния немногочисленных хитрых церковников и феодалов, с одной стороны, и замороченных ими прогрессивных народных масс, с другой. Был, правда, любимый советскими интеллигентами образ еретика-одиночки, но почти всегда от него брали форму, упрощая и универсализируя содержание (характерные строки из песни Нателлы Болтянской "Как ни пышны, вы уж мне поверьте, ряса, френч, мундир и галифе // Все же самый верный путь в бессмертье - это аутодафе" - френч и мундир, мирно соседствующие с рясой, сразу возводят песню на такую степень обобщения, что особенности конкретной исторической эпохи стираются и аутодафе становится универсальным символом расправы над инакомыслием).

Зато перейдя к коммунистической гипотезе, мы снимаем все затруднения. Противостояние одного правдоискателя-диссидента местным партийным заправилам на фоне тяжелого молчания конформистского большинства - картина знакомая, запечатленная во многих произведениях, от верноподданических с последующим явлением представителя ЦК КПСС, раздающего всем сестрам по серьгам, до диссидентских, с трагически-безнадежным финалом.


Третья деталь. Противники вынуждено становятся похожими друг на друга. Споря с оппонентом, нужно обливать его тем, что оппонент считает грязью и кадить своей точке зрения тем, что сам оппонент считает ладаном. К чему ближе система оценочных плюсов и минусов ЧКА - к христианству или к коммунизму? В христианской традиции наряду с истинностью исповедания значимы индивидуальная аскетика и этика. В упрощенной коммунистической модели аскетика сведена к минимуму, а этика благодаря представлению об "революционной целесообразности" приобрела изрядно релятивистский характер. Поэтому критики христианства очень любят обвинять тех или иных христианских деятелей в чревоугодии, пьянстве, сребролюбии (скупости или мотовстве) и далее по списку грехов. Обвинять коммуниста в любви к еде или выпивке бессмысленно - в материалистической модели мира эти свойства сами по себе не носят оценочного характера.

Можно я не буду дальше занудствовать? И так все понятно. Валар и прочих светлых укоряют в жестокости, лжи, тирании, но никак не в неаскетическом образе жизни (если не вспоминать анекдотический гарем Келегорма), Мелькор играет с детьми в снежки, словно Ленин... Опять - коммунистическая/антикоммунистическая эстетика...


И последняя, четвертая деталь. Позиционирование ЧКА. Христианство принципиально экзотерично, открыто для любого слушателя и исследователя.

Христианские еретики, ревизионеры, модернисты и реформаторы, светские и иноконфессональные критики христианства, обличая неправоту христианства, утверждали, что христиане неправильно проинтерпретировали, исказили, не поняли истину. В коммунистической традиции - совсем иное. Коммунизм более историчен, более посюсторонен, более завязан на конкретные факты. И коммунистические реформаторы и модернисты вкупе с внешними критиками комунизма обличали коммунистов в намеренном искажении фактов, утаивании от народа тайных текстов Ленина и Маркса, замалчивании преступлений, подгонке реальной истории под схемы.

А теперь контрольный вопрос. К какому типу искажения относится "Приказано забыть"? Опять таки - к коммунистическому...

Заключение.

Вот и все. Хотите - соглашайтесь, хотите - спорьте, хотите - ищите нечто третье, что еще ближе к логике ЧКА. Я свое дело сделал - поставил вопрос.

И - в заключение. Мне очень жаль, что эти мысли не пришли в чью-нибудь голову на десятилетие раньше... Говори мы о ЧКА как о "еще одной грани бунта против антихристианской коммунистической традиции", ЧКА стала бы нашим союзником в деле христианизации фэндома, а не препятствием на его пути. Жаль...

Dixi.

Размещено: 19.05.05



return_links(); //echo 15; ?> build_links(); ?>