Главная Новости Библиотека Тол-Эрессеа Таверна "7 Кубков" Портал Амбар Личные страницы


Вальрасиан

Заметки на полях "После Пламени"


1. Предисловие

Добрый день. Прежде, чем говорить о романе "После Пламени" Альвдис Н.Н. Рутиэн и Тэссы Найри во всех его многочисленных отражениях, стоит отметить некоторые особенности данной конкретной статьи.

Особенность первая. Пожалуй, впервые за всю историю своих подвизаний на ниве фэндомской публицистики, я столкнулся с произведением, которое не могу осознать до конца. С перумовской трилогией, "ЧКА", "ПТСР" или "Великой игрой" все было проще - я читал их один-два раза, делал по пути выписки, обдумывал идеи, давал выписанному и обдуманному отстояться, создавал концепцию и потом уж нанизывал на нее цитаты. Здесь несмотря на двукратное перечтение и с полсотни килобайт выписанных цитат общего понимания нет. Авторы-филологи разместили в тексте столько смысловых ловушек, подтекстов, контекстов, аллюзий, отсылок, вторичных и третичных смысловых конструкций, что и концепции рождаются десятками, но ни одна из них не описывает "ПП" полностью. Поэтому данная статья представляет собой всего лишь попытку исследовать наиболее интересные, на мой взгляд, смысловые срезы романа, но никак не его цельный анализ. Увы, видно не дано мне стать фэндомским Лотманом...

Особенность вторая. В этой статье под романом "После Пламени" подразумевается конгломерат из трех текстов: "После Пламени: Братья по Пламени", написанного совместно Альвдис и Тэссой [1], а также двух редакций текста, повествующего о совместных событиях - "После Пламени. Пленник судьбы" Альвдис и "Венец (После Пламени): Ангбанд" Тэссы. По моему скромному мнению эти тексты связаны общим замыслом и художественной парадигмой. Зачастую особенности авторского замысла становятся очевидны только при сопоставлении двух или даже трех текстов.

Особенность третья. Тексты "После Пламени. Клятва Мелькора" Альвдис и "Венец (После Пламени). Трещина" Тэссы в данной статье не обсуждаются. Слишком далеко разошлись пути-дорожки былых соавторов, чтобы анализировать их совместно, здесь уместнее будут отдельные статьи.

И, наконец, особенность четвертая. Эта статья не является ни рецензией, ни отзывом, ни даже последовательным и цельным исследованием. Это - набор заметок, посвященных разным аспектам "После Пламени", требующий для понимания знакомства с оригинальным текстом романа.


2. Сад расходящихся парадигм

Именно с темы соотношения двух авторов "После Пламени" и стоит начать наше исследование. Потому что любой другой анализ не слишком осмысленнен, если уж мы не понимаем чье произведение мы обсуждаем, то что мы вообще можем анализировать?

Итак, творческий дуэт Альвдис-Тэсса. Сейчас его распад объясняют бытовыми причинами, но с точки зрения исследователя подобный анализ не глубже объяснения Первой Мировой действиями Гаврилы Принципа. Бытовые факторы могли послужить поводом, но в текстах Альвдис и Тэссы очевидны такие серьезные расхождения в идеологической и эстетической парадигмах, что нет необходимости искать иных причин распада дуэта. Уже предисловие к "Братьям по пламени" отражало серьезные расхождения в позициях авторов - мелькороцентризм Тэссы, сдержанное указание Альвдис на конфликты, да и сам факт наличия двух раздельных предисловий.

Другое дело, что до определенного момента эти противоречия сдерживались общей криптоисторической концепцией "Братьев по пламени". Создание этого романа ставило перед авторами набор конкретных задач - заявленные загадки требовали решения, тайны - раскрытия, дополнительные сюжетные линии связанные с ними -построения. В итоге были созданы "Братья по Пламени" - мерцающее золотое яйцо, изящное, красивое, но завершенное, не допускающее развития своей криптоисторической линии (все загадки Первой эпохи уже решены, а сразу перейти ко Второй эпохе авторы не решились).

Продолжения "Братьев по Пламени", созданные Альвдис и Тэссой не имеют уже никакого отношения к криптоисторической линии, это самостоятельное развитие персонажей в декорациях, созданных для криптоистории. Почти все сюжеты этих произведений имеют корни в "Братьях по Пламени", но они развиваются в разных направлениях и по разным парадигмам. И если в "Братьях по Пламени" жесткие правила интеллектуальной игры сдерживали эти расхождения, то в последующих текстах каждый стал творить по-своему. И, естественно, мелькороцентризм Тэссы/феанороцентризм Альвдис в условиях растущего отторжения Феанора и Мелькора не могли не привести к противоречиям между авторами. Пока Феанор и Мелькор мирились, делая свое дело, про них можно было писать, когда они стали ссориться - каждый видел правоту за своим персонажем.

Результатом этого стало совершенно восхитительное пересечение образов - художественное противостояние соавторов, попытка каждого из них усилить свою тему в мелодии книги наложилась на противостояние героев, на их попытки усилить свою тему в мелодиях Ангбанда. Это служит одним из источников отмеченной выше глубины романа с его многочисленными изощренными многоуровневыми конструкциями.

Итак, каковы же темы соавторов, переплетение которых создает чарующее многообразие романа подобно тому, как переплетение тем Мелькора и Феанора создает Венец? [2]

Первая и очевидная грань тем - тема Феанора у Альвдис и тема Мелькора у Тэссы. Естественно авторы обладают достаточным художественным чувством чтобы не пририсовывать любимому герою нимб, а его оппонентам - рога, но баланс достоинств и недостатков в версиях Альвдис и Тэссы очевидно сдвинут в сторону любимого героя. Подробнее рассматривать не стоит, ибо уж об этом-то и без меня было сказано немало.

Вторая грань - почти отражение первой. Тема эльфов вообще и нолдор в особенности у Альвдис, тема орков у Тэссы. Каждой ближе народ любимого героя, кто же спорит... И опять таки - авторы не осуществляют этической подмены, не меняют местами героев и злодеев, внимательный или просто предвзятый читатель без труда найдет признаки правоты и первых и вторых. Просто представители одних народов у авторов становятся героями, живыми и страдающими, их самооправданиям (естественная часть любой психики) в тексте находится место. А представители других оказываются антуражем, декорациями в драме первых - и потому их правоту надо выискивать.

Альвдис в этом отношении легче. Все ж таки профессорский образ эльфов дает большие основания для того, чтобы испытывать к ним нежные чувства. Она просто подробнее описывает историю несчастного Гильмара, которую Тэсса сводит к суховатому академическому описанию, больше рассказывает о переживаниях Маэдроса или Мори - и народ эльфов раскрывается разными гранями, порой весьма далекими от каноничности...

Перед Тэссой стоит более сложная задача - если не оправдать, то уж по меньшей мере объяснить орков. И она нашла сразу два взаимодополняющих решения. Первое - Орки Нагорья. Эти существа предельно инфантильны, они дети - не знающие воспитания, дети-автохтоны, схожие с кинговскими Детьми Кукурузы, голдинговскими маленькими хористами или детьми-титанами Олди. И жестокость орков Нагорья - такая же невинно-инфантильная, проистекающая не столько из извращенности, сколько из банального непонимания чужой индивидуальности и детского эгоизма. Орки Нагорья у Тэссы - самые жуткие и, одновременно, самые жалкие существа. И неожиданно вырывающееся у автора ласковое "орочка" вполне обоснованно. Несчастных детей Нагорья действительно жалко.

Другое решение, не столь сложное, но не менее изящное - пресловутые "вольные орки", ушедшие из Ангбанда. Скандинавское мужество в своем чистейшем выражении, "Война с квын-хаями. Теперь - еще и война с Арг-бадом. Со всем миром" - безнадежная героика тех, кто предпочел умереть в сражении, а не превращаться в... Именно - в ангбанских орков, которые у обоих авторов вышли равно малоприятными и изрядно мерзковатыми тварями. Думающими о вкусной жратве, выпивке, бабах, жестоких забавах с пленниками... [3]

Но эта грань - отнюдь не самая главная. Есть аспект противостояния тем Альвдис и Тэссы, куда как более важный чем грань орки-эльфы или даже Феанор-Мелькор. Это - грань "игра-серьезность" или "извне-изнутри". Тэсса создает классический апокриф, описывает мир изнутри, следует за логикой мира, вписывая в уже созданный узор новые завитки. Альвдис создает литературную игру в духе Олди, она смотрит на мир снаружи, перекраивает мир по своему.

И это уже серьезно. Идеологические расхождения - ерунда, всегда можно найти такой угол обзора под которым идеологические расхождения не играют особой роли [4]. А вот расхождение в эстетической парадигме, в стиле жизни делает невозможным созерцание чего бы то ни было. Видящий исключительно в радиодиапазоне робот и человек созерцают разные миры. Одному не дано увидеть радугу, другому - насладиться изящными переливами электроманитных полей...

Тэссе в данном случае проще. Она использует почти привычную для фэндомской литературы парадигму "серого апокрифа", классическим представителем которой является "Отражение Х" Тайэре. Концентрация на истории "темных" без существенных этических сдвигов, без искусственного осветления одних и затемнения других. Тэсса успешно использует классические приемы "серого апокрифа", создавая один из лучших представителей своего жанра, где-то она предлагает новые приемы, но качественного прорыва в ее художественной парадигме нет.

Иное дело - Альвдис. Она обращается с толкиеновскими образами с той же изящной небрежностью, с какой Олди обращаются с образами греческой или индийской мифологии. В литературе фэндома это, пожалуй, единственное крупное произведение, реализующее парадигму "играющего демиурга" ("Последний кольценосец" и романы Проскурина не берем, они, конечно, "по Толкиену", но отнести их к литературе фэндома нельзя).

Достаточно сравнить эпиграфы к главам трех текстов, чтобы увидеть эту разницу в темах Тэссы и Альвдис. "Братья по пламени", "Ангбанд" Тэссы - цитаты из Алькор, Кары, Мари Рено... Слова на которые можно смотреть и изнутри и снаружи литературного мира... "Пленник судьбы" Альвдис - "Князь Игорь", "Пасынки восьмой заповеди", "Фауст", Высоцкий, Цой, Щербаков - тексты, которые не отследить изнутри, которые очень мало скажут жителям Арды, зато читателям-землянам дадут подсказку, раскроют неожиданную смысловую грань...

Эпиграфами дело не ограничивается. Условность, искуственность литературного мира Альвдис подчеркивается и неявными аллюзиями (Феанор, учивший людей разводить костры и ковать железо, "прикован к скалам" Ангбанда, пусть и без цепей. Пожалуй, Альвдис - первая, столь дословно обыгравшая излюбленную фэндомской публицистикой прометеевскую тему), и нарочитой посюсторонностью иных образов (тот же орочий командир, откровенно косящий под унтера Пришибеева, со своим "Ма-алчать! Выполнять!") и филологическими приколами в духе анекдотов о Штирлице ("- Убирайся... в мастерской", "- Брросай молот, мяссо. // Рамаран послушно бросил. В голову врага", "Глаура с его вырод... то есть выводком").

Порой в тексте Альвдис звучат отзвуки творчества Олди - величайшего из "играющих демиургов" нашего времени. Будь то бьющий ритм слов Мори "Я возьму сам", узнаваемая метафизическая модель "Я" из "Герой должен быть один" ("Ты бьешься против воплощенного Разрушения, ты бьешься против земли Белерианда и скал Ангбанда, против собственной ненависти и гнева ты бьешься, потому что ненависть и гнев - тоже он, и твое желание уничтожить его - это он") или очень олдевские по духу стихи, вплетающиеся в бред Маэдроса ("...когда молчавшие - кричат, когда кричавшие - молчат; когда восставшие влачат существование крольчат...", "...судьбы оттиснута печать, и колесо не раскачать, и годы будут мимо мчать...").

Отражением авторской парадигмы Альвдис становится "феномен Тильда". Роль этого персонажа в тексте Альвдис растет стремительно, причем безо всяких на то видимых предпосылок. Загадка решается просто - Тильд, до известной степени, является тенью автора. Все остальные, включая Мелькора и Феанора, живут, страдают и борются внутри мира произведения. Тильд же стоит над этим миром, в открытую смеется над ним, играет чужими судьбами. Для него, как и для автора, все остальные - не более, чем фишки на доске, и потому Тильд - единственный, кто не становится игрушкой "играющего демиурга", превращаясь, скорее, в некое подобие ветхозаветного пророка или русского юродивого, причастного высшей силе (автору мира) и потому стоящего чуть над и вне мира. Потому Тильд обретает ту же степень свободы, что пушкинская Татьяна, способная неожиданно для автора выйти замуж. И Тильд использует эту возможность на всю катушку, чтобы обеспечить себе интересную игру...

И не случаен тот факт, что ближе к концу "Братьев по Пламени" тема Альвдис начинает звучать четче и явственней темы Тэссы. Рядом с огнем усиливается музыка Феанора, рядом с криптоисторической игрой - явственней звучит тема Альвдис...


3. Тропами Профессора

Теперь стоит обратить внимание на еще одну любопытнейшую особенность "После Пламени". Он, пожалуй, - единственное во всей фэндомской традиции крупное произведение, сохранившее преемственность по отношению к одному из важнейших мотивов "Властелина Колец", а именно к образу врага.

Профессорский Саурон - существо весьма умное, жестокое и расчетливое... И проигрывает он по одной-единственной причине - из-за своего властолюбия и самолюбия. Саурон стал сам для себя мерой всех вещей, представить, что в мире есть и альтруисты, которым власть даруемая Кольцом не нужна, он был неспособен. Из-за чего и погорел. Как, впрочем, и многие другие - от гарнизона Кирит-Унгола до Сарумана включительно.

Именно этот ход Профессора (перефразируя Честертона, "если грех достаточно греховен, он не может не влиять на мышление") российские толкиенисты, выходцы из гиперсекулярной советской культуры, освоить не смогли. Враг в фэндомской литературе представляет либо антураж, дымы за горизонтом, на фоне которых разворачивается действие; либо туповатого мерзавца; либо почти пристойное существо, которому выпало попасть не под те знамена. Для наших стихийных руссоистов очень сложно представить существо одновременно умное и порочное...

А вот в "После Пламени" этот мотив реализован. В "Ангбанде" Тэссы (гл. 5, пар. 9 - цитировать было бы слишком долго) Саурон повторяет ошибку своего тезки из "Властелина Колец", меряя других (Феанора) по себе. И, что характерно, тоже из-за этого проигрывает.

Аналогичным образом развивается и сюжет с бегством Рамарана/Фаниарона. Трусость орков, большие от страха глаза, ложь, плодящая другую ложь, самообман повелителей, верящих в удобную ложь орков, и в итоге что хоббита, что истощенного ангбандского пленника, оснащенного лишь молотом, принимают за вооруженного до зубов эльфийского воина в блистающих доспехах. Исходя из ложных предположений строят ошибочные теории, ошибочные теории ведут к неверным действиям - и вновь Саурон проигрывает.

Тема внутренних трений в стане врага, заданная Толкиеном (помните беспрестанные свары орков?), тоже не получила особенного раскрытия в фэндомской литературе (хотя у той же Тайэре она в свое время появлялась). В фэндомско-романтической традиции считается приличным противопоставлять героям ровные ряды неприятельских армий, многократно превышающих численность героев. Так победа оказывается внушительнее, а поражение - менее обидным. А если враги сами грызутся друг с другом - чем тут гордиться? А вот в "После Пламени" и этот сюжет был обыгран. Саурон, бьющий в спину Мелькора во время поединка последнего с Финголфином, - до такого морального падения темные не доходили даже в самих светлых апокрифах. [5]

Надо отметить, что все вышесказанное содержит одну очевидную натяжку. Строго говоря, в "После Пламени" вообще нет образа врага, за отсутствием врага как такового. Конфликты Мелькора, его майар и Феанора остаются конфликтами в рамках коллектива. Войны с эльфами нет, ибо связанный клятвой Мелькор не может воевать с ними, а сами эльфы слишком слабы для активной войны. Валар остались далеко за горизонтом и чтобы там не думал о них Мелькор, врагами для него они являются чисто теоретически. Остается Унголианта, но она проходит скорее уж по ведомству враждебных сил природы. Поэтому у Альвдис и Тэссы мы имеем дело не с образом врага, но с образом зла... А зло - явление куда как более фундаментальное, чем враг, что позволяет очистить образ зла от сиюминутных конъюнктурных наслоений образа врага.


4. Три истории о Падении

Переход от образа врага к образу зла имеет еще одно важное последствие, а именно - углубление психологического анализа. Вопрос "почему" извечен, но ответить почему враг стал врагом несложно - достаточно вспомнить, где и чьи интересы пересеклись, а вот почему зло становится злом... Вопрос ой как не простой.

"После Пламени" дает нам три истории о Падении, три истории о тех, кто начинал со стремления к добру, творчеству, справедливости, а закончил потоками крови и слез. Истории Мелькора, Феанора и Мори. Именно эти трое - майар Мелькора уделяется на пару порядков меньше внимания, что в общем-то неудивительно. У Альвдис один из майар произносит любопытную фразу "Без него [Мелькора - прим. В.] мы бы считались худшими учениками у своих Валар". Даже если ввести все положенные поправки на субъективность автора и субъективность героя, фразочка симптоматичная. Эта компания майар-неудачников (за исключением Саурона, которого нельзя игнорировать в силу его роли в будущих судьбах Арды, и Тильда, о роли которого у Альвдис уже говорилось) всего лишь антураж, декорации для драмы Мелькора, Феанора и Мори.

4.1. Падение Властелина

История Мелькора самая простая, банальная, и, как ни парадоксально, самая близкая к мотивам и образам "Властелина Колец" среди трех историй "После Пламени". Это история Власти, съедающей человека, история очередного искушения Кольца.

Когда в "После Пламени" мы впервые встречаемся с Мелькором, он еще не растерял свою человечность. Это друг Феанора, учитель Саурона, властелин орков, видящий в них свой народ. Он стремится предотвратить кровопролитную войну. Он способен любить и ненавидеть, плакать и радоваться, творить и радоваться чужому творению.

Вот только для достижения всех этих целей приходится переступить через кровь, смерть, боль... Сперва - осудить на мучения несговоривого феаноринга, чтобы не дать начаться страшной и кровавой резне. Потом солгать другу. Потом - еще раз солгать и еще раз убить. Включить в свой арсенал пытки. Пожертвовать десятком жизней. Потом сотней. Великое благо, предотвращение гибели тысяч спишет и не такое.

А потом Мелькор начинает предавать сам себя. Сперва он видит в людях глину, камень для строительства своего мира. Потом перестает видеть в орках и волколаках свой народ, они превращаются в инструмент, который нужно закалить в крови и обточить, отбрасывая окалину трупов. Потом Саурон из ученика становится помощником, а Феанор из друга - союзником, "бывшим другом, будущим инструментом". Падение не остановить, и над телом погибшего Феанора, Мелькор не плачет о погибшем друге. "Я столько веков берег мое... мое оружие. [...] Лишили меня того, кто мог противостоять Валарам!".

Мелькор становится Властелином Ангбанда - и перестает быть Мастером. Научившись подчинять он разучился подчиняться, в том числе и подчиняться гармонии, разучился творить... Мелькор становится Властелином для своих майар - и перестает быть Учителем. Мелькор теряет себя...

Падение ускоряет тот факт, что с самого начала не одни лишь благие пожелания движут Мелькором. Его еще ведет и зависть к Эру, стремление стать вровень с Творцом - стремление почти лишенное надежды на успех и потому подпитывающее готовность применять любые средства для достижения своих целей.

Банальной, в общем-то истории превращения вполне достойного существа, позволившего средствам испоганить цель, в жестокого тирана дополнительную остроту придают еще две сюжетных линии. Первая - борьба за душу Мелькора, развернувшаяся между Сауроном и Феанором. Оба стремятся возвратиться к прошлому, один - к Мелькору времен Утумно, другой к Мелькору времен Амана... Оба пытаются к вполне достойным чертам Мелькора, один - к долгу, другой - к дружбе... Не случайно в одной из сцен Феанор и Саурон перед очередным раундом борьбы за душу Мелькора общаются как стихии, как Пламя и Лед. Это отражение в кривом зеркале борьбы ангела-хранителя и демона-искусителя, добавляет глубины портрету Мелькора. Наверняка юнгианцы найдут архетипы тех глубинных устремлений Мелькора, которые воплощают в себе его друг и ученик, постепенно превращающиеся в инструменты Валы.

Вторая сюжетная линия, тоже кстати вполне описываемая хоть в юнгианских, хоть в фольклорно-христианских образах, - противостояние Мелькора и Ангбанда (а в одном из вариантов - Мелькора и Моргота). Мелькора as is, личности Валы, и его роли, созданной веками прежних деяний и давящей на нынешнего Мелькора, с другой... Дурные средства, некогда примененные для достижения сколь угодно благих целей, не просто снижают границу этически допустимого, они аукаются в будущем новыми целями - уже не столь благими. Этот сюжет разыгрывается по-разному у двух авторов, у Тэссы страдающей стороной является Мелькор, которого Ангбанд ломает, а у Альвдис отношения куда как более сложные и Мелькору тоже удается уязвить Ангбанд, но сам по себе этот сюжет присутствует в обоих случаях.

4.2. Борьба Мастера

В случае с Феанором говорить о Падении не приходится. Феанора пытались сломать - Мелькор, гвэтворн, судьба, чужая глупость и жестокость... Он сгибался, падал и вновь вставал - и ничто так и не привело его к Падению. Поэтому эта история не столько о Падении, сколько о борьбе. Борьбе с Падением. Или борьбе за Падение - для кого как...

Итак, Феанор... Он первым входит в мир "После Пламени", с него начинается первая страница первой главы романа. Он входит в мир романа тогда, когда в мире "Сильмариллиона" его тело уже развеяно в пепел, а душа пребывает в чертогах Мандоса - потому герой "После Пламени" свободен, в отличие от Мелькора, которому еще предстоит повесить на скале Маэдроса, обречь на смерть Гондолин и Нарготронд, вступить в поединок с Финголфином и проиграть Войну Гнева...

Феанор вступает в мир романа почти свободным от страстей и грехов. Былое жаркое желание побольнее уязвить Валар погашено кровью Альквалондэ, холодное презрение к брату сгорело в огне Лосгара. И Феанор начинает свой путь сначала... Начинает почти идеалистом, упорно не желающим видеть язву, разъедающую душу друга.

Но Феанора поджидают два искушения. Две дороги, каждая из которых может привести к Падению. Первая дорога - искушение властью. Тень искушения, сломавшего Мелькора. Долг дружбы велит Феанору помогать Мелькору, но Мелькор уже становится Морготом, уже вынужден принимать волю Ангбанда. Долг перед своим народом вынуждает Феанора стать Повелителем Пленных. И Феанор разделяет с Мелькором ответственность за пытку Маэдроса. Ради блага пленных нолдор он ломает их судьбы...

И за спиной Феанора встает зловещая тень Повелителя Фенырга. Не желающих служить ему Нолдор, он воспринимает как "пустую породу", безразлично отбрасывая их в сторону, относясь к ним почти... почти по мелькоровски.

А ведь это - сильное искушение. Искушение именно для мастера - шлифовать живых, мыслящих существ, работать со сложным, непослушным, непредсказуемым материалом, подчинять его своей воле... Разве сравнится с этим кузнечное или ювелирное мастерство? И не избежать бы Феанору превращения в Повелителя Фенырга, если бы не второе искушение.

Феанор - индивидуалист до мозга костей. Окружающие ему интересны как друзья и соратники, как ученики и учителя... И, в общем-то все. В окружающем мире он ищет лишь продолжение себя, лишь созвучия к своей мелодии, Феанору, в отличие от Мелькора, не нужны ни слуги, ни рабы, ни восхищенные слушатели, ни враги... И в то же время ему категорически нежелательна любая дополнительная несвобода, любая дополнительная ответственность...

И потому Феанор старательно уходит от любого сомнительного сотрудничества с Мелькором и, в особенности, Ангбандом, уходит почти автоматически - как потомственные диссиденты уходили от сотрудничества с властями в соцстранах. [6] Если Феанор ожидает, что выгоду от деяния получит не только Мелькор, но Арда [7] (в уничтожении Унголианты, обучении Людей), он идет на него, служа скорее себе, чем Мелькору. Не случайно Феанор так и не стал своим в Ангбанде, оставшись нолдо повелителя.

Впрочем, стоит отметить, что индивидуализм Феанора не обозначает жесткой замкнутости на себя. В "Я" Феанора входят и его сыновья, и ученик Мори, и мастера-нолдор... Феанор создает себе собственный мирок, происходящее за пределами которого его волнует нечасто.

Разрываемый двумя противоположными искушениями, Феанор сумел пройти по тонкой грани между ними. Нежелание иметь дело с чем бы то ни было помимо себя и созвучного себе, индивидуализм, переходящий в эгоизм, не дали Феанору стать Феныргом. В Фенырге слишком мало было созвучного мелодии Феанора... В то же время искушения властью и чувство ответственности то и дело тормошили Феанора, не давая замкнуться ему в футляре, в раковине собственных интересов.

Так Феанор сумел сохранить себя в Ангбанде, остаться самим собой - и достойно погибнуть, освободив один из Сильмариллов.

4.3. Падение Ученика

История Мори - самая страшная и мрачная из всех трех историй. С Мелькором и Феанором мы знакомы благодаря Толкиену и десяткам его продолжателей, какие ловушки их ждут, хотя бы приблизительно можем предполагать. У них обоих за спиной к моменту начала "После Пламени" есть и трупы, и боль, предательства. Мелькор и Феанор изначально сильны - а сила не любит оставаться бесцветной, предпочитая течь по темному или светлому пути.

История Мори иная. Он начинает с полного, абсолютного нуля. Бестолковый испуганный мальчишка, не имеющий ни силы, ни знаний. В прошлом у Мори нет грязи и крови - его путь лишь начинается... Более того, до самого конца Мори будет вести любовь к своему наставнику, учителю, почти отцу... Именно ради него он станет Повелителем Мори и будет делать такое, что жутковато станет даже Саурону...

Итак, текут годы. Мори, впервые появившийся на страницах романа как слуга Феанора, взрослеет и из слуги становится учеником... Мори действительно любит своего наставника и освобождает его от тяготящих Феанора занятий, будь то приготовление еды или управление пленными. И это стало началом Падения Мори.

Мори принимает на себя часть образа Фенырга, но этот образ оказывается слишком тяжелым для юношеских плеч Мори. Замкнутость Феанора, осознание своей силы и чувство ответственности перед своим народом защищали от самых страшных искушений, которые несет образ Фенырга. Сколько раз бросали в лицо Феанору обвинения, называли ангбандской тварью - Феанор лишь улыбался. Никто из оскорбителей не был и не может стать ровней ему... А вот Мори, впервые услышав оскорбление из уст пленных едва не сломался ("Он, червь земляной, жизнь которого в моих руках, он, кого я хотел поднять до себя, - как смеет он так говорить со мной?! Да я его... вон, орки глазищами сверкают, им давно хочется над кем из нолдор покуражиться...").

И искушение Властью грызет Мори, берущего на себя все большую часть работ по управлению мастерами... Грызет - но верность наставнику сильнее и пакостное подсознание помогает найти решения. Пытка голодом и жаждой, принуждающая мастеров к работе, становится средством помочь наставнику. И не важно, что узнай наставник о такой "помощи" - мог бы и убить, совершать подлости во имя великих целей куда как проще, чем признаться самому себе в том, что творишь подлость ради подлости.

И Мори становится Повелителем Мори. И Мелькор, почти съеденный искушением Власти подумает "Мори... понимаешь ли ты, что ты - первый из нолдор, кто подхватил мою Тему?! Умный, хитрый, жестокий - ты служишь мне, мальчик, думая, что продолжаешь быть верным Феанору! Да, ты зовешь его Государем, но ты - мой!". И Лютиэн, увидев Мори, подтвердит "Этот юноша - эльдар, но он - часть Ангбанда. Ему нравится подчинять. Унижать. Принуждать сильнейших согнуться от страха. [...] Он - зло. Он - Ангбанд."

4.4. Параллели Падения

Говоря об образе Падения в "После Пламени" стоит отметить две пары параллельных цитат, раскрывающие особенности путей Мелькора, Феанора и Мори.

Первая пара - мысли Мелькора и Феанора во время работы с гвэтворном, спетым Мелькором металлом, словно кривое зеркало отражающим все худшее, что есть в человеке, эльфе или Айну.
Мелькор

Я не хотел биться с ними.
Я их любил. Когда-то давно. Еще до Великого Хора.
Но больше, чем их, больше, чем Отца, больше, чем себя самого, я любил Музыку. Свою Тему.
И когда мы спустились в Эа, первым шел я. Мне казалось - именно меня ждала Арда. Творца. Хозяина. Властелина.
Это было счастливое время. Мир был полностью открыт передо мной, податливый, словно комок влажной глины, покорный моей воле и мыслям, благодарно принимающий любую заботу. И я был щедр к нему, я отдавал ему всего себя, без остатка. Я не умел иначе. Она была ненасытна, моя Арда, но я был тогда полон сил и тратил их с радостью, безоглядно. И я полюбил мир, в котором воплотилась моя Песнь, привязался к нему всем своим существом.
Сначала мне никто не мешал, и я совершенно забыл о других. Мне было попросту не до них. Но потом они опомнились и пожелали вмешаться. Я сказал им: я хозяин здесь. Этот мир мой, вы можете помогать мне в трудах, но лишь я решаю, какой будет Арда, ибо я давно уже взял ее под свою руку, и она признала меня. Но Манвэ оспорил мои права, и Старшие - все двенадцать - поддержали его.
Мне пришлось защищать свою Тему и мир, в котором она жила. По долгу Хозяина и Творца. По долгу - и по праву - сильнейшего.
Я не хотел биться с ними...


"После Пламени. Братья по Пламени", гл. 4, пар. 12

Феанор

Я не хотел их убивать.
Нет, не так.
Я хотел убивать. Но - не их.
Я хотел уничтожить Врага. Я хотел уничтожать тех, кто дорог ему. И я хотел рассчитаться с Валарами. Нарушить все их запреты. Совершить всё то, от чего они меня удерживали добром или силой. Я хотел действовать наперекор Валар, но - сам пролить кровь в Амане я не хотел.
Не надо было Ольвэ поминать волю Валар. Он был уверен, что их слово удержит меня. Глупец, именно это его и погубило.
Убивая, я был сильнейшим. Я лишь прокладывал себе дорогу, но - для меня не было разницы, держат ли хоть какое оружие те, кто рискуют встать на моем пути. С кинжалом, луком или голыми руками - они были равно безоружны передо мной.
Я шел сквозь них.


"После Пламени. Братья по Пламени", гл. 4, пар. 12

Похожие слова, намеренно повторяющиеся формулировки и композиция... Но при этом в речи Феанора чаще всего звучит слово "Я", а вот в речи Мелькора появляется еще слово "Мое"... Феанор самодостаточен, а вот Мелькору нужен его мир, мир в котором он будет не просто творцом - Хозяином... И если Феанор вспоминает, совершенно не думая об оценке своих действий, не пытаясь ни осудить, ни оправдать себя, то Мелькору мнение других ой как небезразлично. Мелькора волнует его правота, и не задумываясь он сваливает в одну кучу право сильного и право хозяина, лишь бы доказать свою правоту...

Здесь расходятся дороги Властелина и Мастера. Мелькор строит свой мир, раздает авансы и обещания, оправдывает средства высокой целью и ради этой цели вновь вынужден прибегать к сомнительным средствам - и вся эта пирамида обязательств, целей мнимых и истинных, первичных и вторичных и образует тот самый Ангбанд, что давит на Властелина. Феанору никто не нужен и потому неоткуда взяться его персональному Ангбанду...

Вторая пара - переосмысление давних речей Феанора, исполненных гнева и ярости самими Феанором и Мори.
Феанор

Тирион. Чернота. Рыжее пламя факелов стелется под ветром.
Ангбанд. Тихий шаг сотен ног. Безмолвие.
Сотни взглядов.
Сотни взглядов.
Ревом зверя:
- Слушайте меня, нолдоры!
Горьким шепотом:
- Слушайте меня, нолдоры...
- Позади утраты, но впереди славная битва!
- Не хватит ли вам смертей?
- Мы сокрушим Черного Врага, мы сотрем в пыль его твердыни!
- Ангбанд вам не одолеть. И дело не в Мелькоре. Ему вы безразличны. Но вас жаждет уничтожить Ангбанд.
- Мы сокрушим всякого, кто встанет на пути нашей Мести! Месть - превыше всего! Превыше самой победы.
- Вы все до одного мечтаете о побеге. Но, прорываясь на заветный перевал, подумайте, что ценой смерти первого убитого вами орка могут стать жизни всех нолдор, кто здесь, а ценой смерти второго - уничтожение тех, кто на Химринге, в Таргелионе, Дортонионе, Хифлуме...
- Мы не будем больше живыми игрушками Валар! Свобода наша, похищенная ими, нам дороже всего на свете!
- Пусть каждый из вас, мечтая о свободе, спросит себя, стоит ли ваша свобода жизни всех - родичей, друзей и тех, кого вы не видели даже. И если решите, что стоит, - ответ вам держать не передо мной. И даже не перед нолдорами. Перед иным Судом.
- Мы возьмем нашу свободу с бою! Мы растопчем всякого, кто осмелится посягнуть на нее!
- Вы не желаете быть рабами Ангбанда. Не будьте ими. Мечом не прорубиться к свободе. Ваша свобода внутри вас. Ваше тело в Ангбанде, но дух способен вырваться за пределы Железной Темницы. Ваша свобода - в вашем творчестве. Его не в силах отнять никто.
- Идите за мной - и мы свершим месть и завоюем свободу!
- Свободу нельзя добыть. Свободу нельзя завоевать. Свободу нельзя отнять. Свободу можно лишь найти - в своем сердце.
- И я, Феанор, сын убитого Врагом Короля, говорю вам: прочь из позолоченной темницы! За Врагом - до Края Мира! Ради свободы - до последнего вздоха!
- Вы можете считать меня своим врагом. И уж тюремщиком вам я точно стал. Ненавидьте меня, если вам так легче. Но прошу вас: ради ложного призрака свободы - не губите свой народ.


"После Пламени. Пленник судьбы" Альвдис, гл. 7, пар. 39

Мори

Но как же Аман? Как же слова, которые в исступлении кричал Феанор над телом убитого Короля?

"Будь проклята твоя притворная дружба, лжец и предатель!"

Выходит, он вернулся к дружбе, которую сам же назвал - притворной?

"Пусть дом твой обратится в руины! Пусть уничтожены будут все творенья твои!"

Призывал на дом разрушение - а теперь живет в нем, как ни в чем не бывало?

"Будь прокляты все, кто когда-либо склонит слух к твоим коварным речам!"

Но если так - он же себя проклял.

Сам.


"Венец (После Пламени): Ангбанд" Тэсса, гл. 3, пар. 26

Конечно, Мори был расстроен и его слова - тень того раздрая, что творился в его душе. Конечно, первые слова произнесены Феанором, уже переосмыслившим былое, а вторые - Мори, находящимся в самом начале пути. Но не случайно же именно в эти моменты они вспоминают о затмении Валинора.

Именно здесь раходятся дороги Мастера и Ученика, именно в этих словах - секрет тех различий между Феанором и Мори, что позволили Феанору не сломаться под грузом испытаний, искореживших самого Мелькора, и привели к Падению Мори. Феанор одинок. Он не создает своего царства, всего лишь крохотный уютный мирок - и потому в тот момент, когда сочтет, что ошибался - легко оставит за спиной все былые сокровища. Так он оставил веселье Тириона ради форменосского одиночества, Форменос - ради пути в Эндорэ... Так он к концу романа переступит через свои обязательства перед Ангбандом, отдав Сильмарилл Берену и Лютиэн. Феанор легко может пасть - но и Падение не имеет над ним власти. [8]

Мори не может жить без своего мира, без груза связей, обязательств, дел... Вот только в отличие от того же Маэдроса у Мори нет прочной основы для создания своего мира и потому он собирает его из осколков и обрывков, цепляясь за них, как нищий цепляется за медную монетку и построенный им мирок оказался его, Мори, личным Ангбандом. И слова Феанора, которые для самого Мастера давно стали пройденной ступенью пути, для Мори остаются важной отправной точкой рассуждений, загоняя мальчишку в пучину безнадежности.

Есть и еще одно различие между Феанором и Мори, повлиявшее на их пути. Феанор смотрит очень глубоко, для него содержание не просто важнее формы - оно заслоняет форму. Именно поэтому Феанор так легко перевоплощается в Повелителя Фенырга, отказываясь от своей формы-личины. И в то же время, эта особенность позволяет Феанору не цепляться за руины, оставшиеся на его пути, позволяет "не изменяя себе, изменять себя" (строки Алькор, вынесенные в эпиграф одной из глав "Братьев по Пламени"). Мори, напротив, зачастую ставит форму выше содержания. Он верен Феанору, но в какой-то момент из верности подданого - государю, ученика - учителю, его отношение превращается в подобие верности старого дядьки капризному барчуку. Ради того, чтобы у Феанора не было повода огорчаться, неспособный изменить себя, Мори изменяет себе. И плутая между руинами прошлого, между невысказанными обещаниями и нарушенными клятвами, он все глубже загоняет себя в лабиринт, из которого нет выхода.


5. Вместо заключения

Заметок, выписок, цитат, полунамеченных концепций осталось еще много. К примеру, интересно было бы посмотреть подробнее архетипы ангбандского пандемониума (именно пандемониума - в Ангбанде причудливо переплелись инфернальные образы разных культур. Тильд-Тевильдо - явный родич Локи; Мелькор немало взял от Люцифера романтической традиции; Феанор близок к Великому Инквизитору, не к циничному манипулятору Достоевского, а к бесконечно требовательным к себе и другим фанатикам российского фэнтези, будь то Илларион у Камши или Алессандро у Пехова).

Стоило бы поговорить о Маэдросе, который оказался единственным по-настоящему живым не-Ангбандским персонажем, причем в некоторых отношениях - гораздо более разумным и здравым, чем все остальные вместе взятые. В то время, когда Власть еще не сломала Мелькора, когда Феанор был еще другом Властелина, рассуждения Маэдроса о том, что Мелькор хочет превратить Нолдор в рабов казались параноидальным бредом. Вот только несколько веков спустя именно этим Мелькор (или Ангбанд руками Мелькора) и занялся.

Можно было бы обсудить тему дрессировки (другое слово не годится) людей Мелькором, приемы и методы ангбандского пиара, преломленные творческими методами Альвдис и Тэссы... О кошачьей теме, которая отнюдь не ограничивается Тэвильдо-Тильдом (с котом сравнивается и Свет Сильмариллов, и Тьма тронного зала Ангбанда). Посмотреть символику льда и пламени, проанализировать аллитерации, используемые авторами, исследовать приемы стилизаций...

Можно было бы - но не стоит. Двадцать пять страниц - и без того немалый объем, не стоит утяжелять то, что можно не утяжелять... Поэтому хватит на этот раз. Может быть, когда-нибудь я вернусь к этой тематике, хотя предпочел бы, чтобы эту тему продолжил кто-нибудь другой.

Спасибо за внимание и терпение, уважаемые читатели. До свидания!



1. Здесь и далее я использую короткие версии литературных псевдонимов Альвдис Н.Н. Рутиэн и Тэссы Найри, ибо повторять их 50-100 раз на протяжении текста было бы невежливо по отношению к читателю.

2. Согласитесь, что будь Феанор и Мелькор (Альвдис и Тэсса) полными единомышленниками и Венец и "Венец" получились бы куда менее интересными...

3. Пока сделаем засечку на память. Благородным воинам вроде рыцарей Аст Ахе или даже Детей Лейхо в Ангбанде "После Пламени" делать нечего. К этой теме нам еще предстоит вернуться.

4. Вспомним ту же Гражданскую... Ижевские пролетарии под красными знаменами с пением "Варшавянки" боролись с большевиками в составе армий Колчака, а монархисты и исламские фундаменталисты вполне конструктивно сотрудничали с красными командирами... Ладно, ладно, замолкаю, ибо эти байки я могу вспоминать помногу.

5. Справедливости ради стоит отметить, что последний сюжет имеется лишь в тексте Альвдис.

6. Кстати, и сама история Феанора не чужда архетипической истории советского диссидента-эмигранта. Долгое противостояние с Валар, дружба с идеологическим врагом-Мелькором, попадание в удел Мелькора... И обнаружение того факта, что Мелькор - тоже Вала и к свободе для своих подданых он стремится не больше своих родичей. И диссидентство уже в Ангбанде...

7. Так весьма критично относившиеся к советской власти царские офицеры шли на службу советской власти во время советско-польской войны.

8. Буддизм Альвдис сказывается. Все таки идеал аскета-одиночки именно благодаря разрыву паутины мирских деяний избегающего искушения, ближе всего именно к буддистской традиции. В христианской культуры этот образ оттеснен на периферию...


Размещено: 31.05.06



return_links(); //echo 15; ?> build_links(); ?>