Главная Новости Библиотека Тол-Эрессеа Таверна "7 Кубков" Портал Амбар Личные страницы


Тильберт (Кар)

Профессора не будет

Итак, подвиг этот - и, на мой скромный взгляд, подвиг немалый - я таки совершил: первые семь глав второго тома "После Пламени" - за авторством Альвдис Н. Рутиэн мною прочитаны.

Признаюсь сразу - все то время, пока я страницу за страницей одолевал сопротивляющийся текст, мне приходилось почти непрерывно себя одергивать, чтобы не вскочить и не заметаться по комнате с криком "Не верю!" Полагаю, что я не одинок в этом своем чувстве. У меня, видите ли, как и у большинства, живет в голове "своя" Арда и она с сюжетной трактовкой "ПП" никак не увязывается. Прямо скажем - враждует. Отсюда, возможно, некоторое недопонимание.

Но - вернемся к нашим баранам.

* * *

Начнем - с начала. С сюжета.

Сюжет - вообще весь сюжет "После Пламени", а не только второй том - болен вторичностью. Впрочем, это скорбная печать большей части разобщенной по стилю и жанру массы творений, которая с упрямством снежного кома нарастает вокруг созданных бессмертным Профессором персонажей и мира Арды. Увы, никуда не деться от этого ни тем, кто пытается следовать "канону", ни тем, кто переворачивает его с ног на голову.

Итак, роман "После Пламени" болен вторичностью. И, на мой личный субъективный взгляд, это его главная беда. Развивайся действие "После Пламени" в ином мире, зовись персонажи иначе, нежели "Феанор", "Маэдрос", "Саурон" и т.д. - и книга несомненно выиграла бы. Почему? По отнюдь не единственной, но, пожалуй, самой веской, причине: отпала бы необходимость терзать сюжет книги логическими натяжками, подгоняя его под хронотоп событий Первой Эпохи. История могла развиваться как угодно, не оглядываясь на чуждые ей вкрапления "обязательных катастроф". Ну а любители поиска аналогий, параллелей, аллюзий могли бы развлекаться в свое удовольствие, выискивая в книге знакомые образы - от князя Игоря до, собственно, Феанора. Сюжет бунтует против натяжек и дыр и нещадно мстит за насилие над логикой при каждом удобном случае.

Увы. Этим страдала незабвенная "Черная Книга" (основная сюжетная задача которой - объяснить все помянутые у Толкиена ужасы, исходя из того, что "Мелькор добрый"). От этого страдает и "После Пламени".

Не ищите в книге эпос - его там не было никогда и, судя по всему, не будет.

Не ищите там того, что сейчас модно называть словечком "экшен".

Не ищите фактурных "прорисовок" каждой сцены - их практически нет. Чаще всего картинка намечена двумя, много - тремя, штрихами. Пустая сцена, на которой висит табличка "берег моря".

"ПП" - роман, причем роман психологический. Кое-кто предпочитает называть такие произведения "дамской литературой", и я почти уверен, что именно так будут называть, если уже не называют, не написанную до конца книгу ее ярые противники. Я же останусь на позиции нейтральной - и оставлю за собой право называть "После Пламени" психологическим романом. В "фокусе" - герои, окружение же их "расплывается", как в прямом, так и в переносном смысле. На эту расплывчатость успешно работает и уже помянутая схематичность описаний, и бесконечно "меняющийся" Ангбанд, словно тугое плотное облако расползшийся далеко за пределы крепости.

Итак, в центре внимания - психея. Душа. Ее движения, порывы, изменения.

Отсюда многочисленные "внутренние монологи", когда, часто неожиданно для читателя, становится понятно, что речь уже давно идет от первого лица (словно фыркает зловредный гейзер, помянутый в пятой главе). Кто говорит, понимаешь иногда только строки с третьей - и хочется буркнуть "маска, я тебя знаю".

Другим следствием психологичности романа становится то, что не рефлектирующие персонажи если и появляются, то мельком. Они словно совершенно не интересны автору в своей каменной убежденности в собственной правоте. Они - фон, паспарту для пресловутых "главных героев". При этом фон достаточно своеобразный - ведь каждому ключевому персонажу его антипод приходится братом, другом (пусть давним), соратником (пусть бывшим). Именно по этому принципу построены пары Маэдрос - Келегорм, Мори - Тиндил, Мелькор - Саурон сотоварищи. К тому же противостояние чаще всего происходит внутри, так сказать, "одного народа". Граница проходит не между эльфами и орками, и даже не между эльфами и айнур, а между эльфами и эльфами, между айну - и айнур.

На первый взгляд кажется, что антитеза эта - самая прямая и, в общем-то, не требует пояснений. Одни выбирают борьбу внутреннюю - другие внешнюю, для кого-то предпочтительнее война идеологическая, для кого-то война клинков. Что лучше и что - хуже?

Приходится признать, что "оба хуже". Потому, что оба пути, так или иначе, ведут в тупик. Быть может потому, что внутренне свободный персонаж на весь роман - один, и это не Феанор и даже не Мелькор.

Феанор, словно забывший, что там, где существует только два пути, надо уходить в бездорожье, методично загоняет себя в одиночество, тем более тягостное, что это одиночество "среди своих".

Мелькор становится пленником уверенности в собственной непогрешимости и силе, уверенности, постепенно становящейся сродни слепоте - и даже постепенно приходящее прозрение заставит его не думать, что с этим можно сделать, а лишь разозлит. Надо ли говорить, что и другие герои уже к концу седьмой главы заметно деградируют?

Саурон постепенно превращается в "солдафона", способного лишь гонять орков на плацу да вынашивать планы расправы с "игрушкой властелина".

Мори - из живого, умного, гордого мальчика становится "живой мебелью", орудием, словно бы обладающим самостоятельной волей - но лишь в рамках необходимых для "всемерного попечения". Его мир настолько концентрируется вокруг Феанора, что становится понятно, что юноша, так или иначе - обречен.

В массе своей деградируют майар, начиная мыслить и действовать "как воплощенные", и участь эта не касается лишь майа Тильда - того самого "единственного свободного персонажа", в самом начале провозгласившего свое кошачье credo.

На путь по наклонной обречены и пленные нолдор - принявшие участь пленных медленно теряют внутреннюю опору и всякую надежду, безудержно рвущиеся на волю - или гибнут, или сходят с ума.

Ангбанд медленно, но верно, пожирает своих обитателей.

Если угодно, то живыми символами тех изменений, которые происходят с героями, можно счесть двух безумцев. Первый - седой, со страшным грузом на плечах, утративший разум, но не память, с маниакальным упорством идет вперед, даже не зная - куда. Второй - полностью исчерпавший силы, забывший самую речь, в ужасе жмется поближе к найденному источнику выживания, который уже кажется ему единственно возможным в окружающем кошмаре. Первого еще можно исцелить. Второму - уже не помочь.

Каждый персонаж "ПП" на самом деле заслуживает отдельной рецензии - подробной и обстоятельной. Я же, с вашего позволения, задержусь лишь на двух основных. Феанор и Мелькор.

* * *

Образ Феанора несколько тяжеловесен. Первое, что прямо таки бьет в глаза, непрерывно мешая читателю, это "навороты" (как ни искал я литературный аналог этого словечка, а все равно пришлось называть вещи своими именами). Навороты эти, строго говоря, не очень нужны - равно герою и всей книге. Ну в самом деле, на что это похоже: письменность создал Феанор, сильмарилы сделал - Феанор - это ладно, это переживаемо, это было у Профессора. Но вот дальше: Унголианту убил - Феанор, "кресло Хурина" изваял - Феанор. Корону Мелькору тоже он подарил, а по ходу дела, просто чтобы не расслабляться - вывел Луну и Солнце на "качественно иной уровень". Подсчет "заслуг" можно продолжать до бесконечности. Даже идею Дагор Браголлах Феанор невольно Саурону подсказал…

Зачем автору нужно, чтобы у его персонажа был столь внушительный "послужной список" совершенно непонятно - образу это просто ничего не дает, а читателя раздражает.

Второе, что заставляет слегка посмеиваться над "штраданиями" несчастного сына Финвэ, это его неуемная, неизвестно откуда взявшаяся любовь к семье. То есть, откуда она взялась - понятно, но… Патетически восклицая, что его "мальчики" выросли, а вот он ведь недавно их на руках держал и детским их успехам радовался, Феанор ухитряется назвать Мори почти домашним именем Карантира (заметим в скобках - отцовским именем!) и даже не вздрогнуть при этом. Да и слугу он себе выбирает вовсе не потому, что мальчик похож на кого-то из сыновей - похож он на Финрода. И Рамаран, вспоминая, о своей встрече с Феанором у врат Тириона, помнит, что мастер приехал туда отнюдь не в компании своих детей - с ним были Финрод и Иримэ. Словом, пришел как-то Феанаро, взял своего сына (очередного) на руки, "успехам" порадовался, дал имя - и забыл. Утрировано, конечно. Но по сути похоже.

Да и, уж простите мне мою зловредность, как же сильно надо "любить" своего отца и своих сыновей, чтобы в их желании быть рядом с тобой в трудный момент видеть лишь стремление привязать к себе - любой ценой, сделать тебя им - обязанным. Чтобы письма отца в Валмар и Тирион почитать чуть ли не за "доносы" на "блудного сына". То, что Финвэ может просто скучать по привычному ему окружению, а в письмах писать о том, что его волнует больше всего - и удивительно ли, что больше всего его волнует как раз Феанор? - величайшему из эльфийских мастеров в голову, похоже, не приходит даже спустя долгое время.

А получается, что папа-то был прав. Дружил Феанор с Мелькором - и чем дело кончилось? Вывод - папу надо слушать.

Если же подходить к образу Феанора серьезно, заранее отбросив все лишнее и явно наносное, то впечатление он оставляет… странное.

С одной стороны - стремление спасти "своих" от войны, в которой они обречены на поражение, попытки хотя бы отчасти исправить совершенные ошибки. С другой - явный эгоизм даже в этом "самоотречении", по крайней мере в самом начале. Мир в Эндорэ нужен Феанору для душевного спокойствия, для того, чтобы не чувствовать своей вины за тех, кто клялся его клятвой и шел за его словом. О живых эльфах, а не об абстрактном "народе", о том, что делает с ними, спасая их жизни, он - их Государь - сын Финвэ задумывается лишь много позже.

"Ковчег спасения" Феанор изначально строит дырявым - это логическое следствие эгоизма, ведь строит-то он для себя, а не для "спасаемых" им нолдор. Потому и ошибки свои он замечает только тогда, когда в щели начинает хлестать вода, да чем дальше - тем больше. Осознание того, что с самого начала все надо было делать по-другому, не очень помогает конопатить все новые и новые пробоины. А "ковчег" ведь мечтают потопить не только те, кто вне его, но и те, кто внутри. Даже Мелькор втайне надеется на то, что рано или поздно Феанор сделает окончательный выбор между своим другом - и своим народом. И тогда врата Ангбанда должны будут открыться, и война начнется вновь.

А Феанор мечется. Это, кстати, еще одна причина того, что образ, так или иначе, притягивает. Ну где вы еще увидите Феанора, у которого, страшно сказать - проснулась совесть. Где найдете Феанора сомневающегося. А сомнений все больше и уверенности все меньше.

Увы, самокопательство, практически переходящее в самоедство, в его случае мало конструктивно.

Феанор оказывается в тупике - он одинок, его дружба с Мелькором медленно рушится, Мори он не воспринимает, мастера, чьи души он "подгоняет" под Ангбанд, уж конечно не могу стать его товарищами. Радость доставляет творчество, но и оно все больше превращается в способ бегства - от окружающего кошмара.

Вообще, Феанор - герой насквозь современный. Герой, которого не устраивает окружающая действительность. И он, не зная как ее изменить, и можно ли ее изменить вообще, ищет способы "выживания". Почти с отчаянием наблюдает, как ломают шеи не желающие приспосабливаться. Строит свой кокон, который может защитить его, выстраивает свой мирок. Но Феанор в результате строит Ангбанд в Ангбанде, ад - в аду, вместо свободы он получает стены возведенной им самим темницы. Пытаясь играть с адом по правилам ада, он неизбежно проигрывает.

И в этом его трагедия.

Благими намерениями…

Мелькор, скажем прямо, попроще. Часто он напоминает ребенка, играющего в солдатики. И по ходу дела периодически откручивающего оловянным воинам головы. Потому, что "они плохие". Такими "солдатиками" предстают и погибшие орки Нагорья, и люди, сгорающие в пламени потому, что Мелькор не сподобился смастерить достаточное количество золотых побрякушек. Впрочем, его упреки Феанору, когда в противовес заточённым в мастерских нолдор Мелькор поминает им же самим уничтоженных орков, как ни странно, не лишены искренности. С той разницей только, что для Мелькора любой орк - солдатик. ("Почему я из-за своего друга должен ломать свои игрушки? А может они мне нравятся! Может, они мне дороги!") Впрочем, кто из нас не любил свои игрушки.

Мелькор чем дальше, тем больше мыслит категорией "я". Чем дальше, тем меньше нуждается в друзьях и даже соратниках - не случайно даже с Феанором он под конец пытается поговорить, как с провинившимся майа. Мелькору чем дальше, тем больше становятся нужны слуги. Исполнители. Феанор страдает от одиночества, не умея изменить ситуацию. Мелькору одиночество по душе. Любые способности, лежащие за пределами его собственных возможностей, кажутся Темному Вале личным оскорблением, а потому чем дальше, тем меньше способен стерпеть кого бы то ни было рядом с собой.

В каком-то смысле Мелькор - тоже "герой нашего времени", но герой не терзающийся этическими сомнениями, хотя и он терзается какими-то своими вопросами. В основном, правда, это интерпретации двух: "Почему у меня ничего не получается так, как Я хочу?" и "Почему меня никто не любит?"

Но образ, как это ни странно, целен. В чем-то он даже выигрывает по сравнению с образом Феанора - может, как раз относительной гармоничностью. Если Мелькор что-то может или чего-то не может, это всегда четко работает на общий образ. Никаких лишних мускулов. Вообще ничего лишнего.

* * *

Напоследок скажем еще "пару ласковых".

Почти тронуло меня то, как автор заранее "прикрыл" Келегорма от будущих вопросов - почему это смертный смог сделать то, что оказалось не по силам сыновьям Феанора. Ну как же Тьелкормо мог пойти против прямого запрета старшего брата?! Никак. Бедный Келегорм.

Темные майар - этот пол-литровый серпентарий - просто чудесны, наблюдать за ними одно удовольствие. Тильд - вообще "жемчужина в коллекции", наследник Бегемота и всех шутов мира. Мр-р-р-яу! Хотя - не стойте слишком близко. И увидите на ангбандской на кухне огромного рыжего кота - поклонитесь пониже… Лишним - не будет.

Ангбанд действительно "живой" - и жуткий. Безумец, прячущийся в долине, аккуратная горка из черепов, плывущие очертания гор и коридоров. Красив, пожалуй, как красивым бывает фантасмагорический кошмар.

* * *

Подводя итог, не побоюсь повториться.

Пожалуй, роковой ошибкой авторов с самого начала стало решение играть на "чужом поле". Это явно мешает и им, и читателям. Тем не менее - имеющие уши да услышат, имеющие глаза - да увидят.

Трагедия под масками - вот чем, в результате, становится книга для читателя, не смирившегося с реалиями "ПП". Важны уже не имена, а образы, не частное, а общее.

Роман получился современным и мало похожим на традиционное фэнтези. О современных героях. О современном жутковатом мире, из которого одни пытаются бежать, другие - стараются там выжить, третьи строят собственный мирок - кокон внутри ада. И к моему большому сожалению, на данный момент "После Пламени" - это роман-безысходность. Ни один придуманный его персонажами "рецепт" не способен помочь по-настоящему. Да и благодаря профессору Толкиену мы знаем, что "все умрут".

* * *

Ну а совсем напоследок повторю слова, слышанные мною как-то на лекции по истории России. Речь зашла о Льве Гумилеве, и преподаватель, задумчиво глядя куда-то в пространство, сказал примерно следующее: "Ругают Гумилева. Громко ругают, да и правильно, наверное. Только я его книги очень люблю. Люблю потому, что они думать заставляют, спорить с ними, ругаться мысленно. Я ни с одной его концепцией не согласен - но я точно знаю, почему я с ней не согласен".

Читайте, господа. Хотя бы для того, чтобы точно знать, почему вы не согласны с автором.

С уважением - Тильберт Екатеринбуржский, он же Кар.


Размещено: 31.05.06



return_links(); //echo 15; ?> build_links(); ?>