Главная Новости Библиотека Тол-Эрессеа Таверна "7 Кубков" Портал Амбар Личные страницы


Ш.М. Хондраев

Историческая традиция генезиса мифологии и творчество Толкиена

Согласно сложившейся традиции, творчество Толкиена рассматривается как попытка авторского мифотворчества, опирающаяся на мифологические традиции Западной Европы и христианскую культурную традицию. Эта позиция столь привычна, что никому не приходит в голову критически воспринять ее (за исключением изначально фантастичных гипотез, видящих в Толкиене провозвестника эзотерической истины). Однако если приглядеться внимательнее к данной проблеме, то нетрудно обнаружить, что вышерассмотренная гипотеза в достаточной степени спорна. Конечно, в текстах Толкиена можно увидить мотивы героических и мифологических эпосов Европы, но неправомерно полагать, что они были единственным источником образов и сюжетов мифологии, созданной Толкиеном.

Часто аргументируя мифологический генезис творчества Толкиена ссылаются на его слова о создании "мифологии для Англии". Но в данных словах заключен важный оттенок смысла. Толкиен создавал не просто абстрактную мифологию, но - мифологию для Англии, что безусловно определяет ее специфический характер. Как неоднократно было показано историками и этнографами, мифологический и героический эпос вырастают на вполне конкретных исторической или религиозной почве, в первом случае происходит мифологизация исторических событий, во втором - десакрализация религиозных мотивов. Так, Б.А. Рыбаков и Д.С. Лихачев убедительно доказали, что былинный Вольга имел вполне прозрачного исторического прототипа - князя Олега Святославича. Исторические корни имеют образы Сигурда или Зигфрида и даже у сказочного Садко имелся исторический прототип - новгородский купец XII вв. Сотко Сытиныч. Подобной же точки зрения придерживался и сам Толкиен:
"Давайте рассмотрим то, что выглядит как чистый случай Олимпийского мифа: скандинавский бог Тор. Его имя на древнескандинавском означает "гром", а имя его молота - Мьолнир - нетрудно интерпретировать как "молния". Однако Тор (как говорят о нем наши сказки) обладает примечательным характером, или личностью, которые нельзя найти ни у грома, ни у молнии, даже если некоторые детали, как мы уже говорили, можно соотнести с природными явлениями: его рыжую бороду, громкий голос и дикий нрав, его неловкую и сокрушительную силу. Тем не менее напрашивается вопрос, впрочем, не особо принципиальный, если задуматься: что было первичным - аллегория персонифицированного грома в горах, разбивающего скалы и деревья, или истории о вспыльчивом, недалеком рыжебородом фермере, обладавшим недюженной силой, - личности очень похожей на северных фермеров (во всем, кроме роста), boendr, - кем более всего и почитался Тор? По отношению к такому описанию человек по имени Тор может считаться "приуменьшенным", а бог Тор - "преувеличенным". Но я сомневаюсь, прав ли какой-либо взгляд - ни сам по себе, ни если бы вы настаивали, что одна из этих версий может предшествовать второй. Гораздо разумнее предположить, что фермер исчез в тот самый момент, когда Гром приобрел голос и лицо, что каждый раз когда рассказчик видел фермера в гневе, слышались отдаленные раскаты грома в холмах."
("О волшебных сказках").

Так где же корни толкиеновского мифа, где тот вспыльчивый, но отходчивый благородный воитель, под пером Толкиена ставший Тулкасом, какие реальные исторические сюжеты легли в основу истории Средиземья? Логично предположить, что исторические корни "мифологии для Англии" должны уходить в историю Англии, или, по меньшей мере, в историю Европы. Некоторые намеки на это мы находим у самого Толкиена (вспомним хотя бы его слова о соотнесении позднего Гондора с Византией). Данная работа не ставит своей целью решить проблему соотношения творчества Толкиена и исторической линии генезиса мифов. Ее цель - просто привлечь к данной проблеме внимание читателей, и прежде всего людей, глубже автора знакомых с творчеством Толкиена и историей Европы.

Естественно, что в мифе историческая реальность не отображается непосредственным образом, не так уж много общих элементов у Садко и Сотко Сытиныча, но их достаточно для того, чтобы идентифицировать исторического персонажа и его мифологическое отражение. На первый взгляд гипотеза о соотнешении эльфов и гоблинов Толкиена с гвельфами и гибелиннами средневековой истории представляется волюнтаристской подменой, даже учитывая тот факт, что католик Толкиен должен был сочуствовать как раз гвельфам - стороникам Папы. Но если учесть тот факт, что среди гвельфов действовали два партии - Черные гвельфы и Белые гвельфы, причем Белых гвельфов называли также Лесными гвельфами, появляется некая почва для размышлений.

Другой объект для размышлений - история назгулов. Эквивалент этому образу крайне сложно найти в дохристианской мифологии стран Европы. Некоторые мотивы христианской мифологии могут быть использованы для объяснения этого образа, но все они кажутся притянутыми за уши. Особенно следует обратить внимание на то, что Черных Всадников - девять, традиционно это число в европейской нумерологической традиции связывается с положительной конотацией. Логичней было бы сделать их численность равной тринадцати или шести - оба числа пользуются не лучшей славой. Возможный ответ на этот вопрос можно найти в истории Европы. Орден тамплиеров был основан девятью (!) конными рыцарями (!!), которым устав ордена не позволял носить разноцветную одежду (!!!). Чем не Девять Черных Всадников? А если учесть что в конечном итоге орден Тамплиеров вступил в конфликт с католической церковью, отношение Толкиена к нему не должно вызывать вопросов.

Показателен также пример Истари. Традиционная мифология, как дохристианская, так и христианская, не знает образов положительных героев, на протяжении всего повествования действующих неявно. Зато в истории Европы подобный прецедент существует. Речь идет об ордене доминиканцев, вернейших помошниках и союзниках инквизиции. Характерно, что запреты, наложенные на Истари, кое в чем совпадают с обетами доминиканцев. Истари частично лишены прежнего знания, доминиканцы должны быть "простецами", Истари не могут прямо применять свою силу и вступать в непосредственную войну с Сауроном, доминиканцы, как и представители других монашеских орденов, не имеют права носить оружия. А как же Саруман? После всего сказанного не слишком большой вольностью будет предположение о том, что Саруман отражает состоянии инквизиции в эпоху Реформации, осуждаемое отдельными представителями католического мира. А Гэндальф? Можно предположить, что он отображает самого Доминика, его возвращение после смерти в новом, более могучем и прекрасном облике - прославление Доминика в чине святости. (Стоит сопоставить одно из имен Гэндальфа: Incanus с небезызвестной формулой Domini Canes).

Образ Йовин вполне можно считать мифологическим преломлением образа Жанны д' Арк, двойственное отношение к которой в западнохристианской традиции (Жанна была сперва осуждена инквизиционным трибуналом, а в XX веке - канонизирована, как святая). В истории Йовин мы находим все основные элементы мифологизированной истории Жанны (с учетом естественной редукции): королевское происхождение, видения ("грезы" Йовин), мужская одежда, участие в войне, чудесная победа над казалось бы непобедимым противником и финальный огонь (в мифологической традиции замененый на противоположеность - могильный холод).

Однако чаще мы находим не столь явное преломление исторических сюжетов, а заимствование отдельных черт и их ссумирование в неких обощенных образах. Так, тот же Ар-Фаразон объединяет черты графа Раймонда Тулузского и Нерона, в Эомере наблюдаются отдельные черты короля Иштвана Венгерского, а схожесть войн между Артедайном и Кардоланом с войной Алой и Белой розы уже и вовсе эфемерна. Тем не менее, некие обобщенные закономерности все же можно наблюдать и это дает основания для выдвинутой выше гипотезы.

Размещено: 01.04.01



return_links(); //echo 15; ?> build_links(); ?>